Училище и учащиеся нового времени
Директор училища не хотел отставать от новых веяний новой системы. Теперь кураторы и их заместители обязаны были проходить перевыборы каждые пять лет. Через такой же срок должны были аттестовать и простых учителей. И проверять, могут ли те работать на прежнем уровне.
Ученики теперь выбирали старосту группы, который представлял интересы оной в ученическом совете. Правда, совет работал не особо эффективно – не было привычки к управлению у людей.
Было решено отказаться от «моды», которая несколько мешала учебному процессу – например, от лестниц-самонаправлестниц. Теперь вместо них стояли лестницы нового поколения – они могли разветвляться таким образом, чтобы каждый ученик или учитель мог пройти туда, куда ему было нужно, а другим не приходилось ждать.
От «модного» привратника, естественно, отказываться не стали. В училище давно работала система наблюдения за входящими или выходящими людьми, но Роберт «Гоша» Харитонов был нужным человеком в училище, даже вёл уроки.
Самыми же больными вопросами были, как нетрудно догадаться, существование и преобразование специальности «Вертихвост». Директор заменил больше половины состава кафедры, сделав её «исправительной» из «управленческой». Однако всех удивляло, почему заведующим остался Вадим Алексеевич Битюгов. Интересовались даже учителя, но директор недовольно отмахивался.
– Так надо! – и всё тут.
В остальном же это была абсолютно новая специальность. Хотели даже новое название ей дать, но пока не могли выбрать.
Учащиеся младших курсов быстро перестроились, чего нельзя сказать о старожилах училища. Они тихо бойкотировали нововведённые занятия своей кафедры, многих не пугала даже угроза неаттестации. А вслух никто не бунтовал – все понимали, что это не поможет. Быстро усмирят! Появилось прямое сообщение с колдовской дивизией в Твери.
Группа, в которой учился Дима, теперь обозначалась греческой буквой κ – каппа. Уже писалось о том, что после пятого курса часть учеников уходили из училища – обычно не тянувшие усложнившейся программы. Они получали степень «бытового волшебника», то есть, могли работать только на небольших должностях. Из Диминой подгруппы ушли Сергей Филиппов – «Бобс» и Владимир Чеканков – последний всё-таки продолжил обучение в образованном после переворота волшебно-спортивном училище, и тоже претендовал на нормальный уровень – полное среднее волшебное образование. Из подгруппы девочек ушли три человека.
А девять групп, из которых ушло наибольшее количество человек, расформировывались, и ученики переводились в другие группы, которые получали греческую литеру вместо русской. Так, из 33 групп оставалось 24.
После нелёгкого для многих, а для кого-то и депрессивного переходного подросткового возраста, у учащихся группы началась «бурная юность». Человек уже чувствует себя самостоятельным, но может совершать настолько детские поступки, что потом, лет в тридцать, сам же диву даётся. Дима давно уже заметил, что те взрослые, которые считают детей «глупыми и вредными созданиями», скорее всего, сами были такими в детстве, и поэтому не помнят ничего хорошего. Те, кто рано повзрослел, видимо, и не задумываются о детстве как таковом. А те, кому есть, что вспомнить, весьма приветливы к детям и подросткам. Возможно, не всем. Ведь, так или иначе, продолжаешь недолюбливать тот тип людей, который презирал в те далёкие годы.
«Интересно, какое детство было у Всеволода Константиновича? Кстати, не забыть бы его поздравить со скорым тридцатилетием…»
Хотя, он может и не любить этот праздник, делающий человека старее. По-разному люди к этому относятся. А в следующий день рождения Дима станет совершеннолетним…
Многие люди в группе сильно изменились за эти годы, а кто-то оставался таким же.
Лёня Шумахер теперь виделся оч-чень серьёзным человеком. Внешне. А во многих отношениях ещё ребёнок, но хороший ребёнок. Осталась только старая, но крупная проблема: Лёня так и не решил, кем он будет, что его интересует (видимо, ничего), и что вообще ему надо от этой жизни. Вряд ли он когда-нибудь задумывался о её смысле – не тот тип людей.
Алексей Александров, естественно, мечтал о работе с людьми. Он пытался быть «дипломатом» в общении, но часто попадал впросак, сказав что-либо невпопад. Тем не менее, не отступал…
«Неразлучная Четвёрка» лишилась одного человека – как уже писалось, Чеканков перешёл в волшебно-спортивное училище нового типа, дающее многостороннее образование. Он был парнем неглупым и физически развитым, и там было ему самое место.
Многих удивило то, что в училище остался Дима «Дэм» Дорогушин. Казалось бы, человек презирал всё «умное», ограничивался бытовыми интересами, так на кого ему было учиться? Его специальность – «Вертихвост». Пробьётся в управленцы? Вряд ли. Не «бойцовский» у него характер, а, скорее, «приспособленческий», да и время теперь не то – выборы, демократия. Дима Садовский полагал, что Дорогушин остался в училище «как все». Без цели, просто чтобы быть одним из многих.
Дэм больше не уважал Ивана Орехова – человека, изменившегося даже внешне. Волшебные зелья некоторые действовали не хуже «обычных» психотропных веществ, и побочные эффекты давали страшнее. Например, древнее средство против простуды «Боярское зелье» принималось всегда в крайне небольших количествах и отпускалось без спецразрешения. Орехов пил его флаконами. Его волосы начали выпадать, лицо помимо прыщей покрылось рябинами, взгляд стал пустым… Непонятно, как он смог остаться в училище после пятого курса – видимо, не обошлось без вмешательства папаши, до сих пор влиятельного человека в волшебной стране.
Вернёмся к нашей «четвёрке». Полтавин теперь не был отличником, а только хорошистом. И всё ближе и ближе начал приближаться к такому «обычному, неприметному мальчику», среднестатистическому персонажу. Но был неплохим человеком в целом.
Сеня Сергеев в последний год обучения в ПВУ увлёкся волшебной борьбой «Колдрук». Посещал секцию, работавшую в училище. Зачем ему это было надо – неизвестно, скорее всего, пошёл вместе с Дорогушиным, также ту секцию посещавшим. Арсений ко всему прочему стал весьма пассивным человеком, тяжёлым на подъём, и многие не узнавали его, вспоминая, каким живым он был года четыре назад.
– Просто, все надоели, – говорил Сергеев. – У меня с друганами иные интересы, и мне в группе скучно. Выбраться бы из училища, да пойти в новую жизнь.
То, что там тоже могло быть скучно, его пока не волновало. Но эта фраза многих задела. В группе была девушка Надя Мятнова, обучающаяся на специальности «Спич». Когда-то, года три-четыре назад, про них с Арсением распускали слухи о том, что они «сладкая парочка», что каждый втайне боится признаться партнёру в нежных чувствах… Сами ребята отрицали все подобные разговоры, которые основывались только на том, что они все годы в училище сидели за одной партой. А ведь просто нельзя было менять место! На тех уроках, где не контролировали, кто куда сел, Сеня просто пересаживался к кому-нибудь из «четвёрки»…
Теперь Надя заявляла всем, что Арсений стал слишком надменным.
– Мы все ему надоели – и это он говорит нам в лицо!
Она была права в чём-то. Не знала только одного – у Арсения была одна особенность, присущая разве что Картинкину ещё. Он говорил всё то, что думал, даже не догадываясь, что можно сказать чуть иначе, чтобы не «огорошить» человека или не выставить самого себя в невыгодном свете. Но если Михаил делал это в запале, но Сеня – в обычном разговоре. Гена Каховский, который общался с ним два года назад, один раз сказал в разговоре с Картинкиным и Димой Садовским:
– Даже не знаю, что делать… Он мне рассказывал про себя – всё нормально, но упомянул одно качество своё негативное. Мне не нравятся такие люди, но он сам признался! Не хочу его слова использовать против его же самого в нашем общении.
И «в группе скучно» было одной из честных Сениных фраз.
Дима бы легко его поддержал, но молча. Ему тоже в своей группе было не с кем почти общаться, но высказать такую мысль вслух он считал дурным тоном и пренебрежением к окружающим его. И в этом был бы согласен с Надей Мятновой, если бы не знал такого качества Арсения.
Картинкин остепенялся. По-прежнему мог «рвануться в бой», но теперь его было не так просто разозлить. Возможно, он учился спокойствию у своего «коллеги по «Прочномиру» Гены Каховского. С Димой Михаил иногда разговаривал «за жизнь». Обсуждали, в том числе, и политическую ситуацию.
– Этот министр, конечно, странный человек, – говорил Картинкин. – Устроил гласность – и его тут же оклеветали. Но устраивать революцию и возвращать старую власть я бы не стал, ибо тогда опять «Вертихвосты» придут.
– А про «приближение к «обычным»? – задал Дима свой больной вопрос.
– Хм… – задумчиво начал Михаил. – Это будет значить, что мы отдадим им весь арсенал наших превосходящих знаний, а они, как не умеющие колдоватть, не смогут им воспользоваться.
Дима не стал спорить о том, что, возможно, у «обычных» технический прогресс достиг гораздо большего уровня, и что государство Антимир – тому пример. Всё равно не убедить. А к своему знанию неволшебного мира Дима относился теперь как к тайне. «Они не знают, а я знаю. И если придётся оказаться среди «обычных» – я не пропаду».
