Позавчера

Глава 3

Саундтрек к главе:
Apocalyptica - Betrayal| Forgiveness
Lacuna Coil - 1.19

Сегодня сидим вот, сердце в железе. День еще - выгонишь, можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав.
q.

- Можно войти? – звучит знакомый голос, и я невольно оборачиваюсь. За последние несколько недель мы с Финником почти не разговаривали, да и сейчас у меня не было не малейшего желания его видеть. С его победы прошло два с половиной года, и если первое время он был «нормальным» Одэйром, то сейчас он в корне изменился, хотя и старался перебороть сам себя. Он постоянно уезжал в Капитолий, светился там на всех мероприятиях, строя из себя своеобразного клоуна из покоренного дистрикта, а потом возвращался домой и делал вид, что ничего не происходит. Может, он и считал, что мы можем с ним общаться как раньше, но я больше не ощущала того Финна, что спас меня когда-то на побережье. Говорят, что люди возвращаются с Голодных Игр другими, эта сторона победы не обошла и Финника. Его готовили как профи, но у него самого никогда не было желания участвовать в Играх. Лишь в том случае, если его имя вытянут на Жатве, или понадобиться защитить кого-то более слабого. Случилось первое, Одэйр стал трибутом. В Четвертом никто не сомневался в его победе, но все были ей поражены. Он хорошо орудовал копьями и ножами, полученными в первый день у Рога изобилия, а через несколько дней спонсоры подарили своему кумиру золотой трезубец – тогда исход Игры уже был решен. Он сплел сеть из виноградной лозы, переловил ею всех своих противников и заколол трезубцем. Финник стал победителем в четырнадцать лет, стал им не случайно – он действительно боролся за свою победу ценой крови других детей. Не смотря на радость по его возвращению, жители Четвертого, включая моего отца и брата, были чем-то раздосадованы. Наверное, раньше они верили, что этот зеленоглазый мальчишка не настолько жесток, как оказалось. Но я была рада, искренне и безумно, видеть его – живого, улыбающегося, моего Финника.
Капитолий изменил его за последние месяцы. Внешняя оболочка осталась прежней, несмотря на то, что ей долго пытались придать столичный лоск, она все равно покрывалась тонкой пленкой соли, но что-то изменилось в его взгляде. Он стал более задумчивым, осознанным, в те минуты, когда мы находились наедине, и более наигранным на людях. Я не знала, чему верить, поэтому избегала лишних разговор, зная, что разругаюсь с ним, и лишь усилю пропасть между нами.
- Не стоит, - я замолкаю. Хотела пригласить его на пляж, на наше старое место, но при взгляде на него, желание резко пропадает и предложение обрывается. – Нам не о чем говорить, для бесед с тобой есть богатые женщины Капитолия, верно? - Слова непроизвольно срываются с уст, сквозь них слышна не только обида и досада, но и накопившаяся злость. – Или у тебя есть что-то для простых смертных?
Я подхожу к нему, с желанием выгнать его из своей комнаты, но останавливаюсь. Не хотелось бы делать этого при брате, который шумит внизу, на кухне, и смотрю на Одэйра. Он молчит – ищет подходящие слова, чтобы ответить порезче или задумался?
- Ладно, проходи, – но он остается в дверном проеме.
Внизу хлопает входная дверь, - Блейз отправился на работу в ночь, значит, отец вернется где-то через час. Финник не двигается и ничего не говорит, как каменный замер в проеме, и только тихо дышит. Проходит около минуты, и, кажется, что я забываю об его существование, как вдруг тишина разрезается его шепотом. Неловкие, неуверенные слова, как капли утреннего дождя, падают в окружающую нас пустоту и исчезают. – Я пришел извиниться, - это все, что произносит он после паузы и проходит в комнату, садясь напротив меня.
– Победу получают те, кто приносят в жертву свою душу, - я поднимаю взгляд на него, - что ты хотел увидеть после этой победы?
Комната вновь погружается в тишину, прерываемую лишь нашим ровным дыханием. Я поднимаюсь с кровати, не в силах больше выдерживать его пристальный взгляд, и подхожу к окну. За тонким, пыльным стеклом бурлит жизнь – окна нашего дома выходят на одну из центральных улиц, ведущих к главной площади, - там постоянно кто-то есть, старушки, торгующие мелкими безделушками собственного производства, старые рыбаки, в надежде получить дополнительную выручку, или ребятня, бегающая среди толпы. Когда мы были с Финном маленькие, могли по долгу сидеть на подоконнике, наблюдая за происходящим внизу, придумывая различные истории – нам всегда было интересно познакомиться с большинством этих людей, но изобретать их судьбы самим было как-то увлекательнее. Я открываю окно, и в душную комнату врывается прохладный воздух, насквозь пропавший соленым морем. Финник молчит. Я же боюсь что-то произнести, ведь и так наговорила слишком много.
- Я не мог не сдержать обещания, - прошло еще несколько минут прежде, чем он это сказал. – Ни перед родителями, ни перед тобой, и только благодаря этому я сейчас здесь.
- В обещание не входили публичные представления перед всем Капитолием, - я говорю это резко, все также стоя к нему спиной. Мне хочется поскорее закончить этот разговор, но голос сам срывается на крик. – Финник, ты же вернулся нормальным человеком, что изменилось сейчас?
Он резко поднимается, и прежде чем я успеваю сообразить, исчезает из комнаты. Я слышу только стук его ботинок по деревянной лестнице и хлопок входной двери.

Я нахожу его на побережье, на нашем старом месте – он знал, что я буду искать именно там. Уже вечереет, солнце касается поверхности воды, оставляя на ней свой след в виде блестящей дорожки. Он плывет прямо по ней, разбрызгивая алые капли, и удаляется от берега. Я сажусь на песок, обнимая колени руками, и не отрывая взгляда, смотрю на него. Не решаясь, окликнуть его, я сижу неподвижно, как будто от моих движений ему станет хуже или больнее, и просто смотрю на него. Наверно, во всем дистрикте нет лучшего пловца, чем Одэйр. Его движения плавны и совершенны, как будто он гладит поверхность воды, а не разрезает ее, поднимая всполох брызг. Не даром природа подарила ему такие глаза, дать им определенный цвет трудно – сине-зеленые, меняющиеся от настроения. Морские. Я смотрю на него, нервно теребя подол своего платья. В душе еще не исчезла обида, но стыд за сегодняшние слова ее перекрывает, и я чувствую только себя виноватой в этой ситуации.
Через несколько минут его фигура превращается в точку на горизонте, но еще не исчезает из виду. Я несколько раз кричу его имя, и чайки вторя мне, начинают звать его обратно. Их высокие, пронзительные голоса пугают меня, и бросив все, я захожу в воду. Я не вижу Финника. Моего или капитолийского – не имеет значения, я не вижу Финника. Скользя на гальке, я бегу по мелководью, и ныряю в холодную воду. Последние лучи солнца слепят глаза, я набираю побольше воздуха и погружаюсь с головой. Внутри темно, хотя я и не глубоко. Плыву прямо, ориентируясь по блеску солнца на поверхности, но не вижу его. Не вижу ни там, ни здесь. Может, все происходящее было моей галлюцинацией? Всплываю на поверхность, вдыхаю воздух и опять кричу, перебивая этих глупых белых чаек. Финник. Мой Финник. Где ты? Опять погружаюсь в воду и двигаюсь дальше от берега, в голове эхом звучит его голос. «Я не мог не сдержать обещания». Не мог, и поэтому решил уйти сейчас? Я замираю на мгновение. Мне показалось, что кроме шума волн, крика чаек и своего внутреннего голоса я слышала что-то еще. Но видимо показалось, потому что кроме них нет чего. Опускаю руки, и начинаю медленно погружаться глубже, не случайно как было в детстве, а вполне осознано. Тишина и темнота.
Резкая боль в правой руке от чьего-то сжатия, и через секунду я на поверхности.
- Куда собралась, глупая? – он смеется, как всегда, звонко, но не громко. За смехом он пытается скрыть волнение, но получается это неудачно. – Вроде учил, учил плавать, а все без толку.
На глаза наворачиваются слезы, от своей глупости, страха и осознания, что каким бы он не был, он мне просто не обходим. Я по-детски обнимаю его, прижимая к себе. – Ты же никогда не повторишь моих глупостей, правда?
Он молчит, но его глаза отвечают за него, как бы в сотый раз повторяя, что из нас двоих такие забавы могу учудить только я одна. – Ну, вот и хорошо, - я не разжимаю рук, и уже почти душу его, - Прости меня.
- Это я должен был извиниться перед тобой, - он целует мои волосы, отворачивается и направляется к берегу.
- Ты это уже сделал, - выкрикиваю я в след, догоняя.
- Понимаешь… - мы уже сидим на берегу, когда он вновь что-то произносит. – Все стало слишком сложно. Я не могу тебе всего рассказать. Ни тебе, ни кому-либо еще.
- Ты не должен мне что-то объяснять, я верю тебе, – я кладу голову ему на плечо и тихо шепчу: – Я люблю тебя Одэйр, каким бы ты не был.
И он смеется, обнимая меня за плечи.