День сентября восемь. «Червовое сердце набито пиковыми»портфель на плечах тяжелее
и подкашиваются ноги,
если идти честно по той дороге,
по которой можно ходить и быстрее.
а ложь вроде и делает лидером,
но в правде ведь сила,
да и совесть будет почище мыла.
и те, кто с грузом тяжелым шёл
останется
победителем.
– Дашка, что написано в «Колонке Идиота» про Маринку Зотову?
Дашка подальше от чужих колючих языков щелкает, как семечки, свое печенье и запивает персиковым соком. Стас говорит, что все подобные соки – сок кабачка, приправленный ароматизатором и красителем. Но на большее у нас денег нет, приходится есть, что доступно. Она сидит в нише между горшками с монстерой, рядом лежит ее сумка, намекая, что место занято. Хотя, кому нужно сидеть на полу между лестничными пролетами, да еще и рядом с Дашкой Семенкиной? Я сразу ее предупреждала, что от меня нужно держаться подальше, что всякие отношения со мной грозят катастрофой социального статуса. Я и сейчас изредка ей это говорю, но она только смеется, говорит, что ей импонирует мой поступок, за который мне так нещадно мстят.
У Дашки большущие зеленые глаза, небольшой промежуток между передними зубами и лицо, усыпанное веснушками. Зимой она носит смешное желтое пальто и шапку с ушками, весной и осенью ездит в школу на велосипеде. Дворник разрешает его оставлять в подсобке. Живет Дашка на чердаке, хоть и утверждает на все мои слова, что это мансарда. Она очень странная – любит субкультуры, но считает выше своего достоинства примыкать к какой-то из них. Умеет играть на десятке инструментов, кроме гитары и фоно, все они странные, деревянные и увитые резьбой, но не принимает участия в конкурсах и не состоит в коллективе. Даша Семенкина – сумасшедшая, но только сумасшедшая могла бы со мной связаться после всего того, что на меня вылили.
Опускаюсь рядом на пол, колено отзывается свежей и яркой болью. Дашка протягивает пачку печенья, я беру парочку. Она тем временем замирает с печеньем в руке, смотрит перед собой, видимо, разархивируя данные в мозгу.
– Привет, Лен, – поднимает брови осуждающе, я как всегда забываю здороваться, – а про Зотову там написано, что она шлюха.
– Ха-ха, в «Колонке Идиота» про всех пишут, что они шлюхи. А детальнее, я же знаю, ты все там читаешь дотошно.
– Ну, мол, с детства виснет на престарелых мужиках, и роль в «Фаусте» она получила тоже благодаря тому что… с Виталь Алексеичем…
– Фу, Семенкина! – от отвращения забрасываю Дашкину печеньку обратно в пачку.
– Ты просила сама! – разводит она руками, витражные лучи влезают в пышные волосы, затянутые в пучок, под глазом виднеется синяя тень, замазанная тональным кремом.
Дашка – это еще один человек, с которым не нужно говорить лишних слов. Спрашивать откуда синяк. Ясно, что от папашки. Я знаю ее полгода, может, чуть больше. Пока я тусовалась со всякими Сашами Буланкиными, Юлями Малышевыми, Лешеньками, Ванечками и остальной толпой розенкранцев, то даже не замечала ее. Оказывается, Даша здесь все десять лет, и все десять лет ее бьет папаша, шпыняет мамаша, а она живет, как может, и берет от жизни все. Рядом с ней я забываю жалеть себя, потому что моя «катастрофа личных жизней» по сравнению с этим – сущий бред.
– Дашк, как ты думаешь, кто ведет «Колонку Идиота»?
Дашка уже спрятала печенье и сок в сумку со Спанч Бобом, и смотрит на носки своих военных ботинок, надетых совсем не по сезону.
– Честно, Лен, я не знаю. Если ты не слышала, то я тебя просвещу, что много кто тут думает, что ты.
– Какого черта они так думают? – спрашиваю я, по-деловому облокачиваясь о горшок с монстерой, разросшейся до размеров монстра.
– Потому что там никогда не пишут о тебе. Про кого там только не писали, каких гадостей не говорили, а про тебя ни слова, это наталкивает на размышления.
– Но это не я.
– Вот и думай, Паресьева, – усмехается она под звуки звонка, – кому еще нравится выбранная тобой сторона монеты.
Н-да. Вот он вам и когнитивный диссонанс, этический дуализм и проблема выбора. Я сейчас расскажу печальную историю из жизни, а вы слушайте. Полтора года назад в город вернулся старый добрый детсадовский друг Буланкина Артем Логиновский. То ли из школы его прежней выгнали, то ли родители развелись, то ли и то, и другое. Сразу я подвоха я не заметила, но спустя некоторое время стали проявляться странности. Возможно, конечно, перестало хватать Буланкиновской любви на всех друзей, потому что нас (близких друзей, то бишь) стало на одного больше, но намного вероятнее, что старый новый друг Буланкина что-то имел против меня. С тех пор, как он нарисовался в школе, Саня постоянно «забывал» позвать меня гулять, мне постоянно не находилось место в машине, на которой мы ездили на озеро, а дальше – хуже, никто не поздравил меня с Днем рождения, и никто не ждал на Санином. Я удивлялась, поражалась, обижалась, но понять ничегошеньки не могла. Продолжалось все это около трех месяцев, а потом случилось нечто, что заставило меня забыть и про Буланкина, и про все неурядицы. Моего брата номер три, но не по значимости, а по степени родства, Пашу избили неизвестные, и вся семья попеременно ночевала в больнице и дежурила у его постели. Времени на мысли или действия по отношению к моему другу Саше у меня не оставалось. Пока в один прекрасный день, когда Паша уже чувствовал себя сносно и готовился к выписке, Ванечка, наш общий друг, пригласил меня на празднование своего рождения на даче с другой стороны озера. Там мы хорошенечко выпили, закусили, Буланкин в том числе, и когда я решила отдохнуть в какой-то из хозяйских спален, меня ждал паршивый сюрпризик. На диване на огромной лоджии Артемка Логиновский, многолюбимый друг моего Сани, предавался утехам с Кариночкой из 10-Б. В момент, когда я их увидела, переплетенных на диване с матово блестящей загорелой после лета кожей, то не почувствовала ничего, кроме смущения. Мне стало неудобно за вторжение, так же тихо, как и вошла, я прикрыла за собой дверь и глупо за ней хихикнула, и только тогда, когда нашла действительно пустую комнату и бухнулась в перины, то мой одурманенный алкоголем мозг испуганно пискнул. Я вдруг вспомнила, что только что видела юркнувшими за пояс карининых брюк руки бойфренда Юли Малышевой. Юли Малышевой, одной из подружек Буланкина, и моей заодно, одной из тех самых «светских львиц», рассматривающих судьбу типичной Кати Пушкаревой. Наутро, проснувшись в той же комнате с сопящим под боком Буланкиным, принесшим с собой пепельницу и крепкий запах алкоголя, я вспомнила вчерашнее происшествие. На мой вопрос, что делать дальше, распиханный, сонный и явно похмельничающий Буланкин посоветовал держать язык за зубами. Просил настоятельно и зло. Вот тут и проснулся этический выбор, потянулся, закурил сигаретку и посмотрел на меня прямо своим воспаленным взором. Артем Логиновский – лучший друг моего друга, его дурно подставлять, но он же парень Юли – девочки, с которой я сижу за одной партой третий год, и он ее обманывает, ой как нехорошо обманывает.
Признаться честно, говорить, что я сдала Логиновского Юле потому, что мне было противно смотреть, как он ее обманывает, будет не совсем честным. Где-то глубоко в душе я надеялась, что Юля надавит на совесть Буланкину, и тот избавится от Логиновского, как сейчас настоятельно пытается избавиться от меня. Надеялась, что рассекречу Логиновского, и все станет, как раньше. Хотя, отрицать момент жажды справедливости, тоже не буду. Противно было, как в бочке с дерьмом в этом лживом клубке со светящейся от счастья Юлей, делающим вид, что ничего не происходит, Буланкиным, и Логиновским, поимевшим двоих и мой мозг заодно.
Если бы я знала, каким скандалом обернется пара моих слов, сказанных шепотом Юле на заднем дворе Лешиного дома, я бы молчала. Новость облетела городок за считанные часы. В разразившемся после этого скандале оказалась виновата я, только я и еще раз я. Стоит говорить, что первого сентября я отправилась в школу изгоем?
*******
Коля «Фламенко» Снегурин смотрит на меня, и его взгляд ударяет. Как провесной селедкой по загривку – тяжело, вяло и равнодушно, но противно. Один раз. Потом он отворачивается, и смотрит в другую сторону. В актовом зале темно, сыро и пахнет плесенью. На первых рядах свалены куртки, рюкзаки и другие личные вещи участников драмкружка, у сцены сложены остатки декораций с прошлой постановки «Ромео и Джульетты». Мой двоюродный братец Коля восседает на стуле посреди сцены, положив подбородок на спинку стула, и упорно смотрит в другую сторону. На пустующем столе режиссера скопились пустые пластиковые стаканчики из-под кофе и обертки от конфет. Желтый круг настольной лампы высвечивает пачку листов, на верхнем написано крупно «Фауст Сценарий 2009 год». Сажусь на режиссерский стул, и внимательно рассматриваю Колю.
– Опять главная роль? Фауст или Мефистофель?
Он смотрит на меня, опять меня окатывает затхлым и противным от выражения его лица. Поднимает голову от спинки стула, кладет на нее красивые мужские руки, а поверх них обратно голову. Чуть щурит глаза.
– Валентин. Не более, им нужен человек, который хорошо фехтует.
Я не помню того дня, когда на лице Коли поселилось это свирепое выражение. Поджатые хищно губы, готовые зло сузиться глаза, проступившие острые скулы и запавшие щеки. Когда-то Коля был просто Коля, такой же мой брат, как Стас, приходил после школы, помогал мне с биологией, хрумал сушки из конфетницы и убегал учить домой уроки. Но в какой-то момент стал тем, чем стал.
Коля – местная звезда. Коля ведет все концерты ко Дню Победы, Восьмому Марта, Дню защитника Отечества уже на протяжении трех лет. Только и успевай менять военную форму на костюм и назад. Собственно, Коле и достаются все главные роли во всех школьных постановках. Ромео, Гамлет, король Артур, ну, и та самая первая эпичная роль, которая и наградила Колю средним именем, будто резидента «камеди клаб» или реслера, мальчика который танцует фламенко. Полупрофессиональная пьеса автора-любителя про тинейджеров, самоутверждение, подростковую любовь и прыщи. Ну, и про фламенко, конечно. Коля проявил чудеса выдержки и научился танцевать проклятый танец, за что отхватывает лавры по сей день.
А еще Коля «Фламенко» защищает обиженных и оскорбленных. И он понимает, зачем я пришла, что скажу, спрошу и о чем попрошу. Поэтому смотрит особенно свирепо, а волосы его, старательно уложенные, тянутся к небу, как тянутся к небу ростки пшеницы. Я молчу, и он молчит, проживая в тишине то время, которое мы бы могли провести в пустых разговорах, исход которых ясен наперед. Когда время пустых разговоров проходит, я задаю единственно важный вопрос.
– Почему ты думаешь, что «Колонку идиота» ведет Буланкин?
Вместо ответа Коля спрыгивает со сцены, подбирается ко мне за режиссерским столом, перепрыгивая декорации, и наклоняется вперед, положив локти на стол. Глаза у него крепкого чая, налитого в стеклянную кружку, коричневые и прозрачные, как драгоценные камни. Вокруг зрачка рождается синь. Плещется тоненьким ободком, и я чувствую, что сейчас она плеснет в глаза, захлестнет меня и Колю, и мир вокруг. Вместо этого он закрывает глаза. А потом отклоняется.
– Я не думаю. Он слишком дурак для такого. Но это, несомненно, кто-то из его окружения, а он – единственный человек, на которого я могу надавить должным образом. Он в свою очередь надавит на всех остальных. Что он и делает. Но приходишь ко мне ты…
Да прихожу. Считай, брат, приползаю вся в соплях. И, я думаю, у тебя есть все основания презрительно поднимать брови.
– И не подумаю тебе ничего отдавать. Ноутбук Буланкина будет у меня до тех пор, пока в «Колонке идиота» не появится опровержение.
Я улыбаюсь. Коля делает ложный шаг. Оступился просто в прорубь. Буль-буль-буль. Ноутбук Буланкина он рассматривает только как предмет материальных ценностей. Игрушка за несколько десятков тысяч рублей. Раскрыть его и поискать компромат на всю веселую компанию и меня заодно у него ума не хватает. О, «Фламенчик», как ты не прав!
– А кто играет Фауста? – спрашиваю я, уже подбирая с пола свой рюкзак, Коля нависает над столом, сложив руки на груди, на лбу проступает синяя венка.
– Ярик.
Почему-то он меня этим сбивает с толку. А я сбиваю его.
– Ярик? Он же… как бы…
БЕЗДАРЕН
Я говорю привычным родственным тоном, как говорю со Стасом и мамой, как когда-то говорила с ним, и Коля ведется, выпадает из образа.
– Скажем так… у него очень… подходящие глаза.
Коля проводит по торчащим волосам, забыв про все свои гели и воски для волос, когда он убирает руку, волосы, как искусственные, становятся снова торчком. От него пахнет новым одеколоном, и он полностью теряет схожесть с человеком, которого я знала некогда.
Мы молчим несколько секунд, тупо смотря друг на друга, а потом Коля понимает, что накосячил, что разговаривает со мной как прежде, как тогда, когда мы были близки.
– Иди, Елена, мне нечего тебе сказать. Тебя оскорбили, унизили, втоптали в грязь, а ты все равно с ними, такая же мерзкая, как они. Все вы такие дряни, касаться противно.
Я слушаю его, уже уходя, уже отвернувшись, и не могу понять – своими словами он говорит, или, может, как всегда, заговаривается репликами своих театральных героев.
– О, – я возвращаюсь, приближаюсь и смотрю на него снизу вверх, потому что он гораздо выше, в непосредственной близости замечаю щетину у него на щеках, – так, значит, ты молча смотришь на то, как меня унижают, и не делаешь ровным счетом ничего потому, что презираешь меня, а не потому, что боишься пойти против системы? Ого, какой поворот событий, братишка!
Надеюсь, что больно тычу ему в грудь пальцем, и ухожу, он говорит мне вслед что-то тихо, но я уже не хочу слушать. Уверена, что глаза его затоплены яростной синью.
Когда я открываю высокую «кафедральную» дверь, то мир пыли и влаги смешивается с шумным миром, залитым разноцветными бликами. Напротив актового зала дверь в буфет, и шумная толпа спешит набить желудки сосисками в тесте и компотом из сухофруктов. Кажется, что разговоры о высоком с бывшими братьями ирреальны и ненастоящи. На меня налетает Ярик, и я на миг отступаю в пыль и холод, чтобы пропустить его. Смотрю в глаза, и отшатываюсь, приоткрыв рот. Глаза у него настолько светлые, что кажутся белыми, и при этом освещении, а может и не только при этом освещении, радужка его вместе со зрачком покрыты мертвенной белесой пленкой. Лицо хранит печать отрешенности, а, может, мертвенного окоченения. «У него очень подходящие глаза».
– Привет, – говорит он мне, и я стряхиваю оцепенение.
– Привет. Ярик, как ты думаешь, кто пишет «Колонку идиота»?
Ярик смотрит на меня пространно, пожимает плечами, а потом с улыбкой спрашивает:
– А разве ее пишешь не ты?
*********
«Океан не имеет границ, для тех,
кто в воде не горит, в огне не тонет»
– Ну, что? – шипит через проход между партами Буланкин, наклоняясь ко мне ближе.
Сидящий рядом с ним Логиновский презрительно косится на меня.
– У него нет на тебя компромата, просто он взял в заложники твой ноут и не отдаст, пока статья в «Колонке» не получит опровержения.
– Я не могу дать там опровержение, я не Идиот Петрович! – шепчет он еще громче, опасно накреняясь вместе со стулом, – мне нужен мой ноутбук! Там моя научная работа.
– Буланкин, это не моя проблема. Фото он не видел, ноутбук не мой, все это меня больше не касается. Ищи того, кто пишет в колонку.
Он корчит мне рожу, поджимает губы и выпрямляется. Федор Александрович смотрит просто на нас и повышает голос:
– Научные работы мне не принесли ряд товарищей, Паресьева и Буланкин в их числе, работаем господа, – потом смотрит на ухмыляющегося Логиновского и добавляет, – И про вас я не забыл, Артем. Вы мне тоже должны.
«Упасть на снег и лежать на песке,
вьюга задует, буря загладит»
Да, наверное я кое-что забыла сказать… Забыла рассказать самую отвратительную часть печальной истории. После того, как с легкой подачи Юли Малышевой парень Карины узнал об ее похождениях, эта милая девочка с узбекскими корнями взяла и попробовала покончить жизнь самоубийством. Конечно, фальшивым, вены поперек запястья, на кухне, даже в ванную не залезла теплую. Родители еле откупили ее от дурки, а потом, после ухода врачей из «скорой», накачанную наркотиками, спросили, почему она это сделала. Карина, дурно посмеиваясь и кося глазами, ответила, что из-за шашень с Логиновским ее возненавидел любимый. Злые разворошенные, как улей родители, спросили у нее, кто этот чертов возлюбленный, дабы пойти и наломать ему рога. Она ответила. Возлюбленным оказался ее двоюродный брат. Больше Карину не видела ни я, ни Буланкин, ни возлюбленный. В первую очередь возлюбленный брат. Брата зовут Ярослав, и вы уже имели честь с ним познакомиться в дверях актового зала. И это еще один человек, который разговаривает со мной. Он как бы считает мой моральный выбор верным.
«Без вины, но виновные все в том, что
луна взойдет и солнце снова сядет»
– Буланкин, – тихо зову я, – Буланкин.
Но у Буланкина заткнуты уши наушниками, и он не слышит. Меня замечает Логиновский, косится холодно, а потом толкает Буланкина в бок локтем, когда тот вынимает наушник, говорит что-то тихо, и Саня поворачивается.
– Если это Ярик? – спрашиваю я, Саня отрицательно качает головой, и молча закрывает ухо наушником.
Сзади меня восседает Ванечка. Да, Ванечка это Ванечка. Никто иначе Ванечку как «Ванечка» не называет и не называл. Потому что Ванечка – воплощение милого человечка, у него теплые большие глазки, беленькие пушистые длинные волосики и добрая улыбка. Мало кто знает, что по всем углам в школе написано, что Паресьева, мол, шлюха, именно его рукой. Лениво раскинул руки-ноги и мечтательно рассматривает потолок. Поджимает губы устало и говорит:
– Пройденный вариант. У Ярика к Зотовой личное отторжение, а когда он узнал, что она еще и Мефистофеля с ним в паре играть будет, то чуть не съел свои кеды от злости. Все эти слова из колонки он некогда произносил вслух. «Фламенко» перечитал ему все ребра, но есть два момента: о Зотовой много кто такими словами говорил, и… «Колонку» же пишет трусишка, он боится получить по морде, а Ярик прекрасно говорит ей это в лицо, каждый день, ничего не опасаясь. И никакие «Фламенки» ему не помеха.
– Так если о ней много кто такое говорил, так может, это правда… – раздумываю я вслух, не то обращаясь к Ванечке.
– А еще много кто говорил, что у тебя роман с твоим двоюродным братом Коленькой, – говорит вдруг Логиновский громко, – может, это тоже правда?
– А еще сифилис, себорея и мозг рака, – отвечаю я, и встречаюсь глазами с Федором Александровичем.
И еще один человек, с которым можно молчать о многом, не тратя времени на пустые объяснения. Вообще наша перепалка с Логиновским стоит выговора и выставления из класса. Но Федор Александрович понимает все. Понимает, и принимает мою сторону.
– Научная работа, Паресьева, сроки выходят.
************
«Камни по кругу, круги на воде,
хрупкий лед под стальными подковами»
После школы я еду к маме на работу, работает мама не так далеко от школы, можно и пройтись пешком, но к концу дня колено начинает ныть так, что каждый шаг дается с дикой болью. Я уже подумываю, чтобы обратиться к врачу. Поэтому я заскакиваю в уже отъезжающий трамвай и сажусь в середине вагона. Возле передней двери у окошка сидит мой братик Коля «Фламенко». В кожаной косухе и «шерифских» очках, волосы по-прежнему топорщатся, в проход между сидениями выставлена нога в тяжелом замшевом ботинке. Что все эти вокруг люди находят крутого в том, чтобы носить в почти летний солнцепек глубоко осеннюю обувь? Ладно, сколько момент не оттягивай, а рассказать придется. Да, было дело после истории с Кариной и Яриком, добрые языки в отместку за все пытались побить меня тем же кнутом, под который я якобы подставила эту парочку. Говорили всякие гадости про нас с Колей. Хотя, уже как несколько месяцев он со мной практически не разговаривал. Но все мотивы лежали на поверхности, поэтому сплетне никто не верил, хоть все и усердно пересказывали. Ради развлечения. Сейчас Коля сидит ко мне спиной, и в кои-то веки действительно не замечает, а не делает вид, что не замечает.
«Сытый зверь привередлив к еде,
червовое сердце набито пиковыми»
На следующей остановке в трамвай номер 15 заходит Юля Малышева. Я вся сжимаюсь, уже предчувствуя весь тот бред и скандал, который может нагрянуть, когда в закрытом пространстве встретятся Коля, Юля и я. Если вы думаете, что Юля – тупая блондинка в разноцветном, то сильно ошибаетесь. Юля, не смотря на то, что блондинка, леди исключительно умная. Носит юбку-карандаш и двубортные пиджаки, на кончике носа блестят очки в черной оправе. Юлю школа выпустит с золотой медалью, однозначно. Я считала ее своим хорошим другом много лет, прежде чем обстоятельства повернулись своим другим, не самым приятным, боком, и знаю поэтому прекрасно. Более расчетливого, благоразумного и выверенного человека я не знаю. В принципе, никого другого, какую-нибудь глупую куклу, Саня возле себя держать бы не стал. Даже после того, как она узнала, что Артемчик ей изменял, Юля продолжает дружить с Саней, и поддерживать дружелюбные отношения с Логиновским. Для этого нужно иметь то ли широкую душу, то ли изощренный ум. Мне кажется, что Юля Малышева все же обладательница второго.
«Неизлечимо больная земля ждет зимы,
зима перебинтует ей раны»
Юля Малышева, не замечая меня, проходит по салону, садится рядом с Колей и, взяв его под руку, кладет голову на его плечо. Я молю Бога, чтобы они продолжали меня не замечать. Говорит тихо «Привет». Несколько секунд я размышляю над тем, что что-то упустила в последних школьных новостях, а потом берусь сопоставлять факты. Коля после шестого урока прошел на остановку раньше от школы и сел в трамвай номер 15, а Юля же Малышева прошла на остановку дальше от школы, села в тот же трамвай, и вот они передо мной. Однако, я не упустила новость, я раскрыла тайну. Ой-ой-ой, второй раз за день братишка Коля тонет в проруби.
– Ну, что? – спрашивает Юля, не поднимая головы, я вынимаю из уха и второй наушник, нажимаю на паузу и обращаюсь в слух.
Пыль кружится в вальсе по салону, ослепительное солнце размазывает контуры, я сужаю глаза от света, и меня бросает в жар. То ли от духоты в салоне, то ли от услышанного.
– Ничего, сегодня приходила Елена, но никакого позитива. «Идиота» они так и не нашли. Ему его ноут, видимо, не нужен.
– Колечка… я ты не думал… включить его? Мне кажется то, что ты там найдешь, может быть большим стимулом, чем сам ноутбук.
Я задыхаюсь от злости и отвращения. Ну, дрянь же ты, Юленька! Да какого беса. Саня рассказал ей то, что рассказала я, и вот она уже просвещает «Фламенко», маленькая дрянь, за какую команду она играет? Team Саня или team Коля? Хотя, скорее всего, team Юля.
– Когда я его забирал, батарея уже сигнализировала, что садится, потом он сдох полностью, – отвечает Коля, снимая с нее очки.
«Сердце твое скажет «люблю»
– Эту проблему мы устраним, – размышляет вслух Юля, – мой зарядка к этому ноутбуку не подходит, это точно, но я посмотрю мамину или малого.
«Сердце мое – «ловлю»
Трамвай останавливается, и я понимаю, что мне пора рвать когти, пока когти не вырвали мне. Пора бежать, пока они не увидели меня, или я не увидела, как они будут целоваться. День начался дерьмово, закончится еще лучше.
«Ловлю…»
Черкните мне пару строк, интересно, куда меняться и что усовершенствовать, да и вообще, что и кому нравится/не нравится)
