Часть третья. Зима.Белый снег тихо падал на землю, покрывая её холодной пеленой. Он заносил улицы, укутывал деревья и кусты, засыпал дороги. Весь городок напоминал собой нечто сказочно-нереальное с картины художника.
Соседские дети ужасно радовались снегопаду и с весёлым хохотом бегали по улице, перекидываясь снежками. Леон наблюдал за ними, сидя на подоконнике. За последние несколько месяцев он сильно изменился – похудел, осунулся, побледнел. Он был тенью того Леона Кеннеди, который существовал когда-то. И эта тень таяла с каждым днём.
У него не хватило сил, чтобы бороться. Это началось в тот самый день, когда врач, встретив агента в своём кабинете, предложил ему присесть и, с тем же непонятно серьёзным взглядом, объявил диагноз – периферический рак лёгких. Для Леона эти слова были словно гром посреди ясного неба, тогда он уловил только одно страшное слово – рак. И тут же оттолкнул его от себя, заявив, что всё это ошибка, и что он чувствует себя таким здоровым, что это просто не может быть правдой. Но врач, совсем не собираясь шутить, всё так же серьёзно посмотрел на него и предложил помощь психолога.
Две недели он пытался справиться с шоком, всё казалось нереальным и происходящим не с ним. В тот день, вернувшись из клиники, Леон всю ночь просидел на диване, не двигаясь и смотря в окно, и, только когда услышал звонок будильника, вспомнил про работу. Стоило ему увидеть свой офис, услышать весёлые разговоры коллег, как мысль о том, что диагноз был страшной ошибкой, тут же укоренилась в нём. Он не может быть болен, когда жизнь вокруг так и бьёт ключом, когда столько дел требует его вмешательства. Он здоров, он, чёрт побери, совершенно здоров! Нет никакого рака! Должно быть, ангина дала осложнения, и только.
Но когда Леон услышал по телефону подтверждение диагноза, мир рухнул. Все надежды, все планы на будущее исчезли и разрушились в один миг. В них больше не было смысла. Сам смысл утратил свою важность.
Никто кроме Леона и Клэр не знал про болезнь, даже не работе понятия не имели о том, что творилось с Кеннеди. Даже Крису пока ничего не объясняли. Это была их тайна, их бремя. Леон сначала и Клэр не хотел говорить, чтобы она не принимала на себя эту тяжёлую ношу. Но кроме неё никто не сумел бы помочь ему, она одна могла приободрить его, потому что рядом больше никого не было. Он остался один.
Один. Потеряв, забыв смысл.
Она говорила ему, что он должен бороться, но ради чего? Ради кого? Он бы многое отдал за встречу с Адой, чтобы хотя бы один раз увидеть её, поговорить, улыбнуться, отпустить и ничего не сказать о том, что будет.
Она могла бы стать его поддержкой и опорой. Если бы она захотела, она бы заставила его жить дальше, но её не было рядом, и жизнь теряла свои краски.
От прежней жизни, когда он ещё был правительственным агентом, практически ничего не осталось. Всё кончилось быстро и нелепо в один день, но он был рад этому. Ему больше не нужно было таиться, лгать и молчать в ответ на вопросы друзей.
Тогда, всего-то два месяца назад, он сидел в своём кабинете и, подперев голову руками, смотрел на дело, лежащее перед ним. Снова задание, снова придётся совершать над собой нечеловеческие усилия, снова он будет косвенно убивать себя раньше времени. Закрыв глаза, Леон с горечью вспомнил слова врача: “Если бы Вы обратились к нам немного раньше, когда опухоль была ещё доброкачественной, у Вас был бы шанс излечиться”.
Дверь в кабинет громко хлопнула, но Леон даже не открыл глаз, чтобы посмотреть, кто вошёл.
- Леон? С тобой всё нормально?
Подняв голову, Леон утвердительно кивнул, решив не отвечать Эшли. Девушка кинула плащ на тумбочку и села на стул перед ним.
- Лгать у тебя никогда не получалось, - сказала она, облокотившись на стол. – Что с тобой? Плохо выглядишь.
- Всё в норме, - парень знал, что от Эшли так просто отвязаться не получится и теперь надеялся, что Брэндан, друг девушки, к которому она и пришла, в скором времени объявится.
- Что-то случилось?
- Всё в порядке, - Леон резко встал со стула и прошёлся по кабинету. Остановившись у двери, он приоткрыл её, ища взглядом Брэндана. – Ты здесь зачем?
- Я Брэда жду, но его всё равно нет, - отозвалась она, пересаживаясь на его место. – Он потом придёт, может, пока сходим пообедать?
- Я не хочу есть, - Кеннеди не лукавил, он действительно в последнее время смотрел на еду совсем без аппетита, а ел почти через силу.
- Sententia, хм, что-то знакомое, - задумчиво произнесла Эшли, рассматривая какую-то бумагу на столе.
- Да, - согласился Леон, думая, что он тоже где-то слышал это название и не так уж давно. Вдруг память резко подбросила ему то самое. Клиника. Чёрт, он… Да, он оставил бумагу на столе. Обернувшись, Леон встретился взглядом с Эшли, девушка потрясённо смотрела на него, сжимая в руке злополучный лист.
- И ты никому не сказал? – прошептала она. – Даже мне?
Кеннеди опустил голову. Он просто не представлял, что скажет остальным. Не хотел, чтобы кто-то знал о его болезни. Они все сразу начнут смотреть на него, как на человека, который уже при смерти, а он не мог этого допустить.
Стараниями Эшли он очутился здесь, в этом тихом, маленьком городишке. По его же просьбе никто не знал о том, где он находится. Леон так и не нашёл в себе сил сказать друзьям, что с ним творится. Им всем объявили, что агент Кеннеди был срочно переведён в другой город по личным обстоятельствам. Так было лучше для всех, он считал. Пусть лучше они будут считать его живым всё это время. А потом, через много-много лет, когда их увлекут другие события, они и не вспомнят о нём. Так всегда бывает.
Перед отъездом Леон побывал в том самом городке, где родился и вырос. Стоя в отдалении, у магазина, он наблюдал, как его мать вела за руку его племянницу, точную копию младшей сестры агента. После инцидента в Раккуне, когда его приняли на службу в правительство, Леон вынужден был уничтожить все старые связи и забыть о том, что у него вообще была семья. Им сказали, он погиб в Раккун-сити. Погиб, словно герой, сдерживая биологическую атаку. Но даже сейчас, когда ему отчаянно хотелось подойти к матери, оказаться рядом с ней, просто обнять её, чтобы почувствовать, как она его любит, Леон не cмог этого сделать. Она просто не переживёт, если потеряет его во второй раз. Всё, что ему оставалось – лишь смотреть, как Вероника, тепло улыбаясь, заботливо поправляет шапку на его маленькой племяннице. Не для него уже была эта улыбка, не для него были эти объятья и тепло, но он жадно ловил каждое её движение, чтобы как можно дольше удержать в памяти. Одинокая слеза скатилась по его щеке. Сердито смахнув её, Леон в последний раз посмотрел на мать и, отвернувшись, побрёл прочь.
Он один. И он уже успел привыкнуть к этой мысли за последнее время.
В идеальной тишине внезапно раздавшийся звонок в дверь показался оглушительным. Встав с подоконника, Леон отправился открывать дверь, гадая, кто же это мог быть, и всё больше уверяясь в том, что кто-то просто ошибся адресом.
Однако, когда он открыл дверь, то даже обрадовался на пару секунд. Клэр бросилась к нему на шею и крепко обняла, от неё пахло холодом и корицей.
- Боже, как ты изменился, - прошептала девушка, отстраняясь. Она положила свою руку в кожаной перчатке ему на щёку. – Как ты?
- Как обычно, - пожал плечами Леон. – Откуда ты узнала, что я здесь?
- Мне Эшли сказала, - Клэр уже расстёгивала куртку; размотав шарф, она кинула его на вешалку.
- А Стив? – продолжал допрос Кеннеди. – Он так просто отпустил тебя одну?
- Он не знает, что я здесь. Я никому не сказала, - ответила девушка, осматривая его наряд, состоявший из джинсов и футболки, которая висела на нём мешком. Заметив, что он, помимо прочего, ещё и босиком, Клэр нахмурилась.
– Ты не замёрз? – тронув его руку, она испуганно взглянула на него, а потом прикоснулась ко лбу. – Боже, ты весь горишь… Как давно ты измерял температуру?
- Та же самая, - пожал он в ответ плечами, - то ли тридцать восемь, то ли тридцать девять.
Клэр хотела было попрекнуть его небрежным отношением к своему здоровью, но вовремя сдержалась, понимая, что не стоит больше говорить на эту тему.
- Может, тебе что-нибудь нужно? – она остановилась посередине комнаты, считавшейся гостиной. Всего комнат было две: сама гостиная и маленькая спальня. Леон сам попросил такой дом, чтобы он мог с ним управляться. Но это и не составляло труда – все вещи оставались на своих местах, даже не двигаясь с них. Леон попросту ничем не пользовался и обращал внимание только на диван и подоконник, на котором он и проводил свои последние дни.
- Не нужно, - отозвался он, садясь на диван.
Заглянув в холодильник, Клэр обвела кухню удивлённым взглядом, осмотрела полки и вернулась в гостиную.
- Ты вообще хоть что-нибудь готовил?
- Нет.
- Ладно, - Клэр скрестила руки на груди и вздохнула, собираясь с мыслями, - когда ты вообще ел в последний раз?
Леон нахмурился, пытаясь вспомнить, действительно, когда? В последнее время еда вызывала у него такое отвращение, что он не мог даже и смотреть на неё и ел только в самых крайних случаях – когда его уже просто начинало тошнить от голода и ничего другого не оставалось.
- Кажется, вчера, - наконец, произнёс он, слишком неуверенно. – Или позавчера, не помню.
Клэр с болью посмотрела на него, чтобы не видеть её взгляда, он отвернулся и лёг на диван. Девушка подняла с пола плед и заботливо укрыла его.
- Ты здесь надолго? – спросил Леон.
- Надолго, - ответила она, проглотив слова, готовые сорваться с языка: “До конца”
Опустившись на колени рядом с диваном, Клэр не сводила взгляда с друга. Ей было больно видеть то, что с ним творилось, но она знала, что это мог остановить только он. Но сам Леон уже давно опустил руки, добровольно отказавшись от дальнейшей борьбы за жизнь.
- Скоро праздники, - заговорила Клэр. – Что ты хочешь в подарок на Рождество?
Леон молчал так долго, что ей показалось, что он либо не услышал её вопроса, либо заснул. Наконец он тихо ответил:
- Подснежники.
- Почему? - удивилась девушка.
- Они растут только весной.
Клэр сжала его локоть, слёзы подступили к горлу, мешая дышать.
- Весной будет много подснежников, - проговорила она, борясь с собой, чтобы не расплакаться, - я принесу тебе целый букет.
- Тогда будет уже поздно, - Леон вздохнул. – Я просто хочу увидеть весну. Не на картинке. Вживую.
- Успеешь ещё.
Он слабо улыбнулся.
- Не успею. Я даже до Рождества не доживу, а ты уже о весне говоришь.
Клэр хотелось крикнуть ему, чтобы он замолчал и больше никогда так не говорил, но она промолчала и опустила голову ему на руки.
- Спасибо тебе за то, что ты рядом, - тихо произнёс он.
- Я всегда буду рядом, - ответила девушка, подняв голову. – Ты мой друг, я не могу оставить тебя. Мне не всё равно.
- За руку будешь держать, когда я умру? – криво усмехнулся он.
- Конечно.
Леон слабо пожал её руку в знак благодарности и закрыл глаза. Клэр, не двигаясь, сидела на полу. До конца, быть рядом до конца. Она видела много смертей и катастроф, но всего одна беда была для неё больнее всего пережитого.
Во всём доме установилась такая тишина, что было слышно, как падает снег за окном, и лишь тихий женский плач нарушал её.
