Глава 3Глава 3. Три и четверть дюйма
Она больше не собирается идти в дом. Можно просидеть так целую ночь, хотя все взрослые уже ушли. Если рядом.
Чарли обманчиво расслаблен. Он контролирует свое дыхание, которое становится рванным. Глупо сжимать руки в кулаки, ведь это так красноречиво, но именно сейчас пальцы сводит судорогой. Чарли делает вид, что сидит рядом с малоинтересной девушкой и общается с ней по-дружески – наверное, делает больше для себя. Странно, что это его трогает. В другое время ему было бы все равно.
Габриэль и Чарли сидят рядышком на неошкуренной скамье, соблюдая предельно допустимую дистанцию — три и четверть дюйма. Ширина ладони. Грубый свитер Чарли медленно сползает с гладких плеч Габриэль.
Габриэль едва дышит. Она не может взглянуть Чарли в лицо, и ее смущает то, как пристально он смотрит на нее – хоть бы можно было закрыть глаза и просто чувствовать, что он рядом.
— Габриэль, куда ты собираешься после школы? — неожиданно спрашивает Чарли.
Пора прекращать. Чарли пока был не настолько циничен, чтобы посмотреть на себя в зеркало и хихикнуть — а ну его, бабье лето! Зачем волноваться по поводу юной… Чарли опять не шло в голову определение, сравнение… юной красотки? Ему стало не по себе. Габриэль не красотка. Она замечательная. Нежная, маленькая.
Габриэль бросает на него быстрый взгляд.
— Пока не знаю.
— Совсем никаких планов?
— Совсем. Мне кажется, лучше не планировать.
— Почему?
— Вдруг планы расстроятся.
— И, в свою очередь, расстроишься ты, — подытоживает Чарли.
— Не думаю, — возражает Габриэль. — Я никогда не переживаю, когда у меня что-то не получается. Например, сейчас я очень хочу, чтобы один человек сказал мне правду, но не знаю, сбудется ли мое желание, и не буду огорчаться по этому поводу.
Чарли задумывается над единственно верным вопросом: «Какой человек?», или «Правду о чем?».
— Этот человек считает меня никудышной и пустой. Его я раздражаю, — продолжает Габриэль. Ее щеки медленно наливаются румянцем, но говорит она твердо, глядя прямо перед собой. Кажется, щиплет глаза. Не хватало только расплакаться как дуре. — А может быть, он считает, что я заигрываю с ним. Вообще-то он правильно считает, но ведь это не значит, что нужно так…
Она замолкает. Лишние слова жгут язык, но больше Габриэль ничего Чарли не скажет, он, наверное, уже давно потешается в душе.
— Продолжай, — велит Чарли и смотрит на нее настолько внимательно, что ей хочется зарыться в его свитер с головой.
— Что продолжать?
— Какую правду ты ждешь от этого человека?
— Ты будешь смеяться, — категорично заявляет Габриэль и делает попытку встать. Чарли мягко притягивает ее к себе за запястья.
— Скажи, Габриэль, чего ты от него ждешь?
Габриэль заглядывает в его глаза. Ей почти страшно — она не может понять, что значит странное выражение в них, незнакомое… наверное, на нее никто так раньше не глядел. Вроде бы Чарли испуган. А еще голоден. Зол. Влюблен. Габриэль на секунду зажмуривается.
— Не скажу, Чарли. Вдруг ты рассмеешься? Мне важно, как ты к этому отнесешься, но… вдруг ты рассмеешься, — неужели они друг к другу так близко? Три и четверть дюйма. Габриэль изнывает от желания коснуться лица Чарли, а Чарли…
— Хочешь, я скажу тебе правду? — тихо говорит он.
Он почти строг сейчас.
Габриэль качает головой.
— Есть такие люди — никакие, называются, — зло продолжает Чарли. — Большую часть своей бесцветной жизни они заняты тем, что долго и муторно колотят уютную клетку, где могут с полным правом ощущать себя властителями судьбы. И очень непросто их выковырять оттуда. Да и нужды в этом нет, ибо ничего из себя такие люди не представляют, потому и зовутся так. Некоторые начинают думать, мечтать — так ведь нет, никто и звать никак. Внешне они могут казаться лакомым кусочком, да зачастую и кажутся, — брось, это лишь пустая оболочка.
— Но это же ложь, — шепчет Габриэль. — Ты нарочно мне так говоришь, чтобы я не верила…
— Это правда, — жестко обрывает Чарли.
— Ты просто не хочешь любить.
— Глупости. О какой любви может идти речь, Габриэль? — Чарли отпускает ее и выпрямляется. — Посмотри на себя.
— Конечно, я кажусь тебе некрасивой, — просто объясняет Габриэль. Для нее этот факт давно стал естественным — она не нравится Чарли. — Но может быть, ты полюбишь меня… просто меня, понимаешь? Не обращая внимания на оболочку, ты ведь так говорил. Я всем нравлюсь, мальчики… ну они считают, что я красивая… вернее, они говорят так… у меня много опыта в общении с парнями и… то есть… я не то хотела сказать! Я просто… еще ни разу не было, чтобы кто-то не восхищался моей красотой, — лепечет Габриэль, не замечая, как сильно стискивает руку Чарли. Она, наверное, красная, как вареный рак, мелет полную чушь, он думает, она жутко развратная и дура, глупая, маленькая дура, и… Боже ты мой… В отчаянии Габриэль опускает голову, пряча нахлынувшие слезы.
Внезапно Чарли обнимает ее.
— Ты кажешься мне самой лучшей, — глухо говорит он, прижимая Габриэль к себе. Ему давно хотелось растрепать ее волосы, погрузить в них ладони — полностью, пропуская локоны сквозь пальцы — но приходится сдерживать себя, снова и снова, потому он лишь осторожно проводит рукой по затылку Габриэль. — Ты создана, чтобы танцевать, входить в богато украшенные залы и слушать восхищенные возгласы людей.
— Зачем ты так говоришь?
— Потому что я все уже решил.
— Глупости! — повторяет Габриэль, нервно смеясь. — Я люблю тебя, ты ведь знаешь. После школы я переберусь жить к тебе, и ты меня не прогонишь.
— Я все решил.
Габриэль слышит неровные стуки его сердца, но пропускает особенно сильный удар. Ей кажется, она онемела.
— У нас был случай, когда ударила молния, и сухое поле загорелось, — будничным тоном продолжает Чарли, когда она поднимает на него испуганные глаза. — Пламя трещало, самое ужасное было в этом. Такой гнусный треск, громкий. Мы не слышали за ним рев сгораемого заживо дракона, который был заперт в вольере. Вот громкий. Я думал отпустить парочку драконов на волю после, я говорил. Но это было бы чистое безумие, им нужен будничный уход, без всякого волшебства, как нам нужна будничная серость.
— Чарли…
— Иди ко мне.
Он обхватывает ее лицо мозолистыми ладонями и целует — терпко, коротко.
Расцепляет вцепившиеся ему в плечи пальцы. Он сейчас бы многое отдал, чтобы прекратить сдерживаться. Ослабить контроль. Усадить Габриэль себе на колени, заставить обнять себя ногами, прижаться всем телом — и целовать так, как хочется.
— Я не приеду до тех пор, пока не буду точно знать, что ты вернулась во Францию, — Чарли отстраняет Габриэль.
— Это нечестно. Ты сам себя делаешь несчастным, — твердит она, не делая попытки вырваться. — И я буду несчастна.
Чарли снова почти все равно. Ему почти легко встать и уйти. Может быть, метнуться назад, если Габриэль заплачет. Но она просто смотрит ему вслед.
— Ты подрастешь и поймешь, что это не так.
— Я уже выросла.
— Не спорь, пожалуйста.
Наверное, Чарли потом подумает: а как бы было? Как будет? Подумает и представит Габриэль через пару лет — чьей-то женой. Счастливой — и до абсурда. Наверное. Было бы справедливо, если бы так оно и произошло.
— Чарли!
Ему не нужно оглядываться.
Габриэль тоже все равно. Пусть решит, что она не умеет быть взрослой, пусть называет ее маленькой и глупой. Потому что это легко очень — когда все равно.
— Ты не сможешь приехать, ведь я никогда не вернусь во Францию. Ты увидишь меня у себя, хорошо?
Чарли закрывает глаза, чувствуя ее дыхание на своей коже.
