Глава 3. That Summer, At Home I Had Become The Invisible BoyКогда следующим утром Рон распахнул глаза, было никак не меньше десяти часов. Солнце за окном дразнило редкими лучами, падавшими на подушку сквозь пыльное окно. Проклиная свою сонливость и надеясь, что еще успеет попрощаться с Гермионой, он вскочил с кровати, торопливо влез в джинсы и ринулся вниз, задержавшись перед зеркалом, чтобы наспех пригладить растрепанные после сна волосы и услышать в свой адрес ехидное: «Ни единого шанса, неряха».
«Нора» пустовала, что было вовсе не удивительно для этого времени суток: мистер Уизли работал, миссис Уизли наверняка занималась орденскими поручениями, а остальные члены семьи, несмотря на опасные времена, предпочитали обитать в своих собственных жилищах, нежели в родительском доме. Свадьба Билла и Флер была запланирована на конец июля, но Рон знал из последних писем, что миссис Уизли не без влияния со стороны Ордена подумывала либо отказаться от пышной церемонии, либо предложить родителям француженки устроить торжества на континенте, и вчерашние нападения, скорее всего, только убедили ее в разумности этого решения.
На кухне, куда он заглянул от безысходности, обнаружились только Джинни и Тонкс, причем первая, стоило Рону появиться на пороге, вскочила из-за стола, подбежала к нему и крепко обняла, уткнувшись носом в грудь.
- Э… ты что? – опешил Рон, неловко обнимая ее в ответ.
- Брат, - строго сказала Джинни, отстраняясь и возвращаясь к столу, где Тонкс с сонным видом уставилась в тарелку с яичницей, - даже такая бесчувственная скотина, коей являешься ты, могла бы догадаться: я всего-навсего рада, что ты остался цел и невредим после вчерашнего.
- О. Что ж, э-э, я тоже очень рад тебя видеть. А… Гермиону уже забрали?
- Вот кто ему роднее кровной сестры, - картинно вздохнула вышеупомянутая сестра, ухмыльнувшись Тонкс. – Забрали, дрыхнуть меньше надо было. Она просила чмокнуть тебя в щечку, но, уж прости: вся в делах, вся в делах. – Она составила собранную посуду в раковину, после чего вышла с кухни, дьявольски рассмеявшись и увернувшись от братского подзатыльника.
- Невыносимая мелкая… кхм. Как там Гарри? – невинно спросил Рон, подсаживаясь за стол.
- Без проблем, - сообщила Тонкс. - Видимо, Пожирателей огорчили вчерашние неудачи, и они решили больше ничего не предпринимать на ночь глядя. Гарри здорово подавлен, но, думаю, он со всем справится рано или поздно. А я всю ночь дежурила на Тисовой, скорее бы на боковую… - Она широко зевнула.
- И долго он там будет торчать?
- До совершеннолетия, ты же знаешь. Его защищает кровь матери, и все такое. Впрочем, Грозный Глаз, как обычно, придерживается своей точки зрения, и потому завтра мне предстоит снова сидеть там до утра и смотреть этот ужасный маггловский ящик в компании Дедалуса Дингла, о-хо-хо, - уныло поведала девушка.
- Нам с Гермионой, когда она вернется, позволят его навестить, как ты думаешь? – поинтересовался Рон, кладя себе на тарелку внушительный кусок яичницы.
- Это ты у Грюма спроси, когда он сюда явится. Лично я не против, но принимая во внимание кое-чей характер… - Она превратила свои волосы в седые патлы, идентичные прическе Грозного Глаза, и очень похоже изобразила ворчливый голос начальника: - Безопасность – превыше всего, Уизли! Вот где у вас палочка? И что, вы хотите оказать другу услугу, взорвавшись посреди его гостиной и испортив к тому же обивку дивана?!
Рон прыснул.
- Я смотрю, прояснение отношений с Люпином на тебя положительно повлияло, - озвучил он свою мысль однодневной давности.
- О, еще как, - сонно улыбнулась Тонкс, подперев подбородок рукой и внимательно глядя на Рона из-под пряди седых волос, ниспадающих на лоб. – Впрочем, ты не представляешь, как с ним тяжело: вечно ворчит, что являет собой старый, проеденный молью половой коврик, относится к своей… гм, проблеме так, словно полнолуния случаются по нескольку раз в день… Жуткий тип, в общем, - хмыкнула она. – А ты у нас, кстати, тоже отговорки планируешь придумывать или просто предпочтешь казаться выше мирской суеты?
Рон поперхнулся яичницей.
- В каком еще смысле?
Тонкс закатила глаза.
- Джинни права, все
действительно очень запущено.
- Да о чем ты, в конце-то концов? Вы тут еще и обо мне сплетничали?! – рассвирепел Рон, решительно не понимавший, к чему она клонит.
- Видишь ли, Рональд, - проникновенно сказала Тонкс, возвращая себе привычный цвет волос, - тебе уже семнадцать лет, а это возраст, когда парню не мешает обзавестись какими бы то ни было замашками кавалера. Может статься, что она вовсе не окажется в твоем отношении такой же упрямой, как я – в отношении Ремуса, и сочтет, что, раз тебе ничего не нужно, то и она сама как-нибудь без этого проживет.
- Тонкс, о чем ты сейчас вообще говоришь? – вопросил Рон в третий раз, на самом деле уже догадываясь, к чему ведет разговор девушка, и чувствуя, как в связи с этим его уши наливаются ровным алым оттенком.
- Первый шаг тебе пора сделать, вот о чем. Причем это должен быть шаг вперед, за которым не последует два - назад, как у вас это обычно бывает.
- Тонкс, я…
- Да-да, - смиренно кивнула девушка и поднялась из-за стола. – Ты ни малейшего понятия не имеешь, зачем я все это горожу. Наверно, я слишком устала и уже не могу связно выражать свои мысли. Спокойной ночи, дружище.
- Нет, постой, ты ведь не…
Но Тонкс проворно вышла с кухни, пропев на прощание «О’гевуа’г» самым что ни на есть Флеровским тоном и, как можно было судить по хлопку входной двери, покинула «Нору».
Рон остервенело набросился на яичницу, терзая вилкой ее наглые желтые глаза и кривую беконную улыбку. Много они все понимают. Может, его вполне устраивает текущее положение вещей. В конце концов, они с Гермионой не так уж давно помирились после, гм, несчастного случая с участием Лаванды, и теперь ему, Рону, вовсе не хочется торопить события и рисковать стабильностью этой самой дружбы. Да и вообще, существует масса причин, пусть он и не треплется о них на каждом углу, как Люпин. И даже если он засматривается на Гермиону как на девушку – причем девушку, надо признать, сногсшибательную, пусть, к счастью, многие ее великолепия и не замечают – это вовсе ничего не меняет.
Гормоны, уже несколько лет околачивающиеся внизу живота, незамедлительно выразили несогласие, причем оно было настолько твердым, что Рон в быстром темпе покончил с завтраком и отправился принять холодный душ.
Время в «Норе», как вскоре на своей шкуре почувствовал Рон, тянулось этим летом ничуть не менее уныло, чем в Хогвартсе. Не прошло и трех дней, а он уже разочаровался в собственной идее о целительной силе разлуки и отчаянно хотел снова повидаться с Гарри и Гермионой.
После предательства Снейпа и речи не могло быть о возвращении Ордена Феникса на площадь Гриммо, поэтому в спешном порядке пришлось оборудовать под постоянную штаб-квартиру саму «Нору». Не сказать, что миссис Уизли была в особенном восторге от предложения Грюма наложить на дом заклятие Доверия, но безопасность своей семьи они с мистером Уизли, разумеется, сочли достаточным поводом смириться с некоторыми неудобствами, которые причиняли эти чары. Грозный Глаз настоял на том, чтобы число Хранителей было минимальным: Снейпу было известно расположение «Норы», что ослабляло заклинание, и это следовало каким-то образом уравновесить. К полному удивлению Рона, его сделали четвертым посвященным, в дополнение к самому Грюму и родителям. Мистер Уизли объяснил, что кому-то еще из семьи необходимо владеть тайной на случай, если старшее поколение попадет в переделку, и выбор пал именно на него, поскольку братья в основном проводили время вне «Норы», а Джинни была несовершеннолетней. Рону одинаково не понравились как мрачные предположения отца, так и сам выбор четвертого Хранителя: после проведения обряда он стал здорово нервничать из-за ответственности, неожиданно свалившейся на его плечи.
- Главное, помни, - повторял мистер Уизли снова и снова, - ты не должен открывать эту тайну человеку, в котором не уверен полностью. Из-за специфики наложенного заклинания он не сможет передать секрет дальше, но тот факт, что…
- Пап! – не выдержал Рон однажды. – Мне семнадцать лет, и да, я знаю, что нельзя выдавать жизненно важные тайны Ордена незнакомым дядям! Если ты во мне не уверен, зачем тогда вообще вы с мамой предложили мою кандидатуру?
Мистер Уизли пробубнил что-то невнятное на тему «Как быстро растут дети» и больше не донимал Рона этими напоминаниями.
Вопрос о его вступлении в Орден Феникса, тем не менее, оставался открытым. Рон не имел ни малейшего понятия, насколько изменится образ его жизни, если Грюм все же согласится его принять, но подозревал, что если его и зачислят в Орден, то исключительно для галочки, чтобы отвязаться от бесконечного нытья.
Впрочем, у Грозного Глаза явно хватало дел и без пополнения членских списков своей организации: от мистера Уизли Рон слышал, что под его руководством в Министерстве полным ходом идет чистка, имеющая целью изобличить всех шпионов Того-Кого-Нельзя-Называть. Скримджер наверняка решился на этот шаг скрепя сердце, но после провала дипломатических переговоров с Гарри ему ничего не оставалось, кроме как и вправду начать действовать. Грюм получил карт-бланш на применение сыворотки правды (чему, когда произошла утечка информации, было посвящено чуть ли не полвыпуска «Пророка») и в сжатые сроки вычислил пособника Пожирателей смерти среди группы волшебников, занимавшихся контролем защитной магии. Выяснилось, разумеется, что на этот шаг чародей пошел принудительно, что его запугивали убийством семьи, но Грюм и слышать ничего не пожелал, распорядившись отправить бедолагу в тюрьму.
Параллельно Министерство обдумывало вопрос о закрытии Хогвартса на будущий год. Проводились заседания Попечительского совета, на которых присутствовали преподаватели и сам министр. Судя по информации мистера Уизли, Скримджер не горел особым желанием рисковать, позволяя ученикам возвращаться в школу: атаку на «Хогвартс-Экспресс» от прессы скрыть не удалось, и многие родители наверняка бы это решение не одобрили. Но находились и те, кто считал Хогвартс, несмотря на все недавние события, лучшей возможной защитой для своих детей, именно благодаря этим волшебникам принятие окончательного решения откладывалось от заседания к заседанию.
Рон следил за этими баталиями безо всякого интереса: даже если школу решат открыть, неясно было, захочет ли туда возвращаться Гарри, а значит, и он сам. Про обещание, данное другу, он не забывал и исправно писал на Тисовую раз в два дня, само собой, обходя в этих посланиях всевозможные щекотливые темы. Из ответных писем Рон заключил, что Гарри все еще не в своей тарелке, хоть и без особого успеха пытается отвлечься от мрачных мыслей посредством видеоигр Дадли. Сами Дурсли после всего пережитого решили взять отпуск и временно уехать из страны. Судя по тому, что они не предприняли никаких попыток обвинить в произошедшем племянника, владельцы дома номер четыре по Тисовой улице действительно испугались не на шутку. Это настраивало Гарри на оптимистичный лад: теперь у Грюма не было формального повода препятствовать визиту его друзей, и сроки их воссоединения (а также начало поисков крестражей, которые в письмах значились как «летний факультатив») зависели лишь от того, как скоро вернется Гермиона.
Ей Рон также писал, причем едва ли не чаще, чем Гарри. Разговор с Тонкс ни в какую не желал выходить из его головы, но послания подруге по-прежнему оставались подчеркнуто-нейтральными. Как следовало из ответов на эти письма, Гермиона отправилась в двухнедельное путешествие по Скандинавии вместе с родителями и за это время планировала убедить их в важности своего возвращения в магический мир едва ли не на месяц раньше обычного. Уговоры были сопряжены с неприятной необходимостью врать, поскольку мистеру и миссис Грейнджер было неизвестно как о смерти Дамблдора, так и о разразившейся войне в целом: Рон выяснил, что Гермиона все последние годы несколько преуменьшала в своих рассказах значение событий, происходящих в волшебной Англии. Судить по письмам было непросто, но Рону казалось, что в связи с этой дипломатической миссией настроение девушки также оставляло желать лучшего, что, впрочем, не мешало ей в каждом послании давать другу завуалированные руководства к действию - как по расшифровке таинственных инициалов, так и по поиску самих крестражей.
- Черт знает что, а не девчонка, - ворчал Рон, пытаясь понять, действительно ли ему предлагают совершить подкоп в Запретную секцию хогвартской библиотеки, или «идти тайным путем к тайным знаниям» все же является какой-то хитрой метафорой.
Тем не менее, он понимал, что время – союзник Волдеморта и что, пока Гермиона отсутствует, а Гарри находится под домашним арестом, основной объем работы ложится на его плечи. Рон сумел убедить отца, что ему для работы над эссе по трансфигурации просто позарез нужны кое-какие материалы, которых в Хогвартсе удивительным образом не оказалось, и в сопровождении мракоборца ему разрешили выбраться в центральную магическую библиотеку Великобритании, расположенную в Эдинбурге. Там у него поначалу закружилась голова от обилия книг, но затем Рон понял, что, в общем-то, библиотека была ничуть не больше хогвартской. Просто во владениях мадам Пинс орды книжных полок предпочитали расти вширь, образуя таинственные лабиринты и пугая посетителей неожиданными тупиками, а библиотека в Эдинбурге представляла собой один-единственный зал, поделенный на три яруса и впечатляющий сразу всем своим многообразием. В любом случае, никакой пользы от этого путешествия не было: крестражи в библиотечных книгах упоминались настолько редко, что на обратном пути Рон раздраженно гадал, как вообще Тот-Кого-Нельзя-Называть и Слизнорт умудрились про них прознать. Также он предпринял попытку напроситься в министерскую библиотеку, которая, по заверениям Гермионы, была более узкопрофильной и удобной для поисков, но на сей раз мистер Уизли ответил категоричным отказом, объяснив это ужасной обстановкой в правительственном органе.
Возможно, удалось бы избавиться от массы проблем, рассказав о крестражах или хотя бы о таинственном «Р.А.Б.» членам Ордена Феникса, и Гермиона вскользь упоминала в письмах об этой возможности, сетуя, впрочем, на то, что Гарри и слышать об этом не желает, а они без его согласия не имеют права что-либо предпринимать. Рон не знал, чью сторону выбрать в этом вопросе, и надеялся, что все само собой разрешится, как только друзьям удастся снова встретиться и обо всем поговорить.
Тем временем закончилась первая неделя июля. К середине лета погода более-менее наладилась: дожди прекратились, туманы рассеялись – но до стандартов британского климата было все же далековато. В один из таких дней Рон сидел в своей комнате под чердаком и строчил очередное письмо Гарри, изредка отвлекаясь и бросая задумчивые взгляды за окно, где царила прохладная полуденная погода, идеально подходящая для тренировок. Летать во дворе «Норы» им с Джинни запрещали, что неудивительно, из соображений безопасности, и они вынуждены были компенсировать острую нехватку квиддича, перебрасываясь квоффлом в гостиной, пока дом пустовал.
Когда Рон в очередной раз оторвал взгляд от пергамента, он вздрогнул от неожиданности: на подоконнике сидел незнакомый филин охристо-белой окраски и таращился на него темно-желтыми глазами. Негромко ухнув, он сбросил на пол перед окном какой-то сверток и был таков.
Рон отложил недописанное письмо и с опаской подошел к нежданной посылке. Это был прямоугольный предмет, формой походивший на шкатулку или книгу и завернутый в серую бумагу. Молодой волшебник подумал было, что прикасаться к неизвестно кем посланным сверткам небезопасно и лучше всего будет рассказать о нем кому-нибудь из мракоборцев, но чем дольше Рон смотрел на посылку, тем больше любопытство брало верх над рассудительностью. Напомнив себе, что сова держала сверток и осталась цела-невредима, он нагнулся и осторожно поднял таинственный предмет. Это совершенно точно была книга: для контейнера он был слишком легкий, для чего-либо еще – слишком тяжелый. Первой ассоциацией, возникшей у Рона, разумеется, была Гермиона, но он точно знал, что девушка не послала бы ему никаких книг, не снабдив объяснительным письмом. Памятуя о недавнем происшествии с Кэти Белл и ожерельем, он не решался открывать сверток и, положив его на кровать, просто сидел и смотрел, гадая, что предпринять, пока, наконец, его не озарила простейшая мысль. Грозный Глаз, по традиции, не мог успокоиться, пока подведомственный ему объект не превращался в бункер, и потому оборудовал «Нору» несколькими вредноскопами, одним из которых и вознамерился воспользоваться Рон.
Но когда он поднес посылку к колдовскому волчку, тот остался неподвижным и не издал ни звука, указывая тем самым либо на свою неисправность (зная Грюма, на это рассчитывать не приходилось), либо на наличие чар, определить которые он был не в состоянии, либо же на полнейшую безвредность этого свертка. Рону больше импонировал последний вариант, поэтому он без дальнейших колебаний разорвал оберточную бумагу.
Перед ним лежала потрепанная, едва ли не антикварного вида книга в твердом, потрескавшемся переплете, озаглавленная «Корни Темной магии – сборник научных изысканий». Под буквами названия, давным-давно утратившими позолоту, красовались имя автора и дата выпуска: книгу написал некий Джонатан Дойл-Лескотт в 1852-ом году. Судя по титульному листу, издание было в том же году рекомендовано Министерством Магии «к использованию преподавателями школы Хогвартс в качестве пособия по факультативным занятиям Противодействию Темным искусствам». Вконец растерявшийся Рон заглянул в оглавление и пробежал глазами по строчкам. В списке, начинавшемся с «Главы первой, об истоках устных колдовских традиций» и кончавшемся «Главой тридцать восьмой, о Темных экспериментах над волшебными палочками», его внимание привлекла «Глава девятая, об извращенной силе крестражей». Рон поспешно открыл нужную страницу и погрузился в чтение.
Дойл-Лескотт использовал крайне витиеватый стиль изложения мыслей и с самых первых строчек топил читателя в потоках придаточных фраз и путаных пояснений, чем не очень отличался от приснопамятного Уилберта Слинкхарта с его «Теорией защитной магии». Рон вынужден был перечитывать некоторые абзацы по нескольку раз лишь для того, чтобы понять, о чем вообще пытается сказать автор. Кроме этого, в тексте постоянно мелькали отсылки к предыдущим или даже к будущим главам: видимо, чтобы осознать всю «извращенность» крестражей, требовалось для начала извратиться самому и осилить всю книгу целиком. Усвоить Рону удалось немногое: например, что первый крестраж был создан какой-то психопаткой по имени Моргоза, что разделенная душа волшебника истощает его магические таланты и, самое главное, что Джонатан Дойл-Лескотт был неизлечимым графоманом.
Но главный вопрос, терзавший Рона в эти минуты, заключался вовсе не в значении какой-нибудь чрезмерно запутанной фразы. Он не мог взять в толк, кто был отправителем этой посылки - кто поделился книгой, содержащей столь редкую и столь нужную в этот момент информацию. Был, конечно, шанс, что внезапно Министерство пересмотрело школьную программу, сочло, что Дойла-Лескотта там как раз для полного счастья и не хватает, да еще и собственноручно занялось рассылкой пособий по домам учеников, но Рону с трудом верилось, что подобные совпадения происходят даже в волшебном мире. По всему выходило, что об их интересе к крестражам могли знать лишь Слизнорт и Дамблдор, но первый в силу своей натуры, скорее всего, тут же постарался забыть о расспросах Гарри, а второй был уже почти месяц как мертв. Но… мертв ли? От догадок и возможных ответов на этот вопрос пухла голова.
Впрочем, если у Рональда Уизли от чего-то пухла голова, он всегда знал, к кому обратиться за разъяснениями. Подтащив к себе пергамент с недописанным письмом Гарри, он смял его и забросил за кровать, затем достал новый лист, озаглавил его: «Дорогая Гермиона!» - и принялся торопливо калякать строчку за строчкой.
