Глава 3: «На холодной луне…»«Чтобы не забыть слова,
Говорю сама с собой.
Может, я сошла с ума –
Выход странный и простой?
Чтоб себя не разменять
На остатки прошлых лет,
В глубь ночи пришлось бежать –
Это был толпе ответ…»
Гермиона тихо пела севшим от табака голосом, приятно щекотавшим чей бы то ни было слух. «С песком» - так обычно называют подобные голоса. С хрипотцой.
«Так привольно мне
На холодной луне,
В звенящей тишине,
Прозрачной полутьме,
С собой наедине…
Всегда наедине…»
Девушке нравилось вот так сидеть, любуясь на далёкую равнодушную луну. Думать о том, что сама всего-навсего песчинка во Вселенной. Фантазировать о космосе, других планетах, параллельных мирах… И пугаться глобального и неизвестного, что свойственно всем людям. Опять фантазировать. И петь…
«Я сама решила так,
Загнала себя в капкан,
Лишь сама себе я враг,
То был мой самообман.
Но дороги нет назад,
Этот мир – моя тюрьма,
Мой отныне маскарад –
Я и чёртова луна…»
Луна, наблюдавшая за Гермионой Грейнджер, тщательно вслушивалась в слова песни. Ночное светило было крайне раздосадовано тем, что её считают холодной и равнодушной. Не такая уж она и равнодушная… Обратила ведь своё царственное внимание на эту никчёмную девчонку! А она… Неблагодарная!
«Так привольно мне
На холодной луне,
В звенящей тишине,
Прозрачной полутьме,
С собой наедине…
Всегда наедине…»
Да, Гермионе действительно нравилось петь. И вспоминать… До крови расчёсывая старые раны. Ковыряя в них пальцем. Посыпая солью… Девушка и сама порой изумлялась тому, что она, оказывается, мазохист где-то в глубине души.
Неправда, что воспоминания меркнут, если их постоянно прокручивать в уме. Они остаются такими же болезненными. И сладостными. Где-то радостными, где-то грустными. Воспоминания просто остаются.
Отныне юная Гермиона «дружила» с Гарри Поттером и Роном Уизли. Историю с троллем, произошедшую в канун Хэллоуина, преподаватели, по-видимому, хотели замять, но тщетно. Ведь если тайна известна лишь одному, она навсегда останется тайной. Тайна, о которой знают двое, ещё может остаться таковой. А тайна, открытая троим, уже не тайна. Вскоре весь Хогвартс упоённо шушукался за спинами «героев», чуть ли не с обожанием и умилением глядя им вслед.
Гермиона надеялась, что это небольшое приключение отзовётся в Малфое хоть каким-то маломальским интересом. Но слизеринцу было, похоже, глубоко плевать на подвиг гриффиндорцев-первокурсников. Разве что однажды за завтраком Гермиона почувствовала на себе чей-то пытливый взгляд. В спину девушки будто впивались ледяные буравчики. Она резко обернулась к столу слизеринцев и с показной дерзостью заглянула в глаза белобрысому мальчишке, который, прищурившись, оценивающе смотрел на гриффиндорку. Тук-тук, тук, тук… Сердце заметалось в грудной клетке. Стараясь ничем не выдавать свои эмоции, Гермиона заставила себя надменно усмехнуться. Драко Малфой, будто опомнившись, потряс головой и высокомерно воззрился на девчонку. Тук, тук-тук, тук… Гермиона обязательно расклеилась бы, если бы Гойл тотчас не ткнул локтем в бок Драко и благополучно не отвлёк его. Гриффиндорка мысленно торжествовала – она, наконец, удостоилась хоть какого-то знака внимания.
На этом, пожалуй, список небольших побед, толком не успев начаться, закончился. Гермиона утешала себя, крепилась, готовилась к тому, что вот-вот должно что-то произойти. Что-то доброе и сказочное. Но летели дни, недели, даже месяцы, и… не происходило НИЧЕГО. И снова – бессонные ночи за книгами, уныние, хождение по краю пропасти, в которой поджидало приветливое и терпеливое сумасшествие. Только теперь у Гермионы появились товарищи. Гарри и Рон жутко раздражали её нескончаемыми разговорами про квиддич, бесили легкомыслием и безалаберностью, надоедали просьбами помочь с домашней работой. Но вскоре девчонка с удивлением обнаружила, что, несмотря на назойливость Поттера и Уизли, она по-своему привязалась к ним. Своими непринуждёнными беседами мальчишки отвлекали Гермиону от ненужных мрачных размышлений, и когда толпы тупиковых мыслей теснили её разум, она перегораживала им дорогу образами Гарри и Рона. И мысли отступали, скрежеща острыми плотоядными зубами, чтобы возвратиться позже и вновь наткнуться на непреодолимый барьер.
И только во сне Гермиона была беззащитна и уязвима. Именно тогда успешно сдерживаемые днём страхи и сомнения буйствовали. Гриффиндорку терзали кошмары. Она кричала, ворочалась и нервно теребила одеяло. Благо, соседки по комнате засыпали мёртвым сном. Правда, пару раз Гермиона просыпалась оттого, что Лаванда Браун и Парвати Патил трясли её за плечи. С обеспокоенными и, в то же время, весьма недовольными лицами они сообщали девочке, что та кричала во сне. Вяло интересовались, что послужило тому причиной и, не получая внятного ответа, расходились по кроватям, мягко и настойчиво прося больше не вопить. Затем заботливые соседки мгновенно вырубались, не забывая накрывать головы подушками…
Гермиона помассировала шею – её связки просто-таки горели. Так всегда было, когда девушка пела. Жаль, что она не догадалась прихватить с собой гитару! Заклинанием же вызывать инструмент было, по меньшей мере, неразумно. Это не сигареты, которые способны вписываться в повороты, не соскребая пыль со всех подряд углов.
Глубоко вздохнув, Гермиона закрыла глаза и откинулась на неровную поверхность оконной рамы. Образы перед глазами замелькали с удвоенной скоростью…
И так практически всю первую половину учебного года. В полусонном бреду, через сумрак которого лишь иногда пробивался неяркий свет, сразу угасающий. Если бы не Рождественские каникулы, на которые Гермиона уехала к родителям, она бы окончательно съехала с катушек. Хотя на то, чтобы узнать, останется ли Драко Малфой в Хогвартсе, ушли килограммы изворотливости и тонны хитрости. Убедившись, что слизеринец также уезжает к родителям в своё фамильное поместье, Гермиона вздохнула с облегчением. Быть может, это к лучшему? Возможно, она забудет обо всём. О нём. Но что не вызывает сомнения, девочка восстановит душевное равновесие, порядочно расшатанное за первый семестр обучения.
И действительно. Спустя две недели Гермиона Грейнджер вернулась в школу чародейства и волшебства отдохнувшей и радостной. Она честно старалась не думать о Малфое, ловко преобразовывая любые мысли о мальчишке в тоску по Гарри и Рону. Девочка день изо дня подпитывала в себе нежность к товарищам, придумывая им новые и новые прекрасные характеристики. И постепенно она привыкла к пусть обманчивой, но спокойной и радужной реальности. Она смогла взять себя в руки.
Краем глаза улавливая до боли знакомую белобрысую (да, теперь только белобрысую, и никак больше) шевелюру за обеденным столом Слизерина, слыша ехидные шуточки на уроках, Гермиона старалась дышать ровно и размеренно. Тук, тук, тук… Постепенно восстанавливая привычный ритм сердцебиения. Гриффиндорка с головой погрузилась в расследование о Николасе Фламеле и философском камне, что окончательно вернуло её в обыденное и не изобилующее болезненными рассуждениями русло.
Наконец она спала спокойно. Впервые за множество дней.
Если бы кто-то оказался сейчас на одной из площадок Астрономической башни, он бы подумал, что Гермиона, расслабленно полулежавшая на подоконнике, безмятежно спит. Но мимолётное впечатление исчезало, стоило бы нечаянному прохожему взглянуть на плотно сжатые губы, превратившиеся в тонкую полоску, и на яростно сжатые кулаки… А в остальном – идиллическая и мирная картинка. Полная луна посреди беззвёздного ясного небосвода, странная девушка и ночная тишина. Романтика, одним словом!
З.Ы. Игла, согласно моей задумке, в тексте идёт чередование смысловых блоков: то, что происходит в режиме реального времени (в смысле, для Гермионы – примерно в середине пятого или шестого, пока я точно не решила, курса), и то, что она воспроизводит в памяти (начиная с САМОГО первого дня обучения в Хогвартсе). Поэтому Короста присутствует в повествовании. Я немного подредактировала самое начало первой главы.
Fallen, как ты догадалась? =)
