2. я всё продумываю, потому что не умею импровизировать, у меня список целей и дел, а теперь, наверное, разве что выброситьВ общем и целом, жизнь была неплоха. Петуния не жаловалась.
Ладно, вот это вот сейчас была ложь, Петуния жаловалась всё время. Она обожала жаловаться, это была её отдушина, её бунт. Да, она сделает всё как вы просили. Но пусть никто не допускает мысли, что ей это хоть немного нравится. Возможность жаловаться была неотъемным человеческим правом, а она была борцом за права и свободы. Ну или что-то около того. В детстве ей частенько говорили, чтобы она прекратила корчить рожи и не говорила гадостей. Вскоре она и сама поняла, что подобное поведение контрпродуктивно в некоторых случаях, да и думать-то гадости ей никто не запрещал. Время и место, всему своё время и место. Своего гораздо легче добиться, улыбнувшись и сделав комплимент, прикинувшись беспомощной дурочкой, поддержать милую беседу о ком-то третьем («Да не может быть, Джанет, с кем её нашли в подсобке?! Бедняжка!») Ну, а в качестве тяжелой артиллерии всегда оставался шантаж. На крайний случай. К величайшему сожалению, крайних случаев в жизни катастрофически не хватало.
— Чая?
— С молоком?
— С мышьяком.
Упало на глухие уши — Сириус непонимающе уставился на неё, а немая от ужаса мама не стала объяснять. Чашку он всё же принял, и как же Петуния надеялась, что от её улыбки молоко всё же скисло. Хотя кто знает этихволшебников, учитывая их сласти. Как-то Лили привозила сатанинские гостинцы домой — Петуния потом ещё полчаса отмывала язык под краном, стараясь избавиться от горького привкуса хлебной плесени. Всего лишь один малюсенький желатиновый боб.
Сама Лили куда-то умчалась со своим проходимцем ещё до завтрака, так что у Петунии была восхитительная возможность познакомиться с их дружком поближе. За эти пару недель она почти что смогла забыть, что они находились под одной крышей.
В попытке проглотить завтрак за минуту и сбежать по каким-нибудь делам Петуния очень предсказуемо подавилась. Запить застрявший в горле кусок апельсиновым соком тоже не получилось. Сок потёк через нос. Прокашлявшись, пока отец нещадной рукой плотника хлопал её по тщедушной спине, Петуния смирилась и, дабы не развлекать всех сценой ритуального самоубийства за завтраком, снизила темп. Она просто будет смотреть в свою тарелку, нечего глазеть по сторонам, ворон считать.
Глаза невольно поползли наверх — тут же встречаясь с тёмными насмешливыми глазами напротив. Сириус откинулся на спинку стула, с приподнятой бровью наблюдая за ней. Пялясь на неё. Господи, да он без тени смущения глазел на неё!
Петуния дёрнула головой, пряча розовеющие щёки.
Предательские глаза снова поднялись. Сириус окунул свой нож в чай, и горячий нож (она специально подлила ещё самого кипятка в его чашку) мягко вошёл в масло. Кончик вынырнул, тут же обтекая жидкими каплями. Нож пошёл в сторону, отрезая — нет, скорее зачерпывая — кусочек. Следы от зубов тут же разгладились, налились подтаявшим, и на брикете осталась налитая цветом блестящая полоска. Влажный шмяк. Шорох лезвия, задевающего неровности сухой поверхности. Сириус смазывал маслом тост, но каким-то образом это выглядело почти вульгарно. Отложив нож, он поднёс тост ко рту — красивому изящному рту, из которого любая гадость покажется комплиментом, наверное — и откусил половину.
Петуния моргнула, очнувшись. Сириус подмигнул. Плечи у него слегка подрагивали.
Он едва сдерживался, чтоб не засмеяться.
Интересно, существовал ли правильный угол для пинка под столом, чтоб он напоролся на собственный нож?
Пережёвывая свой тост, он вытерся, поставил локти на стол. Никаких манер. Отвратительные локти в отвратительной чёрной рубашке поверх совершенно идиотской футболки с Лед Зеппелин.
Сириус зачесал пальцами волосы, открывая лоб. Сложил ладони в замок и поставил на них подбородок. Улыбался, жуя.
Петуния могла с уверенностью описать, как чувствовал себя кролик перед удавом.
Вот только удавом здесь могла быть лишь она.
— Ой, что это? Хлебная крошка? — она потянулась через стол. — А нет. Ошиблась. — и не отказала себе в том, чтоб убрать выбившуюся волнистую прядь за ухо.
От неожиданности Сириус дёрнулся, сбивая локтём злополучную чашку. Возможно, чашку сбил кто-то другой, свободной левой рукой, воспользовавшись отвлекающим манёвром. Кто знает? Кто докажет? Кто станет разбираться?
— Ох, какая неловкость, — без выражения произнесла Петуния.
Она вернулась на своё место, Сириус принялся красочно извиняться, а мама захлопотала, обещая постирать облитые штаны.
Завтрак оказался вкусным. Правильно, не стоило так спешить.
*
— … Поэтому я голосовал за выход Великобритании из Европейского Сообщества. Но не подумай, что я собираюсь якшаться с этими кретинами-лейбористами. Им не обмануть меня, идиот Каллагэн собирается развалить наше наследие, так что оппозиция это так, для вида. Нам не нужны ни эти социалисты поганые, ни иммигранты. Они только-то и ждали, чтобы заявиться к нам и требовать наше бесплатное социальное обеспечение. Не платя налогов! Что я тебе скажу, помяни мое слово, через несколько лет не то, что Лондон, даже такое отличное тихое место как Кокворт будет кишеть этими прихлебалами. А если они начнут требовать гражданство?!
— Какой кошмар, — вяло согласилась Петуния, помешивая молочный коктейль трубочкой.
— Я знал, что ты меня поймёшь. Ты всегда меня понимаешь.
Вернон так активно закивал, что воротник его коричневой рубашки ещё больше врезался в красную шею. Петуния с извращённым любопытством наблюдала за тем, как он затягивал галстук потуже на особо важных моментах своего монолога, и спорила с самой собой на пять фунтов, задушится он уже, в конце концов, или нет. Пока что она должна была самой себе двадцатку. Так недолго впасть в долги, кажется, у неё развилась зависимость от азартных игр.
Между тем, она пропустила пару предложений — Вернон к тому времени пересел каким-то образом на свою любимую лошадку (предстоящие выборы) — но не то, чтобы это имело большое значение. Петуния подпёрла щёку рукой и принялась собирать сливки со своего штруделя. До сих пор тот стоял нетронутый, потому что она ненавидела сладкое, а у Вернона были проблемы с запоминанием деталей, не касающихся не касающихся его вещей. Впрочем, пусть думает, что она ест как птичка. И всё же в какой-то момент даже слишком сладкие жирные сливки кажутся привлекательными, особенно, если они помогали избежать надобности поддерживать разговор.
Вернон был достаточно талантлив, чтобы прекрасно поддерживать разговор в одиночку.
— Недолго им осталось паясничать. Вскоре Тэтчер наконец придёт ко власти и наведёт порядок. Выгонит всех этих клоунов и выведет страну из кризиса. Естественно, она выиграет выборы. Да, конечно, это нестандартный вариант, не хочу прозвучать, как будто я против, но сама понимаешь. Даже женщина понимает лучше, что нужно нашей стране, чем лейбористы. Либеры уже всё равно что выбыли после всей этой голубой ситуации с Торпом. Ха-ха! Извини, не пристало обсуждать подобное при леди. Господи, как будто я в раздевалке с парнями.
— Знаешь, ты рассказываешь с такой страстью, что иногда я просто забываюсь, глядя на тебя, и ни словечка не улавливаю, — Петуния захлопала ресницами.
— Мисс Эванс, ты золото, — облегчённо вздохнул Вернон.
В такие моменты она понимала, почему терпит и сладкие сливки на молочном коктейле и десертах (интересно, знал ли Вернон, что штрудель изобрели, о боги, австрийцы?) и «безвредную» ксенофобию (тут уж не ей судить, честно говоря) и то что он уже начал полнеть.
Судьба и всякая такая магия любви, как и всё незримое и необъяснимое, раздражали Петунию, и посему их существование всячески отрицалось. Она была хозяйкой своей жизни, поэтому ещё в пятнадцать спланировала всё: старшую школу, курс машинописи, работу, замужество, дом, детей, место на кладбище. Главное в этом деле было ничего не оставлять на волю случая.
Осталось лишь найти подходящего кандидата. Иллюзий насчёт собственной внешности Петуния не питала: даже у самого оторванного от реальности человека не вышло бы, живя под одной крышей с Лили. Если то, что она высоченная, худощавая и угловатая, ещё можно было как-то скрыть, например, сидя, то некрасивое лицо с крупными чертами не спасало ничто. Петуния прикрывала ладонью рот, когда смеялась, старательно красила бледные короткие ресницы и, рассматривая фотографии молодой Елизаветы, успокаивала себя тем, что та тоже не была красавицей.
Но в отличие от королевы Великобритании, Петуния была не самым выгодным приобретением.
Вернон Дурсль работал в том же офисе, носил категорически только белые и коричневые рубашки, коричневые или серые жилеты и коричневый или серый костюм. Он был не красавцем, но и не уродом. Ниже её, но кто об этом узнает, когда они будут проезжать мимо на дорогой машине? Старше её, но кому нужны незрелые, думающие о всяких глупостях юнцы? Он много разговаривал, но разве кто-то обязывал её слушать? Он был из обеспеченной семьи. Он был амбициозным. Он был в команде по хоккею на траве в школе и университете (он закончил университет!) и пусть у него уже появилось пивное брюшко, он всё ещё с радостью помогал ей носить коробки. Он был предсказуемым. Он был обычным.
Но не это было первым, о чём она подумала, впервые увидев его, спустившегося на её этаж за документами. Первым, что она заметила, были его усы. Это были пышные, тёмные, выдающиеся, кошмарные усы. Жесткая щётка, волосатая гусеница, паразитом прицепившаяся под его носом картошкой, о, сквозь её голову за мгновение пронеслись тысячу метафор. Сразу было ясно, что Вернон свободен и одинок, потому что ни одна девушка на свете не одобрила бы этот ужас.
Ясное дело, Петуния просто не могла пройти мимо.
— Отличные усы, — бросила она.
Вернон обернулся, мгновенно краснея, но её это не испугало — вряд ли молодой человек с таким бережливо завязанным галстуком и бантиками на ботинках станет скандалить прямо в офисе. Петуния оперлась на ограждение своей рабочей кабинки, втайне ожидая то ли яростного побега, то ли слёз.
Вернон пробормотал «спасибо».
Вернон вернулся на следующий день с цветами и пригласил её на обед.
Прикинув все за и против, она согласилась.
Как оказалось позже, нашлась всё же девушка, которой нравились его усы. Мардж, его сестра. Повстречавшись с ней, Петуния не могла отделаться от мысли, что Мардж они нравились, потому что у неё самой были такие же.
Обычно после свиданий Вернон подвозил её до дома, но сегодня Петуния попыталась выйти за улицу. Её попытки отовраться о магазине и ужине были резко отметены.
— Глупости, — нахмурил брови Вернон, — если хочешь, я помогу с покупками! Но нельзя леди ходить ночью одной.
Петуния поджала губы, глядя на часы, услужливо показывающие шесть двадцать два.
Стоило им подъехать к дому, как все её опасения подтвердились — на крыше умостилась фигура в черном, пускающая дым в красное закатное небо. Хоть сейчас помещай на обложку чего-нибудь там.
Вернон припарковался по правилам, хотя она могла бы и так выскочить — выскочила бы, не были бы двери заблокированы. Слишком долго, слишком муторно, а если окажется, что Лили со своим проходимцем тоже дома, и они выйдут познакомиться? Это же будет катастрофа, конец всем её планам, и придётся научиться вязать, потому что иначе её не пустят в клуб лото (старых дев) по средам. Они все вязали и все были похожи как близнецы, и все звали их по номерам, так что Петуния не была даже уверена, что они не связаны кровно. Они всегда здоровались с ней, неужели потому, что чувствовали в ней одну из них?
Вернон никогда не смотрел в небо, поэтому по всем законам логики он не должен был заметить ничего. Если бы Сириус не был дружком проходимца и воттемсамымволшебником, а этихволшебников в школу принимали, только если поклянутся, что при любой удобной возможности будут портить Петунии Эванс жизнь.
— Что это за звук? — растерянно спросил Вернон, заглушив машину. — Твой отец ремонтирует что-то? Не поздновато ли для работ?
Петуния не смотрела на него. Она не могла отвести взгляд от Сириуса, развалившегося на крыше. Словно пёс, учуявший добычу, он сразу поднял голову, как только они показались у дома. Увидев её через окно, он расплылся в довольной улыбке и подорвался, изящно спрыгивая с крыши.
Прежде чем его ступни коснулись асфальта, Петуния, всё ещё не глядя, дёрнула Вернона за его дурацкий тесный ворот и прижалась губами к его губам. Усам. Губам. Усам? Из-за стресса она даже не осознала ощущения.
Когда она отстранилась, лицо Вернона было таким красным, что поначалу она решила, что всё-таки задушила его. Но потом он вдруг судорожно вздохнул.
— Ух, а я уж было решил, что придётся нести лопату, — шепнул в ухо Сириус.
Окно оказалось волшебнымобразом открыто, но Вернон не заметил, а Петуния мудро решила не заострять на этом внимания.
— Время ужина, — ни с того, ни с сего брякнул Вернон.
К нему повернулись два одинаково удивленных лица с приподнятой бровью.
— Почти семь, вы ведь ещё не ужинали? — Вернон хлопнул по рулю. — Мисс Эванс, Петуния, можно по имени? Ты ведь встречалась с Мардж, с моими родителями, так что если ты хочешь, э, пригласить меня внутрь, я не против. Я за. Конечно, лучше было бы знать немного загодя, но у меня не было никаких планов на вечер, в любом случае, никаких, которых нельзя было бы отменить, и…
Внутри у Петунии всё похолодело.
— О нет, — вырвалось у неё, но она тут же исправилась. — Прости, я так смущена, давай в другой раз.
Не дожидаясь его ответа, она засуетилась и дёрнула ручку двери, хотя та всё ещё была заблокирована. Ненадолго: замок тихонько кликнул, двигаясь сам по себе, и Сириус открыл ей дверь, предлагая руку.
— А это кто? — слабым голосом спросил Вернон.
— Дружок моей сестры, — Петуния проигнорировала руку и вылезла из машины.
— У тебя есть сестра?
Дверь захлопнулась, заглушая конец предложения. Помахав на прощание, Петуния опрометью бросилась в дом. Сириус остановился на пороге, с самодовольством продолжая махать, пока машина, подумав минуту, всё же не двинулась и не скрылась за поворотом.
— Знаешь, ты наверняка попала бы на Слизерин.
— Знаешь, я наверняка попала бы по твоим почкам.
Сириус рассмеялся, и вдруг Петуния тоже рассмеялась, и даже не стала прикрывать ладонью лицо.
— Что у нас на ужин? Я умираю с голоду.
