Глава 20- Мне кажется, что нам стоит искать места для ночлега, Китнисс. Сегодня мы уж точно никуда не заберемся. Нет, серьезно, давай завтра утром. Сейчас я устал. И голоден. Господи, да куда ты так несешься, а? – недовольно бурчит он за моей спиной. Я резко останавливаюсь, и он налетает на меня, падая сверху.
- Слезай, - верещу я, придавленная его телом. – Господи, ты же весишь пятьде… Какой там! Шестедеся… Нет, все семде… Слушай, Одейр, какой ужас! С сегодняшнего дня ты на диете!
- Не такой уж я и тяжелый, - ворчит он, помогая мне подняться.
Я потираю ушибленный бок, хватаюсь за протянутую руку, и он с легкостью ставит меня на землю.
- Пожалуй, ты прав. Хорошо. Только для начала я предлагаю разделиться и поохотится. Прости, но ты топаешь, как слон.
- Но до Пита мне далеко, - парирует он, и мы опять заливаемся смехом.
- Что есть, то есть.
- Ладно, мне твое предложение не слишком нравится, но придется.
Перед расставанием мы делим продукты пополам, я отдаю ему коробок спичек, он мне – футболку, которая мне чуть велика. С остальными его вещами мы решаем разобраться потом, когда снова встретимся. Учу Финника четырем ноткам Руты, чтобы переодически переклиниваться, дабы убедиться, что у нас все хорошо. Уже собираюсь уходить, как Финник резко обнимает меня. Чуть помедлив, я тоже обхватываю его руками.
- Обещай, что будешь осторожна. Я не могу потерять тебя, Китнисс. Ты и Энни – все, что у меня осталось, - шепчет он, крепко прижимая меня к себе.
А ведь раньше у него была большая семья… Старший брат, отец, дед – все были рыбаками, как и сам Финник. А ведь еще были мать, младшая сестра, тетя… Он никогда не чувствовал себя одиноким, но сначала умер дед, позже брат пропал в море, кажется, его вместе с лодкой унесло в открытое море во время шторма. Отец умер от старости, мать не смогла пережить смерть мужа, старшего сына и отца. Тетя оставила его, когда он был трибутом на своих первых Играх, а сестра погибла при бомбежке, о чем Финнику любезно сообщил Сноу. Никогда не смогу забыть его смертельно бледное лицо. В какой-то миг мне даже показалось, что он не дышит, что он умер в тот самый момент, когда сердце его сестры остановилось.
- Все будет хорошо, правда. Мы ведь еще не проиграли, значит, не имеет смысла сдаваться, - шутливо улыбаюсь я, хотя хочется плакать. – Со мной ничего не случится. И я буду предельно осторожна. Правда.
Я похлопываю его по плечу, а он, наконец, отпускает меня.
- Все будет хорошо, - повторяет он, странно смотря куда-то сквозь меня, и уходит.
Я несколько минут стою, глядя ему в след, а затем разворачиваюсь и иду в противоположную сторону. Лес, в котором рядом со мной нет Финника, наполняется звуками. Я слышу пение птиц, негромкий треск веток под моими ногами. Мне хочется верить в то, что я сейчас дома, в своем лесу. Мне нравится думать о том, что меня ждет сестра, мэру можно продать парочку белок, пекарь все так же откладывает для меня буханки хлеба, а мне надо пробраться в его дом незаметно, иначе его жена меня прибьет. Теперь я даже не уверена в том, что эти люди живы…
Снимаю с плеча лук и заряжаю его. На несколько секунд замираю, присматриваясь и прислушиваясь. Замечаю в кустах белые уши, отвожу плечо назад, запуская стрелу, не уверенная в том, что я попаду. Из кустов никто все же не выбегает. Подхожу ближе, на чистом автомате насвистывая мелодию для Финника, приседаю на корточки, готовясь достать кролика и… Замираю, по-прежнему раздвинув ветки руками. На меня смотрят мертвые глаза какого-то непонятного существа, немного смахивающего на скунса. Беру его в руки, отмечая, что у него мягкий и теплый мех. Может быть, Финник знает, что это за мясо?
Готовясь свежевать животное, я замечаю двух грусят на ветке, успеваю пристрелить обоих. Быстро избавляю тушки от перьев, шкуры и внутренностей, вновь свищу четыре нотки и устремляюсь назад, в наш с Финником лагерь. Осторожно раскладываю мясо на клеенке, собираю хворост под деревьями, растущими близко к поляне. Развожу небольшой костерок, надеясь, что дым не будет слишком заметен в серых тучах, начавших собираться на небе.
Руки ловко перебирают ветки, которые можно подкинуть в огонь, когда я вдруг замираю с одной единственной мыслью в голове. Его нет. Слишком долго нет. Даже свиста не слышно около пятнадцати минут. Потрясенная собственным открытием, я вскакиваю на ноги и свищу заветные нотки. Сойки-пересмешницы тут же подхватывают мелодию, эхом разнося ее в разные концы леса. Минуты, которые я жду, кажутся мне вечностью. Мне снова становится страшно.
Без особой надежды на ответ повторяю мелодию. Господи, где он? Я осматриваюсь и негромко зову его по имени. Обхватываю себя руками, пытаясь справиться с приступом паники.
Ты же не должна медлить. Давай же… У меня слишком заторможенная реакция в подобных ситуациях.
Все хорошо. Китнисс, давай.
Хватаюсь за единственную разумную мысль в путанном сознании, как утопающий за соломинку. Практически бегом бросаюсь в ту сторону, куда он ушел. Петляя между деревьями, как заяц, я с удивлением обнаруживаю у себя в руках лук, а за спиной – колчан со стрелами. Однако, рюкзака нет, значит, я чисто на автомате бросила все вещи у костра.
Поздравляю, Эвердин. Ты – клиническая дура. Не дай Бог кто-то на них наткнется.
Господи, нашла о чем думать! Я вновь отвлекаюсь на свои мысли, налетая на кого-то, выходящего из-за дерева. Мы оба летим на землю, хватаясь за свое оружие. Я резко поднимаю голову, стараясь собрать трех одинаковых парней вокруг меня в одного.
- Финник, - сердито произношу я, наконец, вставая на ноги. – Финник, - повторяю я, крепко обнимая его.
- Китнисс? – удивленно переспрашивает он, тоже обвивая меня руками.
- Ты напугал меня... Господи, как же ты напугал меня.
- Там шумела вода, я не слышал, как ты звала меня. Прости, я не хотел так беспокоить тебя. Пожалуйста, прости.
Я молчу, сильнее упираясь лбом ему в грудь. На глазах почему-то появляются слезы. Меня трясет то ли от ярости и злости, то ли от обиды и отчаяния.
Не слышал он! Господи, как я испугалась! Я не понимаю, почему мне вдруг стало так страшно за него. Ведь пушка не выстрелила.
Я резко отступаю назад, вспоминая о том, что оставила вещи у костра. Финник покорно идет за мной, не задавая лишних вопросов. К счастью, мои опасения не оправдались, и я не спалила половину леса своим костром. А вот мясо успело даже чуть-чуть пережариться. Финник потрошит пойманную им рыбу, нанизывает ее на палку и устраивает над огнем. Солнце уже близко к горизонту. Скоро начнется гимн, и мы узнаем, кто сегодня умер.
Я жую свою ножку, слушая рассказ Финника о том, как он в первый раз вышел в море. Кажется, он всеми силами старается загладить свою вину передо мной и отвлекает от моих грустных мыслей. Его рассказ прерывает знакомая мелодия гимна. Финник замолкает, не договорив до конца слово, поднимает голову и смотрит на небо.
Мужчина из Второго, старик из пятого, мужчина из десятого. Нас двенадцать. Мы доедаем наш ужин, заливаем костер и убираем остатки еды в рюкзак. На мое предложение забраться на ночлег на дерево, Финник недовольно морщится, но соглашается с доводом, что так и он, и я сможем выспаться. Я нахожу достаточно крепкую сосну с раскидистыми ветками, на которой мы сможем заночевать.
Забираясь на дерево, даю Финнику советы о том, куда следует ставить ногу. Он засовывает свою гордость в дальний ящик и беспрекословно выполняет мои приказы. Итог: мы оба на сосне достаточно удачно сидим, нас не видно снизу, камерам тоже не шибко удобно. Мы сидим на соседних ветках. Нас отделяет только ствол. Вытаскиваем наши спальные мешки. Финник по моему совету привязывается веревкой к ветке. Я поступаю так же.
Засыпая, он вдруг хватает меня за руку, чтобы точно не потерять связь с внешним миром. Я ободряюще сжимаю холодные пальцы с грубой кожей. Как только он засыпает, его хватка ослабевает, но он все еще держит мою кисть.
Меня тоже начинает клонить ко сну, я закрываю глаза, по-прежнему не отпуская руки Финика. Сейчас он – единственная ниточка, точка опоры, которая не дает упасть. Я слишком запуталась, я не знаю, где правда, а где вымысел, навязанный мне Капитолием. Я устала.
Я просыпаюсь из-за того, что меня кто-то трясет за плечо. Открывая глаза, я пугаюсь, когда встречаюсь взглядом с Финником. Он улыбается во все тридцать два зуба, протягивая мне баночку с фирменным знаком Капитолия. Видимо, парашют прислали, пока я спала.
- Смотри, Китнисс, что нам прислали.
Не до конца понимая его радости, я отвинчиваю крышку и морщу нос от отвратительного запаха. Судя по всему, это лекарство. Так вонять может только чудодейственная мазь. Желая проверить свою теорию, я опускаю пальцы в мазь, а затем, убрав волосы со лба Финника, осторожно провожу по краю раны. Судя по его вздоху, лекарство действительно помогает.
- Вот так. А теперь слезай с дерева и раздевайся, - командую я.
Финник прыскает от смеха.
- Знала бы ты, как смешно это звучит, - объясняет он в ответ на мой укоризненный взгляд.
Мы скатываем наши спальные мешки и спускаемся на твердую почву. Финник покорно стаскивает сначала куртку, потом свитер, а затем и футболку, подставляя мне свою лопатку. Как можно осторожнее мажу рану, но он все равно вскрикивает. Извиняясь, я дую на порез, потом убираю волосы со лба, измазав при этом половину челки. Финник снова смеется. Я позволяю себе улыбнуться, а затем, закусив губу, чтобы не рассмеяться самой, начинаю доставать наш завтрак из рюкзака.
Во время трапезы парень еще не раз заставляет меня улыбнуться. В какой-то момент может показаться, что мы с ним на пикнике, а не на арене, где нас могут убить в любую минуту. Мысленно ругаю себя за легкомыслие, но не могу попросить Финника замолчать. Мне не хочется разрушать эту идиллию, полет нашей фантазии, мечту. Ему и так сейчас сложно. Пусть отвлечется, не будет переживать хотя бы еще пятнадцать минут. Он же будет счастлив, ты же знаешь.
Наш завтрак занимает около часа. Потом мы еще раз перепроверяем свои запасы, прячем остатки еды, я вновь забираюсь на дерево, чтобы уточнить маршрут. Наш путь лежит на север, к горам. Правда, ни один из нас не знает, зачем мы вообще туда идем. Что нам делать?
Но мы предпочитаем такие вопросы не обсуждать. Идем и идем себе спокойно. В какой-то момент Финник снова начинает шутить, мы дурашливо скачем друг перед другом, строим гримасы. Потом он начинает щекотать меня, не смотрит себе под ноги, спотыкается об корень и снова оглушительно хохочет. Я протягиваю ему руку, помогаю подняться, он оказывается прямо передо мной. Я заглядываю ему за плечо и вижу чью-то фигуру…
Тело срабатывает моментально. Я резко отталкиваю Финника в сторону, а он, будто прочитав мои мысли, выхватывает свое оружие. Крепкий мужчина с пятого этажа попадает на заточенные острия трезубца ровно в тот момент, когда нож, пущенный им, вонзается в мой живот. Под грохот пушки я вытаскиваю лезвие, вошедшее в меня примерно наполовину, и тупо смотрю на кровь на своих пальцах. Нож падает из ослабевших рук, ноги подкашиваются, я откидываюсь назад. Финник подхватывает меня ровно в тот момент, когда я уже готова встретится с землей. Он опускается на траву, кладет мою голову на свои колени и начинает поглаживать мои волосы. В его глазах блестят слезы.
- Китнисс, все будет хорошо, - дрожащим голосом произносит он. Только вот знает, что врет. Я не дурочка. Меня ничто сейчас не спасет.
Мне больно, хочется плакать, но слез почему-то нет. Я знаю, что он чувствует, когда протягиваю ему руку, а он хватается за нее, будто утопающий. Будто умирает он, не я. Точно так же я чувствовала себя, когда умирала Рута.
- Не плачь, пожалуйста, не плачь, - хрипло прошу я, вытирая слезы с его щек. Никогда их не видела. На его лице теперь моя кровь.
- Это все из-за меня, - шепчет он и зажмуривается.
Пытаться убедить его глупо. Я не переспорю. У меня нет сил спорить. Я устала. Мне хочется спать. Но я не могу оставить его совсем одного.
- Китнисс, пожалуйста, не закрывай глаза, - умоляет он. Будто не знает, что просит о невозможном.
Я распахиваю глаза так широко, как могу. Этого хватит на пару минут, пока во мне еще есть силы, потом это станет слишком сложно. Смерть приносит покой. Я хочу покоя. Я хочу отдохнуть. Я хочу умереть, но я не могу оставить его одного. Я не могу бросить сестру. Я не могу умереть с осознанием, что Пит сейчас плачет. Того, что Гейл так же широко раскрывает глаза, не смея отвести взгляд от экрана. Он знает, что в глазах уже стоят слезы. Моргнет – расплачется. Я не могу помнить белые костяшки Хеймитча. Я не смогу найти покой, потому что им всем больно. Они все дорожат мной. Той, что приносит только боль и несчастья. Та, что сейчас умирает из-за собственной глупости.
- Ты еще не проиграл, Финник, - из последних сил шепчу я. Господи, как же хочется спать… - Значит, нет смысла сдаваться. Пожалуйста, не опускай руки. Ради меня.
Я плачу. Мне не страшно, но я плачу. Почти не больно, только хочется спать.
Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне всего лишь семнадцать. Мой дом – Дистрикт номер двенадцать. Он разрушен из-за меня. Мало кто выжил. Я трибут трех Игр. И победитель первых. Символ восстания. Теперь еще и мученица. Сейчас всем больно. Прим, Питу, маме, Хеймитчу, Финнику, Порции, Мадж, Сей…Оказывается, я кому-то дорога. Кто-то меня любит. Я опять их разочаровала.
Я смотрю мимо лица Финника, на небо. Мне чудится большой черный планолет со странным знаком на одной из сторон. Мне чудится странный шум. Или…
Из последних сил я указываю на небо. Финник непонимающе морщится, поднимает голову и замирает. И начинает смеяться. Он смеется сквозь слезы, у него, кажется, истерика. Его трясет, а значит трясет и меня. Я не понимаю причину его смеха. Мне так хочется спать.
- Нет, Китнисс, нет, пожалуйста, нет, – Финник уже умоляет меня, смеясь и плача одновременно.
Его силуэт расплывается. Мне сложно смотреть на него. Я закрываю глазу, но еще дышу, хотя это очень больно.
- Нет, потерпи еще чуть-чуть. Умоляю, потерпи. Не смей засыпать! Посмотри на меня! Посмотри, ну же! – он трясет меня за плечо. Я распахиваю глаза, но практически сразу закрываю их обратно. - Китнисс, не оставляй меня одного. Китнисс, мне страшно, - шепчет мне он с такой болью в голосе, что я заставляю пальцы сжать его руку.
Его голос затихает где-то вдали. Перед закрытыми глазами предстает образ смеющегося отца, Руты, поющей песенки, Пита, что-то весело рассказывающего Финнику, Гейла с луком и стрелами. Они машут мне рукой, подзывая к себе, а я не могу сделать ни шагу. За моей спиной вырастают крылья, руки покрываются перьями. Теперь я - сойка-пересмешница. И не могу произнести ни слова. Я могу лишь повторять песни отца, Прим и Руты. Я лечу, но не знаю, куда. Я падаю, потому что перья превращаются в камни. Я тону, а все дорогие мне люди все так же машут мне руками. Мои враги превратились в рыб и отщипывают от моего тела кусочки.
Мне не больно, не страшно, но безумно хочется, чтобы все это закончилось. Голос Финника все еще звучит в моей голове. Я тону, мои легкие наполняются водой, но дышать становится все легче. Мне хочется смеяться. Мне снова чудится улыбающийся отец, а потом все взрывается миллионами осколков. Дальше только белый свет...
