Позавчера

Глава 4

Саундтрек к главе:
Florence And The Machine - Never Let Me Go

Никто не сможет меня сберечь,
кроме ангела, что вечно у самых плеч.
q.

Дождь. А ведь это моя стихия, я родилась именно в непогоду, но вот не задача – боюсь больше всего именно ее. Не дождь, ливень. Он всегда приносит с собой что-то грустное или тяжелое, то что невыносимо нести на себе и невероятно трудно пережить. Наверняка, уже несколько лодок с рыбаками не вернулись на пристань и не вернуться. Дождь идет третий день, не переставая, и я не решаюсь выйти из дома. Кажется, я уже потерялась в датах и числах, но это сейчас совершенно неважно. Мне кажется, что я сошла с ума.
Это странное, пугающее чувства одиночества в отсутствие одного человека. Финна. Теперь мы не можем видеться так же часто как раньше, только в определенные дни и вдали от больших скоплений народа. Ему постоянно нужно играть на публику, и я соглашаюсь, не спрашивая почему, просто внутри чувствую, что так надо и другого выхода просто нет. Нет, дело не в том, что мы стали видеться реже, просто в груди что-то ломается в его отсутствие. Как будто сгибают железный прут – мой позвоночник – и втыкают его прямо в живот. Я никогда не думала, что значит полюбить человека. Я любила его как брата, еще одного старшего, как лучшего друга… но не более. И то, что я всегда ему говорила, никогда не значило что-то больше, чем любовь друзей. Или так не бывает? Может, все-таки я ошибалась? Вряд ли я смогу соперничать с капитолийскими девушками, с которыми он мелькает на телеэкранах, да и ему, наверное, интереснее с ними.
Когда он успел из лучшего друга стать необходимостью?
Сегодня кстати тот день, когда мы можем встретиться. Единственный и последний в этом месяце – завтра Жатва, и он опять отправится в Капитолий. Я нервно поглядываю на окно и мне кажется, что капли, скатывающиеся по тонкому стеклу, похожи на его силуэт. Мне кажется, что я вижу его повсюду. Во сне, в воспоминаниях, в лицах прохожих, мелькающих в наших окнах в базарных день или улыбках маленьких детей на пристани. Это похоже на какую-то болезнь, как будто часть меня оторвана, а оставшаяся медленно умирает.
Мои пальцы касаются холодного стекла. Когда мы были маленькими, мы любили сбегать из дома в такую погоду – раньше ведь она была редкостью, это сейчас каждый год целый месяц не могут идти дожди. Финник подбегал к нашему кухонному окну, именно к этому, и писал с обратной стороны короткие послания, бросал камушек в мое окно на втором этаже и дожидался меня на улице, в хлебной лавке напротив моего дома. Сегодня его здесь не было. Пальцы неуверенно двигаются по запотевшему стеклу и выводят «я так хочу, чтобы ты был здесь».
Мне кажется, что за моей спиной прорастают крылья, когда он рядом. Это очень больно, но удивительно прекрасно. Мне хорошо от этого чувства, я чувствую себя значимой в этом мире – не пустым человеком, и в такие минуты мне даже не важно, чувствует ли он что-то подобное. Если бы мама была жива, я обязательно узнала бы, как она впервые почувствовала, что любит отца. Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить ее лицо, именно из моей памяти, а не с той свадебной фотографии, что отец прячет под подушкой уже много лет. Но я ничего не вижу, кроме зеленых глаз. У мамы были ярко-синие, я точно помню это, да и вижу их каждое утро на лице старшего брата. Это глаза Финника. Нет, это правда напоминает безумство.
«Я всегда буду рядом» - запись появляется медленно, но уверенно. Буквы красивые, не то, что мои, аккуратные. Я провожу ладонью чуть выше, стирая собственное творчество, и вижу его глаза.
Набросив на плечи старый зеленый плащ, я выбегаю на улицу и замираю. Вряд ли в нем осталось что-то от того, мальчишки, что вытащил меня из объятий океана, кроме глубоких, невероятных глаз.
- Ты же замерзнешь, - говорит он, хотя одет намного легче меня.
Я не могу смотреть ему прямо в глаза, и опускаю взгляд на вымощенную камнем улицу. Мне становится тепло внутри, но я боюсь сказать что-то не то, и прячу улыбку. – На улице все-таки не зима.
Мы отправляемся к маяку, это единственное место в дистрикте, где можно укрыться от дождя вдали от людей. Правда, смысла в этом особого нет – на улице не единой души. Мы бежим по узким улочкам, ведущим к дикой части берега и выходящей к длинной песчаной косе, на конце которой стоит самое высокое здание во всем городе. Насквозь промокшие, мы наконец не слышим стука ботинок по камням и всплеска глубоких луж, и оказываемся на мягком песке.
- Может, дальше не пойдем? – Финник внезапно останавливается, убирает со лба намокшие бронзовые пряди и оборачивается ко мне. Меня трясет от холода, но внутреннее чувство теплоты заставляет искренне улыбаться. – Хотя, наверное, лучше вернуться по домам. Я же говорил, что ты замерзнешь.
- Нет, - я подхожу ближе, и он набрасывает свою куртку мне на плечи, - сегодня последний день, когда мы можем поговорить. – Я беру его за руку и тяну в сторону маяка, - мне нужно, кое-что тебе сказать.
Внутри маяка довольно тепло, пока мы поднимаемся наверх – оба успеваем отогреться. Ладони, сцепленные в замок, как-то невольно разъединяются и прячутся по карманам. Холодно. Только теперь холодно не телу, а душе. Так гораздо страшнее. На верху находится небольшая площадка – фонарь не слепит глаза, как обычно, наверно, потому что мы уже несколько дней не видели яркого солнечного света. Мы садимся на скамейку по периметру площадки, не решаясь выйти на балкон – там еще холоднее, чем внизу на улице, - мы наверняка уже и так простыли.
Когда мы были маленькими, Финник часто водил меня сюда, рассказывая разные истории. Мы спускались вниз, подходили к самому краю песчаной косы и нам казалось, что мы стоим на корме корабля, отправляющегося в дальнее плаванье. Он рассказывал истории о путешественниках, пиратах и землях по ту сторону моря, мы часто спорили: живут ли там люди и похожи ли они на нас? А потом, вернувшись с Голодных Игр, он забыл эту традицию. Я была один раз здесь одна, когда он был в Капитолии, но чувство одиночества, которое захватило меня здесь, заставило вскоре вернуться домой. Я думала, что если приду сюда с Финном, этого не повторится. Нет, крылья все еще болтались за моей спиной – именно болтались, повисли и тянули меня вниз, - как будто из них выщипали все перья и остались только поломанные кости, от удара о землю после неудачного полета.
- Знаешь, - мы просидели несколько минут в молчании, смотря на свет фонаря, - мне кажется, что мы очень отдалились друг от друга. – Я задержала дыхание, пытаясь понять, правильно ли поступаю, говоря это. – Ты все чаще уезжаешь… Я помню, что ты говорил, что без этого никак, но… разве мы не можем видеться чаще? Мы договаривались встречаться каждую пятницу, и почти каждый раз так получается, что я жду тебя с утра до самого вечера, а ты так и не приходишь. Финник, я устала ждать. Когда это все закончится? – Поворачиваю к нему, и наши взгляды пересекаются. - Когда они отстанут от тебя в конце концов?
Мне кажется, что сейчас он сорвется и убежит, как в прошлый раз, оставив меня без ответа, но этого не происходит. Он пытается изобразить улыбку, раньше он всегда улыбался, когда предстояло сделать что-то трудное, но выходит это крайне неудачно.
- Ты ведь понимаешь, что я не могу ответить на этот вопрос. Я договорился с Мэгз, мы сможем встречаться почти каждый вечер у нее – просто будем приходить в разное время, и никто не обратит внимание. Как только я вернусь из Капитолия, если трибуты погибнут в первые дни, я не буду дожидаться финала, и сразу же вернусь сюда.
- Дело не в том, как часто мы видимся, - я не даю ему договорить и перебиваю. – И не желай смерти собственным трибутам раньше времени, - добавляю я через мгновение.
- Я знаю, о чем говорю. Я четыре года являлся ментором мужских трибутов, из них трое были профи и не продержались дольше пяти дней. – Он отворачивается. – Завтра Жатва, завтра всему Панему представятся новые 23 трупа, и двое из них будут родом из нашего Дистрикта.
Я молчу, потому что он прав. Победить в играх можно только двумя методами – случайно или целенаправленно, убивая каждого на своем пути. Первый вариант крайне редок, а второй больше подходит Первому и Второму Дистрикту.
- Тебе осталось еще две, - сначала я не понимаю, что он имеет в веду, а потом как будто вновь падаю с огромной высоты на землю. Мне семнадцать, значит, нужно еще пережить завтрашнюю Жатву и следующую. Когда рядом Финн я чувствую себя в безопасности, хотя немного злюсь – мне всегда хотелось чувства независимости и уверенности в себе, а в его присутствии я наоборот самый слабый и беззащитный человек на свете.
- Все будет нормально, не выбрали до сих пор – не выберут и сейчас. Блейз же не участвовал в Играх, хотя брал в свое время тессеры, а мое имя записано всего-то шесть раз на этих глупых карточках, – я сажусь к нему ближе, и он берет мои руки в свои. – Не волнуйся.
- Я не могу не волноваться! – Он резко вскакивает и выходит на открытый балкон, окружающий маятник. Кажется, он говорит что-то еще, но порывы ветра уносят его слова в противоположном направлении. Я осторожно касаюсь его плеч, и через минуту мы спускаемся по лестнице, держась за руки. С каждым шагом, мы как будто приближаемся к неминуемой пропасти, как будто падаем вместе, на миллиметр задерживаемся над поверхностью, поднимаемся и снова падаем. Но неважно, что будет потом, сейчас внутри меня загорается маленький, но очень яркий огонь – мне никогда еще не было так жарко.
На следующее утро меня будит брат, и все повторяется по привычной схеме – завтрак, а затем длительная подготовка к празднику. Жатва - праздник. За всю свою жизнь я до сих пор не привыкла к этому утверждению, но изменить ничего невозможно. Я помню, как пару лет назад один юноша, только что вернувшийся с моря, пришел в грязной, пропахшей рыбой рубахе, и миротворцы избили его до полусмерти. Дождь так и стучит за окном, хотя все-таки он немного утихомирился по сравнению со вчерашним ливнем. Я нахожу в шкафу шерстяное платье – в нем было бы тепло, но миротворцы не сочтут его праздничным, и мне приходится убрать его в дальний ящик. Мамино синее - папа говорит, что она была в нем на свадьбе, -разве я могу надеть мамино свадебное платье на Жатву? Это невыносимо. Нечестно, капитолийские девушки, накрашенные в дикие цвета и с кожей, покрытой тонной блесток, никогда не попадут в подобную ситуацию. И даже не потому, что они не участвуют в великом празднике, а потому что их шкафы ломятся от нарядов, и каждый день они надевают что-то новое, а потом это выбрасывают. Иногда мне кажется, что я им завидую, и от этого становится еще омерзительнее. В них ведь нет ничего человеческого – абсолютные пустышки, некрасивые куклы, которые все что умеют кривляться на светских мероприятиях с моим Финном, в котором они видят всего лишь развлечение, а не живого человека.
На прошлый день рождения он кстати подарил мне капитолийское платье, долго шутил, что никогда так долго не выбирал кому-то подарок, потому что весь выбор заканчивался на ярко-красном, розовом с блестками и дико-желтом с синими рукавами. Он уже хотел было сдаться, и по приезду в Дистрикт сплести ожерелье из ракушек, но в последний момент нашел это платье. Бирюзового цвета, из нежного, струящегося шелка и с тонкой золотой тесьмой на поясе. Я его не разу не надевала, слишком дорогое для того, чтобы коснуться моего тела, но похоже придется. Мог ли Финник предположить, что я использую его подарок для таких целей? Но в выборе из трех имеющихся платьев оно безусловно побеждало, мне проще извиниться перед Финником, чем преступить свои моральные принципы или одним нелепым поступком попрощаться с жизнью.
Спустившись вниз, я ловлю на себе удивленный взгляд брата, но он не говорит ни слова, за что я ему крайне благодарна. Отца мы встречаем уже по дороге к площади, он делает вид, что не замечает, во что я одета, и целуя в лоб отпускает меня к остальным детям. Я привычно занимаю место среди своих сверстников, их лица не меняются из года в год – все прошедшие пять Жатв удача была на нашей стороне.
Незаменимая Вирджиния Хантер выходит на центр сцены и поздравляет всех с началом праздника. Удивительно, но в этот раз я не чувствую привычного волнения, а может зря веду себя так самоуверенно, и решаю создавать это чувство искусственно – теребя тесьму на платье. И привлекаю к себе излишнее внимание – Маргарет, стоящая в двух шагах от меня отворачивается от экрана и начинает изучать меня, я делаю вид, что ничего не произошло и опускаю руки.
- Пришло время узнать победителей Жатвы! – голос Вирджинии еще отвратительнее, чем ее фиолетовые волосы с белыми прядями, - Сначала дамы!
Она подходит к чаше с белыми карточками, и мое волнение появляется само, а ладони сжимаются в кулаки. Кто-то рядом со мной вздыхает, и вся площадь погружается, в уже привычное, молчание. Капли дождя касаются моих плеч, и я закрываю глаза, представляя, что нахожусь где-то в совершенно ином месте, где нет Вирджинии и завистницы Маргарет из параллельного класса. Мне становится спокойнее, и я открываю глаза. На площади ничего не изменилось. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Финником, он едва заметно кивает мне и улыбается. Капитолийка опускает руку в стеклянный шар, тут же вынимает карточку и произносит имя. Мое имя.