Глава 31960 – 1961
Мой ребенок родился девятого января. Наверное, ни одна будущая мать не прочитала столько специальной литературы, сколько я. Причем маггловскую я держала на виду, а магическую от Тобиаса прятала. И строила планы на будущее. Больше всего меня беспокоила стихийная магия. А вот мысли о том, что магии может вовсе не быть, меня не тревожили ни секунды. О сквибах пусть чистокровные беспокоятся! Я уже решила скрывать наши способности от мужа как можно дольше. Но ребенку-то не объяснишь, что левитировать игрушки при папе нельзя! Но если папа будет целый день на своем заводе, я буду работать дома, а малыш будет рано ложиться спать, то, может быть, не так уж страшен василиск, как его малюют? Но стихийная магия обычно не проявляется до года, а то и до трех, так что время на размышление и подготовку у меня было.
С четвертого месяца я работала дома. Кроме моей напарницы в аптеке, ко мне наведывалась Мэгги, колдомедик из Святого Мунго: проверяла течение беременности. Мы не были близкими подругами, но как на профессионала на нее вполне можно было положиться. У Мэг был только один недостаток: она была жуткой болтушкой.
– У нас все удивляются: почему ты вышла за маггла? – заявила она однажды, когда мы пили чай после осмотра. – И зачем Нотту отказала? Он ведь в тебя влюблен!
Я только поморщилась. Опять о любви!
– Мэгги, Нотт вовсе в меня не влюблен, и не в любви вообще дело. Или ты тоже понахваталась идей о превосходстве чистокровных? То-то у Блэков до сих пор детей нет!
Мэгги фыркнула:
– У тебя устаревшие сведения: у Блэков будет ребенок!
– Мы об одних и тех же Блэках говорим? Об Орионе и Вальбурге?
– Ну да, у них самых! Вальбурга, конечно, для Мунго слишком важная персона, но я случайно услышала.
Ну и чему она радуется? Родится еще один сквиб. А все из-за любви, в том числе – к чистой крови. Нет, тут головой думать надо. Рассчитывать...
Ребенок Блэков меня не должен был волновать, однако волновал. Мне не хотелось, чтобы своим наличием он подтвердил превосходство чистокровных. Пусть он и правда будет сквибом. Или таким же недотепой, как Орион.
Тобиас постоянно заговаривал со мной о будущем ребенке, но я не могла ему сказать и половины того, что действительно было важно. Мы даже в выборе имени не сошлись. Я была уверена, что будет мальчик. Так получалось по расчетам, хотя они не всегда точны, но на этот раз и Мэгги подтвердила. Тобиас мне поверил и заявил, что хочет назвать ребенка Джоном, в честь своего отца.
– Ну вот еще! – возмутилась я. – Я хочу, чтобы у моего сына было уникальное имя!
– Чтобы его в школе задразнили? – скептически спросил Тобиас.
Я только усмехнулась. Кто его задразнит? Очередной Арктур Блэк или как еще там назовет отпрыска эта звездная семейка?
Дать уникальное имя ребенку мне хотелось из-за того же Тома Риддла. Назвали мальчика Томом, и он потом сам себе придумал прозвище, чтобы выделиться. Вот чтобы мой сын такого не повторил, надо с самого начала назвать его так, чтобы рядом никого похожего не было. Конечно, никаких звезд и планет – мы же не Блэки! Мне хотелось что-нибудь латинское и непременно на букву С, на ту же, что и фамилия. Первое, что пришло в голову – Септимус, но это имя я где-то определенно слышала. Потом вспомнила, где: был такой Септимус Уизли, к которому полтора десятка лет тому назад сбежала одна девица из Блэков, за что ее вычеркнули из рода. И Септимус – значит «седьмой», а у меня ребенок – первый. Но не называть же его из-за этого Примусом! А больше мне в голову ничего не приходило. Но как-то раз я, валяясь в спальне на кровати (ни на что другое сил не хватало, даже на простейшие заклинания), читала книжку по истории Древнего Рима. И наткнулась там на императора по имени Северус. Имя мне понравилось. Звучит не хуже Септимуса, и ни одного Северуса в английском магическом сообществе за последние сто лет я не припомню.
Мужу это не понравилось. Даже после того, как я нашла это имя в списке католических святых. Как будто у самого имя слишком распространенное!
Но на последних месяцах со мной опасно было спорить: мне быстро становилось плохо и я начинала задыхаться. Я вообще старалась держаться от Тобиаса подальше, насколько это было возможно, даже перебралась в другую комнату. Почему-то на последних месяцах беременности он меня жутко раздражал. Он все это стоически терпел – ради ребенка, как сам признался.
По сравнению с тревогами и страхами во время беременности сами роды оказались совсем простым делом. Я собиралась рожать дома в присутствии Мэгги, но Тобиас настоял на маггловской больнице, и мы снова чуть не поругались, когда он пытался у меня выяснить, почему у меня нет страховки. А я и слова такого не знаю!
Мэгги приходила ко мне и приносила все необходимое. То, что говорили маггловские врачи, я пропускала мимо ушей, и Тобиаса почти не замечала. Я вообще мало что вокруг себя замечала, особенно после того как мой ребенок наконец-то родился. Тобиас говорил «наш», а я про себя поправляла – «мой». Он ведь будет великим волшебником, что ему какие-то магглы, пусть даже и родной отец!
***
Мне казалось, ребенок рос очень медленно, хотя все было точь-в-точь по книгам. Дни летели – а месяцы тащились, как замученные флоббер-черви. Тобиас все время лез ко мне с советами, и я, в конце концов, начала огрызаться. Он что – совсем идиоткой меня считает, что ли? Хотя совсем без него было не обойтись. Особенно много проблем было с купанием: нагреть жуткое количество воды, а перед этим еще принести ее из колонки на заднем дворе. Я была уверена, что у магглов так и должно быть, пока Тобиас однажды не обмолвился, что в нормальных районах все по-другому. Но денег, чтобы поменять место жительства, у нас нет, а в кредит он брать не хочет, потому что не знает, что будет завтра.
Я не считала, что у нас нет денег, мне вполне хватало. И на еду, и на книги, и на ребенка. Но у Тобиаса была навязчивая идея – приобрести автомобиль. Вот этого я понять не могла. Вряд ли Северусу эта маггловская колымага когда-нибудь понадобится.
***
В выходные мне было особенно тоскливо, потому что я не знала, куда девать мужа. Мы с ним еще не ссорились, но друг друга уже не понимали.
– Чем ты занимаешься целыми днями, если мою рубашку постирать не можешь?
– Стирай сам, мне пеленок хватает.
– И что за дурацкую игрушку ты купила ребенку? Что за конь с крыльями и клювом?
– Вовсе она не дурацкая, и не конь, а гиппогриф, сказочный персонаж такой.
– Пегас, что ли? А куда делась машинка, которую я на прошлой неделе принес? Парню машины нужны, а не крылатые лошади.
– Там мелких деталей куча, такие детям нельзя до трех лет, доктор сказал!
Удивительно, но аргумент «доктор сказал» на Тобиаса действовал безотказно. Чем я и пользовалась.
Зато, в отличие от мужа, сын не переставал меня радовать. Я читала ему книги – волшебные и маггловские, причем волшебные на всякий случай прятала в шкаф в детской и запирала дверцу заклятьем. Как-то Тобиас застал меня читающей ребенку сказку об Алисе в стране чудес и заявил, что я зря это делаю, что в пять месяцев малыш еще ничего не понимает. Это он, может, не понимал, а мой сын все понимает. Он «Сказки барда Бидла» очень любит, всегда улыбается, когда я их читаю. Только папе об этом не обязательно говорить.
Мы по-прежнему спали в разных комнатах: он в спальне, а я в детской, чтобы в любой момент подойти к ребенку, если что. Тобиас время от времени ко мне приставал, и я его не прогоняла. Только удовольствия мне это не доставляло, да и Северус просыпался и начинал плакать, если меня рядом не было. Он очень редко плакал, но почти всегда – в присутствии отца. Как назло! И на руки к нему шел очень неохотно.
– Нытика растишь! – возмущался Тобиас. – И трусишку.
– Он просто еще маленький, – защищалась я. В этот первый год я словно забыла об эксперименте. Инстинкт вытеснил мозги – и меня не спросил.
Зато, когда ребенок пытался стукнуть папу по носу или оторвать у него ухо, Тобиас был очень доволен:
– Боевой парень растет! Весь в папу!
Я читала, что к матери ребенок привязан изначально, а вот к отцу его надо приучать. Но мне не хотелось – и я ничего не предпринимала для этого. Наоборот, чувствовала безумную ревность, когда Тобиас пытался играть с ребенком в их мужские игры. Но Сев редко видел отца и дичился его – а я радовалась... Поэтому Тобиас все больше порядок наводил, заявив, что я совсем запустила дом. Ну, одно из двух: либо порядок, либо ребенок. А ребенок мне был дороже. Когда он начал ползать, я потребовала убрать из гостиной все хрупкие предметы, на что мне был устроен скандал. Как я посмела тронуть любимую вазу покойной матушки? Да наплевать мне было и на вазу и на матушку, а вот если мой ребенок поранится осколками...
В лаборатории я по-прежнему работала, хотя и меньше, чем раньше. Когда Северусу еще было три месяца, я могла спокойно оставить спящего ребенка одного. Я возвращалась за минуту до того, как он просыпался. А как-то пришла, когда он уже проснулся, так он спокойно лежал в кроватке и перебирал погремушки. На меня посмотрел укоризненным взглядом: мол, мама, ты куда подевалась? Но к полугоду он уже подолгу не спал, и оставить его одного надолго я не могла. Я и не собиралась: у меня были планы приучить его к зельеварению как можно раньше. Еще беременной, я читала свои книги вслух: чтобы он тоже слышал и запоминал. Пусть не поймет – в будущем все пригодится. И сейчас я разговаривала с ним обо всем, и о волшебстве – тоже. Показывала цветные искры из волшебной палочки, приносила пузырьки с зельями и рассказывала, сколько всего можно с помощью этих зелий достичь. Он улыбался, и мне казалось, что он все понимает. Еще бы – ведь это мой сын!
***
Меня немного беспокоило только то, что сынишка весил меньше, чем полагалось в его возрасте. Он и родился чуть легче обычного – всего семь с половиной фунтов, а должно быть не меньше восьми. И ел вроде нормально, но в весе прибавлял очень медленно. Мне это было на руку в самом прямом смысле: легче поднимать. Коляску он сразу же невзлюбил. Спать в ней он еще мог, но сначала его надо было упаковать во все его пеленки и одеяльца и укачать. А иначе он сразу просился на руки. Заснувшего, его еще можно было уложить в коляску – но не раньше.
А может, и ничего страшного, что мало весит, я ведь тоже не слишком упитанная. Толстые дети чаще болеют и меньше двигаются. А еще их больше обижают. Зато рост у Сева не подкачал, в этом сын в отца пошел. Кроме того, Сев рос очень подвижным ребенком – все время куда-то лез. Я сама лично видела детей, которых где посадишь – так через час ровно с того места и заберешь: вот оно, родительское счастье! А от моего только отвернешься – и уже не знаешь, где искать, уполз куда-то... Я постелила в детской ковер, накидала игрушек, и Сев все это исследовал. Вот гуляли мы не очень много, особенно в первые месяцы, потому что было холодно. Но гулять было особенно негде и летом, из нашего района до свежего воздуха еще ехать и ехать...
Дома малыш постоянно был при мне – оставить его, уже полугодовалого, одного я могла разве что спящим. А если он просыпался раньше, чем я подходила, то начинал кричать и пытался вылезти из кроватки. И один раз и впрямь вылез... то есть выпал... и возмущался, как маленькая мандрагора, я даже боялась, как бы не сбежались соседи. Пришлось дать ему успокаивающее зелье. Но он перестал плакать не тогда, когда выпил, а когда я стала объяснять ему, из чего оно сварено. А в остальном это был самый послушный ребенок на свете. Если я говорила: «Не трогай!», он и не трогал. Один раз он сунулся-таки к горячей кастрюльке, в которой я варила сосиски, но тут же закричал и отдернул руку. И больше подобных экспериментов не проделывал, но наблюдать, как я варю обед, любил. Еще он обожал зачерпывать сахар ложкой и высыпать его куда попало: в чай, в салат... Я смеялась, наблюдая за этим зрелищем, и говорила, что он станет великим зельеваром. А он соглашался! Кивал головой, стучал по столу ложкой и говорил: «Да!»
Я его теперь и в лабораторию брала. Сажала на детский стульчик, давала в руки книжку, игрушку или печенье погрызть и занималась своими зельями. И каждое свое движение объясняла. Ребенок сначала просто сидел и наблюдал, потом тянул ручки мне помочь. Кроме котла, он еще очень интересовался весами, но весы были слишком хрупкие, а гирьки слишком мелкие, чтобы давать их ребенку. Вот ступка и пестик – это пожалуйста. Сколько угодно! Однажды Тобиас застал нас, когда я готовила обед, а Северус увлеченно играл в свои любимые игрушки.
– Что это такое? – спросил папа, подходя к ребенку.
– Тупа! – радостно произнес Северус и уронил пестик папе на ногу.
А папа уже в домашние туфли переобулся...
Но Сев же не нарочно, это у него просто возраст такой... швырятельный. Правда, при мне он пестиками не бросается почему-то, но мне показалось, что это папе лучше не объяснять. И это еще не была стихийная магия – а Тобиас уже высказывался так, что я не могла позволить сыну слушать такие выражения.
Я, конечно, знала, что в год детей учить еще рано... но это же других детей, а не Сева! У нас были кубики с буквами, и ребенок с интересом наблюдал, как я ставлю кубики один на другой, а потом с азартом разваливал выстроенные башни. А потом сам попытался проделать то же самое. И очень огорчился, когда оказалось, что пять кубиков на полу в одну линию выкладываются, а друг на друга – не ставятся. Ну, никак! Не знаю, что ему далось это сооружение из кубиков, но он вдруг заупрямился. Сидел на ковре в гостиной, ставил их друг на друга, на мои попытки переключить его на что-то другое не реагировал, а когда я хотела взять его на руки и отнести в лабораторию, где собиралась поработать, замахал на меня руками и закричал:
– Сам!
Сам – так сам. Я села на диван с книжкой, время от времени поглядывая на ребенка. Сначала у него все падало, он с досады пнул кубики ножкой, потом снова уселся на ковер и продолжил строить башню сначала. И ведь у него получилось! И даже не пять кубиков, а больше.
– Мама! – Он подбежал ко мне и показал рукой на сооружение.
Я боялась близко подойти, чтобы оно от колебаний воздуха не рухнуло... но оно устояло. Неужели стихийная магия? В год и месяц? А почему бы и нет?
