Глава 36Кто-то когда-то сравнил время со спиралью. Когда человек не торопится прожить жизнь, растрачивая попусту каждый драгоценный год, каждый драгоценный день, время тоже течет неспешно, как сонная неторопливая река. Но стоит ускориться, начать замечать окружающий мир, пытаясь куда-то в этом мире успеть, что-то изменить и что-то осмыслить, как ленивая река внезапно превращается в бурный поток, по мере приближения к заветной цели стремительно набирающий обороты – точно спираль, которая все больше и больше сжимается и скручивается ближе к концу.
Хеймитч Эбернети давно уже не считал свою жизнь рекой – скорее, стоячим болотом, изрядно поросшим толстым слоем гадкой слизкой тины. Ему давно не приходилось плыть и бороться – достаточно было высунуть из трясины вечно пьяную голову, глотнуть воздуха и снова погрузиться в свой насквозь протухший и прогнивший быт. Шли дни, недели, годы… рождались дети, умирали трибуты… ничего не менялось… Его жизнь была не спиралью – просто замкнутым кругом. Но однажды на Жатве в Двенадцатом темноволосая девушка со стальными глазами сломала эту его многолетнюю броню. Спасительный круг треснул – и начал медленно и неумолимо закручиваться…
Не чувствуя ни паники, ни волнения, ни радости, ментор тупо смотрел на экран перед собой. Вокруг галдели члены Совета, возмущенные и удивленные выходкой Брута и уходом Сенеки - лишь белая, как мел, Энобария сидела молча и неподвижно… но ничего этого он не слышал. На мониторе перед его остановившимся взглядом Китнисс отчаянно жалась к Питу, в то время как у подножья Рога изобилия Катон пытался отбиться от озверевших от запаха свежей крови переродков.
Хеймитч отвел глаза и уперся в безразлично-холодный взгляд Второй.
- Мои поздравления, - сдавленно произнесла она, даже не пошевелившись. Ментор сухо кивнул.
- Но пушка-то молчит, - словно оправдываясь, вместо этого ответил он.
- Пушка – это только вопрос времени. Мальчик не железный… час, другой – и он просто выбьется из сил, - в глазах Энобарии мелькнуло что-то похожее на эмоции… всего на одно мгновение!... и спряталось за прежней непроницаемой маской.
Вот это выдержка, невольно восхитился Хеймитч.
Ему даже не нужно было смотреть на экран – дикий рык, крики и стоны, человеческие и звериные вперемешку, говорили о том, что Катон все еще сражался со стаей. Вероятно, у него в куртке был припрятан нож или кинжал, потому что время от времени раздавались предсмертные вопли переродков и звон, когда клинок ударялся о золотой Рог.
Сколько времени это длилось – он не мог бы сказать… пользуясь отсутствием Сенеки, некоторые особенно смелые незаметно покидали зал заседаний, ссылаясь на срочные дела или неважное самочувствие. Да уж, неважное –
особенно в сравнении с теми тремя на Арене! Провожая уходящих безразличным взглядом, Хеймитч обратил внимание на оставшихся – большая часть из них даже не смотрела в сторону экрана, оживленно или, наоборот, лениво переговариваясь друг с другом. Он сдержанно скрипнул зубами – по всей видимости, здесь лишь он да Вторая все еще интересовались происходящим на Арене! Ментор снова обвел глазами зал и только теперь заметил: Плутарха Хавенсби тоже не было в числе оставшихся. Когда он ушел… и как Двенадцатый мог пропустить его уход?
С экрана раздался победный визг нескольких голосов, и он дернулся, оборачиваясь – переродки повалили Катона на землю и, повизгивая и скуля, принялись методично рвать на нем кольчугу. В каком-то отупении глядя на модифицированных монстров, ментор подумал, что, оторви они Второму его незащищенную титаном голову, все бы уже закончилось… но нет, видимо, у них не было такого приказа –
прикончить его так быстро и так просто – и потому капитолийские убийцы лишь полосовали своими когтями-бритвами по телу профи. В какой-то момент бледно-розовая сеть не выдержала их яростного напора и поддалась… раздался нечеловеческий вопль Катона… и в самую камеру полетели обрывки трибутской униформы вместе с окровавленными кусками кожи…
- Мне нужно выпить… срочно! - глухо выругалась Энобария, порывисто поднимаясь со своего места. Хеймитч, пошатываясь, тоже поднялся; избегая смотреть на перекошенные от ужаса лица своих трибутов на экранах вокруг, кое-как дошел до пустующего места Главного Распорядителя и наугад поднял одну из стильных черных трубок на пульте возле стола.
- Как насчет выпивки для менторов финалистов? – отчаянно борясь с подступающей к горлу паникой, нарочито развязно ухмыльнулся он невидимому оператору. Короткие гудки были более чем выразительным ответом.
Не успел он вернуть трубку на место, как входная дверь приоткрылась, и совершенно бесшумно в Круглый зал вошла девушка, катившая перед собой мини-бар с разнообразными бокалами. Хеймитч обернулся – и задохнулся от изумления. Рыжеволосая безгласая…
и здесь она? Не поднимая глаз от пола, девушка поочередно останавливалась возле каждого члена Совета, покорно ожидая, пока капитолийцы соизволят выбрать напиток. Когда она подошла к Энобарии, Вторая лишь нетерпеливо ухмыльнулась.
- А солиднее посуды не нашлось? – пряча эмоции, бросила она, презрительно оглядев стаканы с виски – в каждом из них была стандартная доза, всего пару глотков. Двенадцатый молча наблюдал, как безгласая достала с нижней полки своей тележки непочатую бутылку и подала ее Второй вместе с чистым стаканом и ведерком, полным льда.
Настала его очередь. Подкатив мини-бар, девушка упрямо уставилась в пол. Хеймитч коротко глянул за ее спину… нет, никому из присутствующих не было до них дела. Он вынул из внутреннего кармана любимую плоскую фляжку и демонстративно положил ее на поднос перед безгласой, словно говоря –
я знаю, что ты сделала, детка!
- Мне как обычно…
Она дрогнула и ровно на мгновение вскинула на Двенадцатого свои синие глаза… и в их глубине мелькнула паника. Нет, он вовсе не собирался сдавать ее или устраивать сцены, и по ее порозовевшему лицу понял, что она уловила его намек… а потому вместо истерики лишь взял с подноса два стакана и выразительно поочередно залпом осушил оба. У него чесались руки вывести девушку за дверь, чтобы обстоятельно поговорить и добиться-таки объяснений, но пока с мониторов вокруг доносились отчаянные и полные нечеловеческой боли крики раздираемого переродками Катона, он не мог заставить себя уйти.
Хеймитч вернул пустые стаканы обратно на столик, но девушка упрямо продолжала стоять рядом. Это могло означать только одно: она сама явно хотела что-то сказать ему. Он снова глянул на мониторы – повизгивающие, словно игривые щенки, монстры рвали то, что еще час назад было бесстрашным и язвительным профи из Второго дистрикта… и его вдруг потянуло на рвоту – ментор боялся даже представить, что бы он чувствовал сейчас на месте опрокидывающей стакан за стаканом всегда безразличной и непроницаемой Энобарии…
Ты на ее месте уже давно сошел бы с ума, Эбернети…
- Прошу прощения, мне нужно выйти, - косо глянув на безгласую, Хеймитч извинился перед Советом и спешно направился к двери. Любое действие гораздо лучше бездействия… Собрав пустые бокалы, рыжеволосая девушка молча последовала за ним.
Он ждал ее в коридоре, сразу за углом – едва безгласая вышла из-за поворота, ментор с силой ухватил ее за локоть и притянул в полумрак закутка.
- Зачем ты здесь? – до боли сжав ее руку, прошипел он. – Ты, что, шпионишь за мной?
Девушка побледнела и отрицательно покачала головой, заставляя его встрепенуться - быстро…
слишком быстро!
- Ты шпионишь за мной! – теперь он был уверен, что ему не зря показалось странным ее сегодняшнее присутствие в Круглом зале. – Чем еще я не угодил? Что тебе пообещали за голову старого дурака? Прощение? Новую жизнь? Или, может быть,
новый язык? Они никого никогда не прощали, детка! Прощение здесь в лучшем случае означает лишь одно – быструю смерть! Говори, кто послал тебя? Капитолий? Сноу? Отвечай же!
Он схватил ее за руки выше локтей и с силой встряхнул. Девушка жалобно всхлипнула – видимо, он сделал ей больно.
- Говори же! – почти прорычал он в ярости, еще сильнее сжимая ее руки.... он и забыл, что
говорить она не сможет уже никогда. – Кто послал тебя?!
Не в силах вымолвить ни звука, она только едва пошевелила губами.
«Плутарх Хавенсби»
- Что? Хавенсби? – Хеймитч недоверчиво и насмешливо покачал головой. – Он, что, заболел? На какого… я ему сдался? Он послал тебя следить за мной?
Она снова что-то сказала. Ментор поймал себя на том, что прекрасно читал ее слова по губам, хотя не слышал ни звука.
«Не следить. Присматривать».
- За мной не нужно присматривать, я не ребенок! – ожесточенно взвился он.
«Не за вами. За ней. Там».
- За ней нечего присматривать, никуда она оттуда не денется, - мрачно буркнул он, чуть ослабляя хватку, но продолжая удерживать ее за руки. – Если только на тот свет.
«Она должна вернуться. Она нужна ему здесь».
- Как очередная забава? Новая игрушка старого ловеласа?
Девушка посмотрела на него с немым укором.
«Как Огненная Китнисс».
- И что ему нужно от меня? – продолжал упорствовать Хеймитч, хотя какое-то чувство подсказывало ему, что почетный сенатор был очень заинтересован в их приватной беседе…
«Просто поговорить».
Он раздумывал ровно минуту, а потом кивнул и отпустил ее тонкие руки – на бледной алебастровой коже бедняжки уже начали проступать синяки от его железной хватки.
- Хорошо, веди, - делая шаг в сторону и уступая дорогу, нехотя буркнул Двенадцатый. Девушка повела плечами и кивнула в пустой темный коридор.
«Только вы».
Он сдержанно выдохнул, двинувшись навстречу неопределенности – но не сделал еще и десяти шагов, как услышал из полумрака впереди знакомый ироничный голос Плутарха:
- Не меня ищешь, Эбернети?
- По всей вероятности вас, сенатор, - замедляя шаг, так же иронично отозвался ментор и, не удержавшись, съязвил: – Что, вы тоже сбежали подальше от малоприятного зрелища по превращению одного из фаворитов Игр в рваный котлетный фарш?
Плутарх издал какой-то звук - то ли фыркнул, то ли усмехнулся - и, игнорируя мрачную шутку собеседника, уронил многозначительным тоном:
- У меня сейчас другие заботы… может, поговорим в каком-нибудь укромном уголке?
Хеймитч шумно выдохнул и непонимающе скривился.
- Решили посекретничать –
сейчас? – ментор кивнул в сторону зала, где еще оставались некоторые члены Совета. – Но там мои ребята… черт, неужели у вас не нашлось лучшего времени для разговоров?!
- Значит, не нашлось, - изменившись в лице, сухо и коротко отрезал Плутарх. – Именно сейчас… до утра ничего не случится – поверь мне, я знаю, о чем говорю!
- Какого черта я должен вам верить, сенатор? – издевательски усмехнулся он, пряча за усмешкой свое удивление –
ну да, кто еще лучше Хавенсби мог знать ближайшие планы для Арены!
- Твоя прямолинейность делает тебе честь, Двенадцатый… что ж, у меня, кажется, есть один верный способ убедить тебя.
Было в его голосе что-то такое
многозначительное… Хеймитч напряженно уставился в полутьму длинного коридора – почетный сенатор стоял в тени и, элегантно откинув полу дорогущего пиджака, деланно-небрежно поигрывал тонкой золотой цепочкой карманного брегета. Но вот он шагнул ближе к свету, вытаскивая из жилетного кармана…
часы? Нет, это были не часы – приглядевшись, ментор заметил блеснувшую на самом конце цепочки сойку-пересмешницу.
Точно такую же он подарил Клаудии…
или эту же самую?
- Что с ней? – шагнув навстречу, зашипел он сквозь зубы, на что Плутарх выразительно поднял брови, делая непонимающее лицо.
- Говорят, ты завел себе в Капитолии молоденькую любовницу? – игнорируя яростный шепот ментора, усмехнулся Хавенсби.
- Неважно, любовница она мне или нет… что вы сделали с бедной девочкой?!
- А с чего ты решил, что это моих рук дело?- совершенно искренне удивился Плутарх.
Хеймитч яростно тряхнул головой.
- Вы, что, держите меня за полного дурака?! – скрипя зубами, процедил он.
- Ни в коем разе, – не сводя с разъяренного собеседника пристального цепкого взгляда, сенатор отрицательно покачал головой и спрятал подвеску обратно в карман. – Эта вещица – достаточно убедительный повод доверять мне?
- Достаточно, – после минутной паузы шумно выдохнул ментор, чувствуя, как закололо в груди. – Всего одно слово -
она жива?
- Жива, - одними глазами улыбнулся Плутарх. – Все благодаря моему недальновидному секретарю – Сократ не решился беспокоить самого президента, опрометчиво понадеявшись, что моей резолюции на его доносе будет достаточно, чтобы сгноить эту девушку в подвалах резиденции Сноу…
- Где она? – поспешно перебил его ментор.
- Не волнуйся – она в таком месте, где Капитолий не сможет достать ее.
- Черт подери, Плутарх, - он порывисто шагнул ближе и отчаянно зашептал. – Неужели есть в Панеме такое место, где можно быть в безопасности… и куда не сможет дотянуться Капитолий?
- Есть… поверь мне, Двенадцатый, есть, - едва слышно усмехнулся Хавенсби, и в глазах его появился странный азартный блеск. Он вопросительно вскинул брови и кивнул куда-то по коридору: – Ну, так как – поговорим?
Хеймитч сдержанно выдохнул. Ему совершенно не хотелось оставаться в Круглом зале и собственными глазами смотреть, как медленно и мучительно умирал Катон. Если сенатор пообещал, что ничего не случится – значит, так оно и будет… в прошлый раз он сдержал свое обещание. Ментор скривился: да за одно только известие о целой и невредимой Клаудии он готов был пойти за Плутархом хоть к черту на кулички и послушать любые его срочные разговоры!
По крайней мере, ему так казалось.
Но удивлению его не было предела, когда он увидел,
куда именно привел его Хавенсби. Укромный уголок оказался пустующим рабочим кабинетом Главного Распорядителя – едва мужчины вошли внутрь, как сенатор достал из кармана миниатюрную черную коробочку и, положив на стол посередине комнаты, слегка нажал на крышку. Видимо, эта штуковина гасила все сигналы камер и микрофонов, вдруг подумал Двенадцатый. Ведь, если исключить подглядывание и подслушивание, это место было идеальным для предстоящей беседы.
Особенно такой, которая ожидала его.
***
Они спорили долго, яростным шепотом пытаясь перекричать друг друга.
Все начиналось чинно и благородно, с общих наводящих фраз и легких препираний на тему государственного устройства Панема, потом переросло практически в ругань – прошло уже несколько часов, но каждый из спорщиков упрямо продолжал стоять на своем: Хавенсби пытался доказать своему собеседнику острую необходимость политических перемен, а тот в свою очередь упорно твердил сенатору, что все его громкие рассуждения о революции – не больше чем нелепые буйные фантазии и наивный детский лепет. Хеймитч не был силен в политике, совершенно не интересовался высокими материями – и потому не мог уразуметь, за каким чертом распинался сейчас перед ним его высокопоставленный оппонент.
- И все-таки я не понимаю вас, сенатор, – раздраженно шептал ментор, устало потирая руками опухшее от бессонницы лицо, – какие, к чертям, бунт и революция? Где – в Панеме? Вы, что, забыли про Тринадцатый дистрикт? У вас, сенатор, такая короткая память? Видимо, Капитолию еще не приходилось вами заниматься, раз вы так легко все забываете!
- Я ничего не забыл, - Плутарх отвечал тихо и мягко, словно разъяснял непонятливому ребенку элементарные вещи. – Да, Капитолий всегда говорил, что Тринадцатый стерт с лица земли…
с поверхности земли, понимаешь, Эбернети? Ты сам бывал хоть раз в Тринадцатом?
- Нет, откуда я мог там бывать? Единственный раз, когда я ездил по стране, случился четверть века назад, и, насколько мне известно, ни тогда, ни теперь в Туре Победителей не была предусмотрена остановка в уничтоженном дистрикте! – криво усмехнулся ментор. – Да и что мне делать на зараженном радиацией пепелище?
- А мне по службе пришлось туда съездить. Да, от Тринадцатого действительно мало что осталось, - Плутарх шагнул вплотную и еле слышно добавил: - На поверхности земли.
- Хотите сказать, после подавления мятежа… там еще остались живые? – недоверчиво поморщился Хеймитч. – После ядерного удара?!
Под землей?
- Ты забыл специализацию Тринадцатого? Ну да, ты ведь никогда и не знал о ней! В Тринадцатом дистрикте создавалось оружие, мощное и опасное… это уже потом, после его уничтожения мозговой центр всех их разработок спешно перенесли во Второй. А до мятежа Тринадцатый славился своими ядерщиками и убежищами – ведь именно там планировались и строились укрытия для руководства страны на случай применения этого самого оружия!
Ментор растерянно сдвинул брови.
- Хотите сказать, те, кто остался в живых, уцелели именно благодаря этим укрытиям? – до него, кажется, начинало доходить. – Но с чего вы взяли, что там до сих пор кто-то есть? Шутка ли – семьдесят пять лет прошло! Возможно, это только ваши предположения…
Плутарх удовлетворенно хмыкнул.
- Стал бы я сейчас разводить тут с тобой душеспасительные и опасные беседы, если бы основывался только на предположениях? Я точно знаю, что Тринадцатый дистрикт жив, - его глаза лихорадочно блестели, – и готовит революцию!
- Так это не ваша идея? Хвала всем чертям, а то я уж было подумал, что вы приболели и несете какую-то околесицу! – облегченно выдохнул Хеймитч, отмахиваясь от собеседника, как от назойливой мухи. – Раз Тринадцатый жив и здоров, пусть и играется в перевороты, лично мне сейчас не до этого. На ближайшее утро у меня совсем другие планы – видите ли, я должен вытащить с Арены пару замечательных ребят, и мне совершенно некогда слушать здесь ваши утопические гипотезы… возможно, именно сейчас, когда я попусту трачу на вас свое драгоценное время, я до зарезу нужен Совету!
- Ты можешь не верить в революцию, это твое право, - сдаваясь, беспомощно развел руками Плутарх. - Я даже не пытаюсь изменить понятия в твоей упрямой башке... не хочешь бороться – дело твое. Но нам нужен человек, ради которого другие станут бороться, другие захотят сражаться! Человек, который сможет поднять, повести… зажечь!
На последних словах ментор вздрогнул.
- А я-то здесь причем? – настороженно поинтересовался он.
- Да ни при чем! – раздраженно вспылил Хавенсби, обреченно закатив глаза. – Ты мне не нужен! Неужели так сложно понять? Мне нужен человек, ради которого перестал пить законченный пьяница. Ради которого далеко не глупый шестнадцатилетний мальчишка безропотно идет на смерть. Ради которого гений готов рискнуть не только своей успешной и блистательной карьерой, но даже собственной гениальной головой… теперь понимаешь, о ком я тебе говорю?
Хеймитч посмотрел на собеседника, и глаза его угрожающе сузились. Наконец-то все встало на места…
а, значит, время хороших манер закончилось.
- Теперь я понимаю, - медленно процедил он, едва сдерживая ярость, - так вот зачем ты помогал ей! Так вот зачем тебе понадобилась Китнисс Эвердин… хочешь сделать из девочки мученицу? Тебе не дают покоя регалии Главного Распорядителя – так и тянет организовать
собственное реалити-шоу?!
- Не смей так говорить! – неожиданно рыкнул Плутарх. – Ты сам сделал из нее символ мятежа!
- Я? – Хеймитч изумленно выпучил глаза. – Когда это, позволь узнать?
- Когда выцарапал у Сенеки этот чертов шанс спасти мальчишку! – вспылил сенатор и яростно ткнул пальцем ему в грудь. – Когда, рискуя своей головой, боролся за нее… когда позволил Панему думать, что кому-то в этом мире еще есть дело до своих близких!
- И чего ты хочешь? Превратить ее жизнь в кошмар? Не позволю… ей и так досталось! Я вовсе не бесчувственный болван – если девочка выберется, у нее появится реальный шанс пожить по-человечески… не смей лишать ее этой возможности!
- И кто же из нас наивный утопист? – Плутарх с горечью покачал головой. – Неужели ты не видишь - не будет у нее такого шанса! Ты всерьез надеешься, что Капитолий оставит в покое
Огненную Китнисс? После того успеха, который она имела на презентации и который имеет сейчас? После того буйного фейерверка искр, которые рассыпала над головой самого Кориолана Сноу? Посмотри на Финника Одэйра, на Джоанну Мэйсон, на всех, кто победил и не сошел с ума или не спился, как ты – где они теперь? Они свободны? Счастливы? Живут своей собственной нормальной жизнью? Или исполняют прихоти тех, кому их продадут в следующий раз? Если они откажутся, кто-то из их близких поплатится за их отказ жизнью –
тебе ли не знать этого! Ты этого желаешь для своей подопечной?
- Нет! – Хеймитч в ужасе отшатнулся. Перед глазами мелькнул небесно-голубой взгляд Примроуз Эвердин. – Как ты можешь даже подумать такое?!
- Мне всегда казалось, что тебе нет дела до своих трибутов – они умирали, а ты по-прежнему пьянствовал… но сейчас я вижу, что эта девочка тебя зацепила. Ты действительно переживаешь и беспокоишься за нее, – мужчина тяжело вздохнул. – Поверь мне, революция – единственный выход для всех нас. Я не говорю, что это будет легко… возможно, ты прав, и я сам еще не представляю,
каково это будет на самом деле. Одно я знаю абсолютно точно – Панем не может продолжать жить так, как он живет сейчас. Чем он заслужил такое? Всего бояться и всех ненавидеть. Не контролировать свою жизнь и жизнь своих детей. Видеть, как эти дети из года в год убивают друг друга… для чего? Они враги? Соперники? Нет! Просто где-то кому-то очень забавно смотреть на это. Это повторяется год за годом, а кто в итоге побеждает? Не они. Не дистрикты. Всегда Капитолий.
- Но на кой черт вам нужна революция? Война? Кровопролитие? – ментор скривился и еле слышно процедил сквозь зубы: -
Не проще ли дождаться, пока он сам сдохнет?
- Сдохнет он - придет назначенный им наместник, – презрительным шепотом возразил Хавенсби, поморщившись, – и ничего не изменится! К тому же Сноу рассчитывает прожить еще минимум лет двадцать… а может, и больше – половина медицинских светил Капитолия работает над этим! Подумай сам – сколько еще детей потеряет Панем за эти минимум два десятка Игр?
Хеймитч задумчиво молчал. Плутарх был прав во всем, в каждом слове, но он еще не был готов это признать.
- Ты понятия не имеешь, чем все это может обернуться для каждого из них…
каждого из нас, - глухо прошептал он, уставившись в одну точку невидящим взглядом.
- Ты так думаешь? – сенатор запнулся и, с трудом подбирая нужные слова, обреченно покачал головой. Когда он снова заговорил, Двенадцатый не узнал его голос:
- Та безгласая, которую я просил присмотреть за тобой…
- Я давно подозревал, что она шпионит для тебя, - перебил ментор, внимательно глядя на Плутарха. – Но девочка спасла мне жизнь, и только потому я сейчас с тобой разговариваю.
Мужчина вздрогнул. Брови его недоверчиво сошлись в одну линию.
- Цинна, сам того не зная, рассказал мне, что у тебя тоже была семья, - ментор понизил голос, - у тебя тоже
были близкие…
Лицо Плутарха, всегда живое и жизнерадостное, внезапно исказила гримаса отчаяния и нестерпимой боли.
- Я не мог помочь Лавинии, - словно оправдываясь, виновато прошептал он, - я даже не знал, что с ней случилось, пока не было уже слишком поздно!
- Лавиния?
- Эта девушка, которую ты считаешь шпионкой – племянница моей покойной жены.
Ментор умолк и теперь растерянно смотрел на собеседника. Он разом забыл все, что хотел сказать сенатору – настолько поразили Двенадцатого его последние слова.
- Моя Лидия не смогла пережить этого… она, такая чистая, светлая и открытая, вообще очень плохо чувствовала себя в Капитолии. То, что они сделали с бедной девочкой, добило ее окончательно, - Хавенсби поднял на него затравленный взгляд. – Поверь, Эбернети, я отдал бы все – свое сенаторское кресло, свой роскошный дом и миллионные счета, лишь бы вернуть единственного близкого и дорогого мне человека…
Глядя в несчастные глаза сенатора, Двенадцатый почувствовал, как противно сдавило внутри. До утреннего разговора с Цинной он и не подозревал, что Плутарх Хавенсби когда-то был женат. Хеймитч частенько наблюдал сенатора в компаниях различных симпатичных барышень и справедливо считал его дамским угодником, ловеласом и старым холостяком. Оказалось, существовала и
миссис Хавенсби… Возможно, это показное распутство и роскошь были его собственным способом хоть как-то уберечь свою семью от глаз Капитолия? В чем же провинилась прекрасная рыжеволосая девушка? Что такого ужасного она натворила, что ее не спасла даже громкая фамилия семьи, к которой она принадлежала? Хеймитч хотел уже было расспросить о ней сенатора, но вовремя сдержался. Не стоило бередить старые раны – он на личном опыте знал, сколько боли могли причинить ненужные расспросы.
Вместо этого ему внезапно подумалось: если не пожалели ее -
кто пожалел бы простую девчонку из Шлака?
- Кто еще знает, что вы родственники? – отгоняя внезапную панику, уточнил он.
- Надеюсь, никто. Моя жена… Лидия практически ни с кем не общалась в столице – она предпочитала солнце, море и Четвертый дистрикт. Лавиния жила одна, в собственном доме, доставшемся ей в наследство от родителей. Она никогда не бывала у нас. Я сам узнал о ее существовании только после… этого…
- В таком случае, для тебя есть довольно большая вероятность избежать в ближайшем будущем ее участи, - мрачно пошутил ментор.
- Никто в Капитолии не застрахован от неприятностей. Даже я, - сдержанным голосом отозвался Плутарх. – И не смей больше говорить мне, что я чего-то не знаю… поверь, я знаю достаточно. Так что ты ответишь мне по поводу Китнисс Эвердин?
Хеймитч хмуро отвел глаза.
- Для начала пусть она вернется…
- Она вернется… если только сможет наступить на себя, - Плутарх вскинул на ментора странный взгляд и вдруг сердито уронил: - А все ты, со своими дурацкими идеями…
Ментор недоуменно поднял брови. У него была всего одна
дурацкая идея – неужели ее и имел в виду его высокопоставленный собеседник? Хеймитч внимательно посмотрел на сенатора – в темных глазах Плутарха вспыхнул какой-то нехороший огонек.
- И чем же я вдруг не угодил вам, сенатор? – попытался отшутиться он в предчувствии ответа.
- Если бы не ты, Двенадцатый, не было бы никаких
изменений в правилах, и девочке не пришлось бы таскать за собой мальчишку и попусту рисковать из-за него! – не сдержавшись, яростно зашипел Плутарх. – С самой Жатвы у меня были виды на Китнисс Эвердин… и вдруг этот старый упрямый болван, ее ментор, решил проявить сознательность! Чего я только не делал: подсунул тебе в номер отличный бар – пей себе на здоровье, только не лезь, куда не следует! Подослал роскошную куртизанку – просто чудо, что Главный сболтнул тогда, на вечеринке, о ее невероятном сходстве с твой мертвой возлюбленной! – лишь бы ты не попал на заседание к президенту… Я отказался помочь тебе с вакциной, не оплачивал Арену, лично содействовал твоей дисквалификации, - его голос зазвенел отчаянием и недовольством, – лишь бы ты одумался и дал этой девочке возможность выбраться… лишь бы перестал, черт тебя раздери, перечить Капитолию!
Хеймитч изумленно смотрел на сенатора и молча хватал ртом воздух.
- Вы?!
Так за всем этим стояли вы?! Плутарх Хавенсби – бескорыстный покровитель Огненной Китнисс?... Стоп, - ментор перевел дыхание и угрожающе сдвинул брови, - если эта безгласая ваша племянница… значит,
мой собственный антидот – тоже ваших рук дело?!
- Нет, - Плутарх нервно дернул подбородком, - это была личная инициатива Лавинии… даже не представляю, чем там ее привлек такой старый пьяница, как ты…
- Еще бы, - усмехнулся Хеймитч. – Будь ваша воля, я бы сдох в тот день – и никто уже не смог бы помешать вам творить свое собственное шоу!
- Ты ничего не знаешь… все иначе, чем ты себе представляешь, - попытался возразить Плутарх, но ментор остановил его порывистым и выразительным жестом:
- Я знаю только одно, сенатор Хавенсби – вы лицемер и подлец, каких еще поискать, - он с огромным трудом сдержался, чтобы не плюнуть в тонкое холеное лицо капитолийца, - но я искренне рад, что наконец-то узнал об этом! Иллюзии – зло… и я премного благодарен, что вы изволили лично избавить старого пьяницу от заблуждений на ваш счет. Поздравляю – воистину, Капитолий может вами гордиться!
- Осторожнее в выражениях, Двенадцатый, - Плутарх многозначительно вытащил из кармана цепочку с золотой подвеской Клаудии, - не то я могу и передумать…
- Нисколько в этом не сомневаюсь – но у вас не выйдет меня шантажировать! – ментор резко развернулся и стремительным шагом направился к выходу. Уже в дверях остановился и, не оборачиваясь, предупредительно процедил через плечо:
- Вы вольны поступить с бедной девушкой так, как посчитаете необходимым… но вот что я вам скажу, сенатор: впредь держитесь подальше от моих ребят… да и от меня тоже! Я расшибусь в лепешку и сделаю все, что только от меня зависит – но не видать вам Огненной Китнисс, как своих собственных ушей!
Он выскочил из кабинета Сенеки, хлопнув дверью что было сил. И потому не увидел, как в ответ на его гневную тираду Плутарх лишь покачал головой и невесело усмехнулся:
- Ох, Эбернети… рассвет уже не за горами – и совсем скоро ты поймешь, как сильно заблуждаешься…
***
Он шагал по длинному коридору и бранился под нос отборным шахтерским матом.
Всю свою жизнь ментор считал себя пешкой, которой с легкостью жертвовали в угоду другим, более сильным фигурам. Он всегда твердил себе, что пешка не имела права думать, не имела права делать самостоятельные выводы… забыв о том, что, прорвавшись однажды в дамки, пешка могла стать всесильной – она могла решить исход партии.
А исход этот был близок… очень близок.
Спешно идя обратно в Круглый зал, Двенадцатый снова и снова прокручивал в мыслях разговор с Плутархом, а заодно и все, произошедшее на Арене и в Капитолии за последние двое суток – и досадливо морщился. Что-то не сходилось, не клеилось… он не мог отделаться от навязчивого ощущения, что, отвлекшись на эти высокопарные рассуждения сенатора о революции, он снова упускал из виду что-то очень важное, лежащее перед самым его носом. Конечно, после таких неожиданных откровений Хавенсби многое из случившегося вставало, наконец, на свои места -
но не все… Да, он уже получил ответы на многие свои вопросы – но вдруг внезапно вспомнил еще один, последний,
тот самый вопрос, который все еще мучил его, на который он так и не мог придумать никакого вразумительного ответа – этот вопрос снова возник в его голове, заигрывая с Двенадцатым, как запутанный клубок заигрывает с глупым котенком…
Почему Цеп позволил Второму убить себя?
Нет, не так… почему Цеп не использовал чудо-кольчугу Катона –
ведь с самого Пира он постоянно носил ее при себе?
Не просто же так Финник Одэйр тогда, на Совете, заговорил с ним именно об этом…
До сегодняшней ночи ментор видел титановую кольчугу всего один раз в жизни, но теперь отчетливо вспомнил все, что знал о ней. Эта штуковина напоминала мелкоячеистую сверхпрочную сеть – даже сейчас, в век высоких капитолийских технологий, она плелась сложнейшей вязью, из тончайших металлических нитей, вручную и в точности по фигуре заказчика таким образом, чтобы никто другой не смог надеть ее. Она стоила безумных денег, а ее изготовление всегда считалось настоящим испытанием для мастера, настолько работа эта была ответственной, кропотливой и требующей немалого умения.
И немалого времени.
Выходит, кольчуга Второго была сделана заранее, задолго до Пира и до финала... более того, возможно, даже задолго до Жатвы? Значит, Брут и Энобария знали, что на Игры поедет Катон – ну разумеется,
он ведь так отчаянно рвался в добровольцы! Но никто в Капитолии не позволил бы подобного без его высочайшего соизволения – значит, Капитолий тоже был в курсе дел. Из этого напрашивался только один вывод – неужели сам президент Сноу имел в отношении Вторых какие-то собственные, далеко идущие планы?
Хеймитч споткнулся на ровном месте и уперся невидящим взглядом в стену напротив. Вот оно, то, что не давало ему покоя! Мысли в голове замерли, а потом окатили его изнутри ледяным прозрением. Черт подери…
но этого просто не могло быть… События последних недель, будто разноцветные паззлы, все это время крутившиеся в его голове, сложились, наконец, в цельную картинку. Он искал свой ответ на Арене, в Сенате, в кабинете Главного Распорядителя, в то время как тот лежал на поверхности, прямо у него перед носом – ему достаточно было просто открыть глаза!
Семьдесят четвертые Голодные Игры были проданы и поделены.
Как и все предыдущие. Как всё в Капитолии.
Все было решено заранее – результаты, рейтинги, ставки.
И победитель. Так вот зачем Бруту понадобился именно сенатор Хавенсби – правая рука Сенеки Крэйна, первый куратор Игр, лучший покровитель из всех возможных покровителей! И лучший осведомитель тоже – чтобы всегда быть в курсе всех последних новостей! Вот почему Брут почти не появлялся в Штабе вплоть до самой гибели Мирты по вине Огненной Китнисс – ведь распорядители уже заранее решили, что победителем в этих Играх в который раз станет один из профи Второго дистрикта… но, черт подери, почему тогда в этом гребаном рюкзаке на Пире не было второй такой же штуки – для Мирты?!
Он замер, не в силах двинуться с места. Ах вот оно что… не
один из профи.
Катон.
Капитолий заранее знал,
кто победит… так вот почему в рюкзаке Второго была
всего одна кольчуга – кольчуга Катона! И Брут с самого начала знал,
кто победит – точно так же как давно уже знал, что на Пир будет заявлена вовсе не еда. И Катон, отпуская Пита, знал,
кто победит – потому-то и не добил его сразу, а устроил для капитолийцев показательное шоу со спасением несчастного мальчишки. И Сенека знал,
кто победит – и потому с такой легкостью принял невероятное по самой своей сути предложение об изменении правил. И Сноу тоже знал,
кто победит – и лишь потому милостиво позволил бывшему непокорному победителю и нынешнему опальному наставнику раздобыть «вечную жизнь» для своего умиравшего подопечного. Все знали – и Плутарх, и даже надменный родитель Цинны…
И только Хеймитч Эбернети, старый ментор Двенадцатого дистрикта, главный хитрец и притворщик, как оказалось, не знал ничего.
Он хватал ртом воздух и молча ругал себя распоследними словами. Эти Игры с самого начала были проданы…
они всегда продавались. Только такой наивный дурак, как он, мог все эти годы не замечать этого и глупо надеяться на непредвзятость и справедливость если не в жизни, то хотя бы там, на Арене.
Они, как обычно, спланировали все заранее… но тут в дело вмешалась та самая ничего не значащая пешка, и что-то пошло не так.
Кто-то, мысленно поправил себя он и поморщился – несмотря за громкую выходку Китнисс на Жатве, немногие в Капитолии всерьез восприняли вечно голодную девчонку из богом забытого дистрикта! Однако не стоило недооценивать появление
добровольца – и поэтому всех менторов максимально изолировали и от их трибутов, и от их конкурентов, чтобы, не приведи господь, самые здравомыслящие из них не задумались о причине таких неожиданных изменений.
Штормящий Панем оказался отличным поводом разыграть этот цирк с «повышенной безопасностью». Поэтому вплоть до самого выбора Арены общение распорядителей с менторами происходило по очереди, отдельно для каждого из двенадцати дистриктов. Поэтому Сноу и дал свое согласие на двух победителей: пусть народ помечтает – ведь настоящий-то уже определен, а план Игр просчитан на десять шагов вперед. Ничего нового –
сплошная скука… так почему бы для остроты ощущений, для интриги, для накала страстей президенту не позволить себе такую маленькую шалость? Хеймитч усмехнулся: жаль, что господин президент упустил из виду одну незначительную мелочь – на этот раз девочка из Двенадцатого оказалась охотницей, а не добычей.
И эта мелочь спасала сейчас Китнисс Эвердин и ее
мальчика с хлебом.
С трудом переставляя свинцово-тяжелые ноги, он добрался-таки до дверей Круглого зала и, переведя дыхание, натянул самую непробиваемую из своих физиономий. Никто из них не должен догадаться, что он понял и разгадал замыслы Капитолия. Пусть решат, что Двенадцатый, как обычно, в пешках и не у дел…
Первым, что удивило его еще с порога, было присутствие в зале Клавдия Темплсмита – громогласный голос Голодных Игр восседал на месте Главного Распорядителя и, отчаянно давясь зевотой, растерянно и сонно хлопал глазами. На диване рядом Двенадцатый заметил Энобарию с красными от водки и слез глазами, за столом сидел Финник и еще несколько человек, но среди них по-прежнему не было ни Сенеки, ни Брута… Отвлекшись, Хеймитч глянул на стены по сторонам. Ну, разумеется, за этой болтовней с сенатором он пропустил все самое важное – на Арене наконец-то занимался рассвет!
А мониторы, между тем, все еще показывали три пульсирующих радиомаяка – больше похожий на кусок сырого мяса Катон
все еще был жив…
Хеймитч замер перед экраном, глядя на то, что осталось от Второго. Нет, он больше не был для Двенадцатого соперником, больше не был профи… теперь он был просто ребенком, которому высшие мира сего не давали умереть в погоне за зрелищностью и забавой. Ментор вдруг подумал – а ведь где-то во Втором дистрикте, перед экраном, сидела сейчас его семья и близкие…
каково им было видеть подобное? Если уж даже железная Энобария сломалась и потребовала выпивки, чтобы надраться в хлам и позволить себе роскошь оплакивать своего подопечного, то что сейчас чувствовала та женщина, которая дала ему жизнь, воспитала его, которая прощала все его сыновние промахи, ошибки и обиды? Хеймитчу стало дурно от собственных мыслей. Он видел, как Китнисс вытащила из жгута на ноге Пита последнюю стрелу и, перегнувшись через край Рога, прицелилась в то, что еще несколько часов назад было головой Катона.
Убей же его, прикрыв глаза, взмолился про себя ментор – ради его семьи, ради его матери… ради него самого!
Он с ужасом и изумлением всмотрелся в полуживые останки Второго. Ему показалось –
или среди этого кровавого месива что-то шевельнулось? Что это было – воздух, вышедший из его легких… или он действительно сказал…?
- Убей… меня…
Краем глаза Хеймитч заметил, как Энобария встрепенулась и с такой незнакомой ему ненавистью во взгляде яростно уставилась на экран.
- Чтобы профи на весь Панем молил о смерти… какого черта, мальчик?! – она вскочила на ноги и тут же пошатнулась. – Дыши! Не смей сдаваться, борись! Ты сам вызвался – терпи!
Обрывая гневные слова, где-то на экране просвистела стрела, раздался грохот пушки – и Вторая дернулась, будто от пощечины. Какое-то мгновение она еще тупо смотрела неверящим взглядом на теперь уже мертвого подопечного, а потом схватила со стола пустой стакан и с размаху запустила им в бледное лицо Китнисс прямо перед собой. Поверхность монитора треснула, ломая картинку, а стакан разлетелся на мелкие осколки.
- Будьте вы прокляты, - процедила сквозь зубы Энобария – и бросилась вон из зала.
Хеймитч растерянно посмотрел ей вслед, потом перевел глаза на треснувший монитор. В площадке перед Рогом появилось отверстие, оставшиеся переродки, словно по команде, подбежали к нему, запрыгнули внутрь, после чего земля снова срослась. Невидимая взгляду сойка-пересмешница издала протяжный жалобный свист, и в небе над местом финальной битвы появился планелет, забирая тело Катона. Ментор порывисто обернулся к Клавдию Темплсмиту и шумно выдохнул – так это конец?
Они, что, победили?!
- Я должен дождаться указания Главного Распорядителя, чтобы объявить окончание Игр, - неопределенно пожал плечами тот в ответ на его более чем выразительный взгляд.
Все верно, сдержанно кивнул Хеймитч – вот только где носят черти Сенеку Крэйна?!
Ментор коротко глянул на Одэйра. Финник сидел молча и со странным выражением на красивом бледном лице смотрел, как Двенадцатые сползали с Рога и теперь настороженно оглядывались по сторонам - и что-то в его остановившихся аквамариновых глазах заставило предательски заколотиться старое менторское сердце…
Он уже открыл рот, чтобы заговорить с Четвертым – но в этот самый момент шумно распахнулась дверь, и в зал неспешно вошел Главный Распорядитель. За его спиной ментор разглядел Брута, Плутарха и еще нескольких членов Совета и почувствовал, как сжалось все внутри – выражение лица Сенеки не предвещало ничего хорошего… Двенадцатый испуганно озирался –
что происходит? Пока новоприбывшие занимали свои места за столом, Главный молча подошел к Клавдию и вручил ему узкий белый конверт. Хеймитч почувствовал, что задыхается – где же привычный Сенека, где его фирменная белоснежная улыбка и громкие торжественные и напыщенные речи? Темплсмит вскрыл конверт, быстро пробежал глазами написанное на бланке внутри… брови его на мгновение взметнулись вверх, но он тут же взял себя в руки, прокашлялся и придвинул ближе стоящий на столе микрофон.
Вот оно… сейчас…наконец-то!…
- Капитолий приветствует финалистов Семьдесят четвертых Голодных Игр, – рыкнул он в микрофон, - и сообщает об отмене недавних изменений в правилах! Детальное изучение регламента показало, что победитель по-прежнему может быть один. Игры продолжаются! И пусть удача всегда будет на вашей стороне!
Двенадцатый споткнулся, сделал неуверенный шаг назад… еще шаг… он упал бы, если бы не заботливо подставленное рукой Финника кресло.
- Какого черта, Крэйн...?! – глухо выдохнул он, оборачиваясь к бледному, как бумажный лист, Сенеке.
- Это не мое решение, - отозвался Сенека и отвел глаза, - так решил Капитолий…
И в это короткое мгновение с пугающей ясностью Хеймитч Эбернети увидел, наконец, что натворил –
президент Сноу никогда не собирался давать шансы трибутам Двенадцатого дистрикта! Президенту не нужно было шоу, не нужны были деньги... да, он выжал из этой кампании все, что мог, но прибыль его не интересовала. Власть – вот что всегда двигало им. Возможность почувствовать себя Богом, выше Бога… наивно было даже предполагать, что он закроет глаза на подобные вольности и позволит Панему надеяться, верить и любить.
Позволит пешкам иметь собственное мнение.
Ментор обвел присутствующих безумными остекленевшими глазами. Финник скривил губы в болезненной улыбке, Плутарх выразительно молчал, нервно постукивая пальцами по столешнице, Брут неприкрыто радовался, но на лицах большинства остальных членов Совета было написано искреннее сожаление.
- А как же милосердие? Он не может так поступить с ними, - словно заклинание шептал он, заглядывая поочередно в глаза сидящих напротив и уже зная их ответ.
- Он может все, - глухо отозвался Одэйр.
Хеймитч уронил голову на руки и до боли зажал ладонями уши. Что же он наделал?
Милосердие Капитолия… Как вообще он мог подумать, что такое возможно? Да милосердие – единственное, чего нельзя было купить здесь ни за какие деньги… Двенадцатый застонал. Все его интриги, труды и попытки спасти чью-то жизнь летели в тартарары. Разве мало было ему оплеух, мало пощечин, мало доказательств, что он – ничто против бездушной машины Капитолия? Что никакие мыслимые и немыслимые людские эмоции и страдания не вызывают в Капитолии и толику жалости? Ведь он же смирился со своим проклятием, он научился не жить, но хотя бы
существовать с ним… если бы не эта девчонка!
Старый дурак поверил, что она сможет победить – и ее заставил поверить.
Он представил, как Панем, прикованный к телеэкранам, застыл сейчас в тревожном ожидании. Зажмурившись, он совершенно отчетливо увидел перед собой остановившийся заледеневший взгляд Цинны, побледневшую от отчаяния Порцию, умолкнувшую тараторку Эффи… увидел Генри Мелларка и Эль Эвердин, не сводивших глаз со своих детей… увидел слезы маленькой Прим… Но сам он не мог смотреть туда. Для него исход был более чем очевиден – Пит найдет способ умереть, и это сломает Китнисс окончательно. Она еще сама не понимает, что ее Игры так никогда и не закончатся… и что у нее никогда больше не будет возможности сказать этому мальчишке, как много он значит для нее… и она вечно будет жалеть об этом, снова и снова прокручивая в своей голове этот день, эту минуту – кому, как не Хеймитчу Эбернети, лучше знать, что муки совести способны отравить всю оставшуюся жизнь…
Неизвестно, сколько времени он просидел вот так, кляня себя – минуту или вечность. Постепенно до него начало доходить, что кто-то рядом яростно толкает его:
- Смотри… смотри же! Что они делают?!
Что-то изменилось – в зале нарастал невообразимый шум и гвалт. Он поднял глаза к экрану. Отстраняя Китнисс, Пит твердой рукой снял с раны повязку, и теперь траву у озера заливало его кровью… все вокруг знали, что это означало для него. Хеймитч зажмурился и выругался сквозь зубы – он и не думал, что будет так больно видеть, как медленно умирал сейчас этот удивительный светлый парень. Там, на Арене, Кит продолжала что-то горячо твердить и доказывать своему напарнику, но Мелларк только стремительно бледнел и по-прежнему улыбался и смотрел на нее с такой нежностью и любовью…
это было просто невыносимо! В бесчувственном отупении ментор заметил, как девушка достала из кармана небольшой мешочек, протянула его парню и что-то высыпала сначала себе, а потом и ему в руку. Капитолийская камера крупным планом показала ее холодный решительный взгляд, а затем – широко раскрытую ладонь.
Морник.
Смертельные ягоды.
У Хеймитча перехватило дыхание, и в голове тотчас просветлело. В зале разом повисла гробовая тишина – весь Совет замер в ступоре, не в силах поверить своим глазам.
- Это что, морник? – удивленно пробормотал Финник за его спиной.
- Зачем ей ягоды? Облегчить страдания мальчишке? Максимум через двадцать минут он истечет кровью – и она победитель! – прикрыв микрофон рукой, в недоумении зашептал Клавдий Темплсмит, потом вдруг замер и изумленно вскинул брови: - Подождите, она, что… сама собирается съесть их?!
- Нет… они оба собираются их съесть, - Хеймитч не узнал свой собственный звенящий голос. Он тупо смотрел на экран, а в голове билось лишь –
одумайся, Китнисс… им нужен победитель… пусть даже не Катон… не будет победителя – считай, что Игры не удались… не делай этого… одумайся!
- Один! – раздался из динамиков звонкий девичий голос.
И все смешалось…
- Что они делают?! Но это недопустимо! В Играх должен остаться победитель… я лично обещал президенту, что в этом году у нас будет победитель!!! – истерично кричал Главный Распорядитель, зеленея от ужаса.
- Смелая девочка! – истерически смеялся Хавенсби, поднявшись из кресла и аплодируя безрассудству девушки.
- Непостижимо, - восхищенно шептал Одэйр, растерянно качая головой.
- Девчонка просто сумасшедшая! – на все голоса возмущались и перебивали друг друга учредители Совета.
- Два!! – снова прозвенел голос Китнисс.
- Сделай же что-нибудь!! – Клавдий порывисто обернулся к Главному Распорядителю. – Ты ведь отлично знаешь – если они оба сейчас погибнут, нам всем конец!!
Хеймитчу казалось, что время остановилось. Он еще смотрел в почерневшие от паники глаза Сенеки, Плутарх еще истерически смеялся, Брут еще веселился и выкрикивал что-то за его спиной, а Двенадцатые уже стали спиной друг к другу, сцепили свободные руки и, гордо подняв лица к небу и поднеся ладони с ягодами к губам, приготовились умирать…
Вместе. Вопреки Капитолию.
- Три!!!
- Отменяй! – рявкнул Крэйн, обессилено падая в ближайшее кресло, и громогласный голос Капитолия отчаянно закричал в микрофон:
- Стойте! Остановитесь! Леди и джентльмены! Мы рады представить вам победителей Семьдесят четвертых Голодных Игр!
Да здравствуют трибуты Двенадцатого дистрикта – Китнисс Эвердин и Пит Мелларк! – сквозь пульсирующий звон в ушах расслышал Хеймитч.
И спустя бесконечно долгое мгновение провалился в спасительную темноту.
