4. плачь, плачь, танцуй, танцуй, беги от меня, беги ко мне, бери меня, выбери меня, выбери меня, пожалуйста— Знаешь, у вас не очень здоровые отношения. Тебя тянет к ней, потому что ты видишь в ней отражение своей покойной матери, и пытаешься через неё закрыть свой гештальт. У тебя Эдипов комплекс, — сказало перевернутое лицо Сохатого.
Сириус с приподнятой бровью смерил его взглядом через отражение в зеркале. Очки сползли ко лбу, и Сохатый подслеповато щурился в ответ.
— Мнение эксперта Поттера?
— Мнение эксперта Фрейда, — важно поджал губы тот. — Ну, или Лилс. Может, она выдумала такого Фрейда, чтоб звучать поумнее. Она часто так делает. Но согласись, доля правды во всём этом есть.
— Разговоры обо мне — последнее, что может сохранить утихающую страсть между вами?
— Ты уже просил Петунию называть тебя малышом?
Эвансы разбрелись по делам, так что «мальчики», по словам миссис Эванс, «остались на хозяйстве». Петуния была в Лондоне на работе, а Лилс уехала с родителями ко врачу. В их отсутствие Кокворт, конечно, был совсем паршивым маленьким местечком. Во двориках стояли ехидные уродливые гномы, дома тут тёрлись друг о друга невысокими кривыми заборами, вместо детской площадки — две стёртые доски, примотанные верёвками к ветвям древнего дерева с торчащими корнями. Протекающая рядом речка была то ли бурой, то ли серой. Единственным пятном цвета во всём этом унылом тусклом городке были тёмно-рыжие волосы Лилс, и когда она проходила по улице, они горели почти до неприличия ярко.
Возвращаться домой после Хогвартса было странно. Их никто не встречал на вокзале, и после недели, которую никто из Мародёров так и не помнил полностью (возможно, оно и к лучшему), они аппарировали к пустующему особняку Поттеров. Родовые портреты поздравили их с успешным окончанием школы, расспросили о планах на будущее — парочка портретов демонстративно пустовали, показывая своё отношение к нерадивому наследнику, предателю крови. Юная леди на крайнем потрете утирала слёзы платком стоящего с ней джентльмена, и оба молчаливо улыбались. Джеймс и Сириус пытались улыбаться в ответ, но каждый раз, проходя мимо, думали лишь о том, что это был портрет молодожён. Родные глаза смотрели на них с незнакомых лиц. На этих нарисованных лицах не было знакомых морщин. Волосы у леди были тёмно-каштановые, а не седые как снег.
Без родителей и домашних эльфов, вскоре обозванные бесхозными мальчиками печальной не-незнакомой леди на крайнем портрете, они стали шататься по гостям. Неделю у Фрэнка и Алисы, несколько дней у Хвоста (как оказалось, у того с поддержанием порядка и готовкой было ещё хуже, чем у них), пару месяцев они снимали собственное место, прихватив с собой Лунатика и не слушая никакие его возражения. Потом с отдыха с девчонками в Европе приехала святая Эванс — с загорелыми ногами и выгоревшими волосами — заставила убирать их «холостяцкую пещеру», а потом пригласила их к себе. Ну как, пригласила она Сохатого, но все знали, что это предложение два по цене одного и никакие наказания, замки и бастионы не удержат их раздельно. Здесь был строгий отбой, зато была вкусная еда и поглаженные полотенца (оказалось, глаженные полотенца намного мягче, а вы видели Сохатого? Он не то, что полотенца, он даже волосы собственные пригладить не мог). Всё было бы ничего, но Лунатик вцепился руками и ногами в новую работу, Хвост ухаживал за больной бабушкой, Сохатый и Эванс превратились в Джеймса-и-Лили, а Сириусу было нечем себя занять. Дамблдор отказывался пока включать их в Орден Феникса как постоянных членов и не давал стоящие задания. Волдеморт таких заморочек не имел, и от дяди Сириус узнал о том, что Регулус поедет в школу в этом году с меткой на локте.
Вальбурга вот, небось, от счастья-то такого и преставилась. Сириус сначала планировал проигнорировать её похороны, а потом всё же решил прийти, чтоб кинуть окурок ей на могилу, убедиться, что она не встанет уже, принести её нелюбимые цветы, да и просто побесить её — но старая карга оказалась хитрее и похороны сделала по приглашениям. Даже смотреть на её иссушенный старостью и злобой труп разрешалось только избранным. Естественно, Сириусу приглашение не пришло.
Внизу хлопнула дверь, Сохатый перекатился на живот, возвращаясь в нормальное положение, хотя всклокоченные волосы всё ещё делали его похожим то ли на безумного учёного, то ли на хитрого лепрекона. Махнув палочкой, Сириус выключил радио и навострил уши. Знакомый стук каблуков-рюмочек в прихожей. Игнорируя самодовольную рожу Сохатого, он устремился рысцой к лестнице. Прислонившись к стене, Петуния была в процессе расстегивания туфли. Сегодня к подолу её платья не пристал навязчивый запах машины её занудливого воздыхателя, и губы тут же растянулись в довольной улыбке. Забрав у неё сумку — раз занудливый воздыхатель не подвозил её, значит, ей пришлось ехать на поезде и стоять всю дорогу скорее всего — он присел рядом, колдуя над застёжкой на второй ноге.
На мгновение он насторожился, заметив краем глаза движение сбоку, но как только длинные пальцы запутались в его волосах, расслабился и приподнял голову, тыкаясь ей в ладонь.
— Хороший мальчик, — со смешком поздоровалась Петуния, а он проурчал что-то в ответ.
В отместку за потерю бдительности ласковая мгновение назад рука сжала клок волос у уха и резко дёрнула. Правильно, нельзя расслабляться. У Сириуса вырвался вздох боли, а Петуния, разувшись, тут же взяла курс на кухню, совсем не изящно переступая его и громко топая. Обычно в этом доме всё происходило по строгому расписанию, и попытки свиснуть еду до официального приёма пищи строжайше наказывались. Сегодня Петуния не удостоила свои мерзкие полезные йогурты вниманием, а вытащила ветчину, масло, сыр и хлеб. Сириус присвистнул, заслужив испепеляющий взгляд.
— Я не стану делать тебе тост, иждивенец, — отрезала Петуния, как всегда сама доброта и щедрость.
Сохатый со своей фрейдовской мудростью спускаться не стал, и с одной стороны хотелось поблагодарить его за понимание, с другой — то, что он знал его как облупленного, иногда даже раздражало. Петуния закинула худые ноги на соседний стул, и по одной бежевой колготке побежала стрелка, открывая полоску бледной кожи. Лодыжки у неё были покрыты царапинами и синяками, потому что когда она нервничала, она расковыривала покрытые коркой следы, оставшиеся после бритья или возни в саду. Дома она ходила с голыми ногами.
— Мужик, признавшийся пришедшей с декрета сотруднице, что она так и не пришла в предродовую форму и ребёнок у неё на самом деле страшненький, увёл из-под твоего носа премию самому злобному работнику месяца?
— А доктор уверял, что уж из-под такого-то носа точно ничего не уведут, — фыркнула Петуния, закрывая свой трехэтажный сэндвич в тостере.
— Как видишь, размер не главное.
Тостер согласно пропищал. Петуния закатила глаза, не удостаивая шутку ответом. После двух жадных укусов Сириус, наблюдая как золотистое масло течёт по её запястью, наконец осмелился спросить, что же послужило причиной странному поведению. Кто-то наступил на ногу в поезде? В дамской комнате закончилась туалетная бумага, а она съела гороховый суп на ланч? Кто-то съел её гороховый суп, несмотря на то, что он был подписан?!
От весьма остроумной ремарки об этих днях, несомненно заслужившей бы обжигающего расплавленного сыра в лицо, его спас неожиданно затравленный взгляд, который Петуния кинула в его сторону. Она тут же отвернулась, впиваясь в свой горячий тост. Сириус заелозил по стулу, с неясным беспокойством ожидая, пока она дожуёт.
— Вернон пригласил меня в его родительский дом в Эссексе, — сухо произнесла она.
— Перевешивает ли бесплатная хорошая еда его занудность? Вот в чем вопрос, — с нарочито торжественным пониманием кивнул Сириус.
— Я случайно подслушала его разговор с Мардж, и…
— Случайно.
— …нашла в его вещах коробочку с кольцом.
— Полагаю, тоже совершенно случайно.
Уголок её губ дёрнулся.
— Если бы он не хотел, чтоб его нашли, то спрятал бы получше.
— Мне кажется, от нюхлеров спрятать что-то будет легче, чем от тебя.
Её нос забавно сморщился от упоминания волшебного мира, но она не стала переспрашивать, о чём он. Эта невозможная девица одной ногой жила в мире, о котором не знала ровным счётом ничего.
— В родительском доме в Эссексе на самом деле не очень хорошая бесплатная еда и ты начала отъедаться уже сейчас?
— Мы расстались с Верноном, — перебила его Петуния, остервенело вытирая пальцы бумажной салфеткой.
Что?
А вот что слышал.
Сириус тряхнул головой, пытаясь собраться с мыслями. В нем кто-то выпустил стайку пикси, и они грызли его изнутри, били в барабаны, и их крылья трепетали, щекоча желудок.
— А почему?
— Потому что я дура, — грубо и честно, и со злостью на саму себя ответила Петуния.
Вот вся она, грубая и честная, и обозлённая. Со своим дурацким планом на жизнь, полетевшим наперекосяк, со своими рваными колготками, со своим неумеренным аппетитом и любовью к кислому лимонаду.
Сириусу хотелось спросить: из-за меня, что ли? Тут ведь по сути и нет ничего, тебе никто ничего не обещал, никакого будущего и стабильности. Сохатый его в первую ночь толкнул в плечо по дороге в ванную, наказал к сестре Лили не соваться, ему ведь всё в шутку, а она им не чужая. Сириус не привык думать о ком-то, кроме себя, кроме Сохатого, кроме Мародёров, думать о чьих-то чувствах, задумываться о будущем. Петуния, сердитая, смущённая, серьёзная — палец ей в рот не клади, ну как тут не соваться.
И вот, пожалуйста. У неё расстроена помолвка. Она прятала от него свои глаза, хлопала в сторону ресницами, чтоб сморгнуть наступающие слёзы. А ему хотелось развернуть её к себе, заставить посмотреть на себя, спросить: ты из-за меня? Из-за меня же?
Во рту пересохло, и вопрос прилип к нёбу.
Петуния вымыла руки и вышла, оставив его на кухне в одиночестве.
*
Лилс предложила отвлечься, Сириус предложил отпраздновать, Сохатый достал Сириусову бутылку огневиски и потёртый косячок. Лелеемая Вальбургой бутылка ушла в мгновение ока. Петуния оттягивала короткую кожаную юбку, облипающую костлявую задницу, и кому-то повторила, что её одели в одежду из чёртового секс-шопа.
Сириус не очень помнил, каким образом они оказались на Шордиче, но уловив смех Алисы и голос Фрэнка, решил, что как-то добрались и ладно. На его сигарете тёмный отпечаток чужой помады — у Алисы красная, у Лилс помады давно нет, вот она вся уже на лице Сохатого, у Петунии…
А вот да, оттенок тот же. Петуния.
Неужели они и впрямь купили эти шмотки в секс-шопе? Или Лили одолжила?
Тяжёлые подошвы её шнурованных ботинок давили стекло на асфальте, она уже где-то зацепилась и порвала чулок — Сириус невольно улыбнулся — разодранная футболка с оторванными рукавами, из-за которой выглядывал кружевной лифчик. Нет, вряд ли у Лили было такое. Да и размерчик не тот. Наверное, Петуния надела что-то ни черта неподходящее и пришлось выкручиваться.
Она догнала его, забрала косяк, освежая круг от помады. Сириус моргнул, понимая, что футболка принадлежала ему. Королева Елизавета, флиртуя, подмигнула ему с груди.
Подозрительная дыра в стене, узкая лестница в подвал, и вот их оглушило музыкой — на сцене бесновались полуголые ребята с намертво залакированными вверх волосами, устоявшими даже против текущего рекой пота. Фрэнк и Алиса, то ли танцуя, то ли обжимаясь, взяли курс на бар. К Сириусу обернулась девчонка без бровей, высунула проколотый язык. Сквозь майку просвечивались соски. Тоже проколотые.
Язык изогнулся в дугу, проводя по чёрным губам — а потом из чёрного рта вырвался писк, и она отошла, поджимая ногу. Для верности Петуния и ему наступила на ногу — ну и тяжелые же у неё ботинки, завтра синяк будет точно — и почти ткнула ему в рёбра локтём, но он поймал его, потащил её ближе к лестнице, где меньше людей и органы не бились в такт с музыкой.
Это всё было весело, пока он был в затхлом Кокворте, где нет других развлечений, но сейчас они в Лондоне, и ему всё равно, что она там себе надумала. Разбежалась с парнем, потому что втюрилась в парня посимпатичнее? Напланировала, что они теперь будут встречаться? Да ну конечно. Встречаться — это для таких пар, как Джеймс-и-Лили, Фрэнк-и-Алиса. Ему любовь не нужна, а без любви к чему отношения со всеми этими ограничениями, всеми этими усилиями. Херня собачья.
Он хотел вывалить это всё на неё, потому что чего она ждала от него с этим своим «мы расстались с Верноном», чего она хотела, что ей было нужно от него. Внутри комом нарастала неясная паника. Но вылетело почему-то совсем не то, что он собирался сказать:
— Ревнуешь, что ли?
— Просто тошнит от того, какое у всех хорошее настроение. Я вообще-то страдаю.
— Ты вообще-то сама его бросила, — заметил Сириус.
— Вот именно. И где мне теперь найти такого же или лучше?
Молчание продлилось долгую минуту. Ребята на сцене закончили петь и теперь жадно пили то ли воду, то ли водку, обливая себя и ближе всех стоящих ко сцене.
Её брови поползли вверх.
— Хорошая шутка.
— Эй, вообще-то я очень даже завидный жених!
Она фыркнула.
— Ты волшебник, — она произнесла это как ругательство, как будто это всё объясняло.
Потом подняла к нему лицо, вбирая в себя всё замешательство, всю ту бурю, что бушевала в голове Сириуса, готовая сорваться на неё.
— Расстроился, что ли?
Расширенные зрачки занимали всю радужку, он держал её одной рукой за локоть, другой пытался ухватиться за лестницу, потому что его штормило. От поднятого к нему лица — у неё огромные глаза, Мерлин. От чуть влажной тёплой кожи живота — кто так обрезал эту хренову футболку, что он, держа её за локоть, костяшками пальцев гладил её по рёбрам? От того, что она наступила на ногу бедной девчонке, позарившейся на чужое.
Какой же он дурак.
Она наверняка жутко понравилась бы Вальбурге. Ну, если бы не была магглой, конечно. А Вальбурга, не будь волшебницей, восхитила бы Петунию. Одинаково мелочные, одинаково честолюбивые и корыстные, наслаждающиеся властью.
Петуния отступила на шаг, и Сириус не сразу понял, что произошло. Её тощие бедра крутились вместе с песней, резко и рвано, а ладонь с длинными пальцами белым пауком пробралась под юбку. Из стороны в сторону, из стороны в сторону. Показался тёмный край. Одна нога, вторая нога — и вот женская ладошка уже протиснулась к нему в карман джинс.
— Держи сувенир, — щёки у неё пылали от духоты. От собственной наглости. От возбуждения.
Она развернулась и, продолжая крутить бёдрами, слилась с танцующей толпой. Сириус, не помня себя, засунул руку в карман, нащупывая держащую тепло чужого тела ткань.
Мокрую.
Мерлин.
Мерлин.
Мерлин.
Почему Лили сестру не толкнула в плечо в первую ночь по дороге в ванную, не наказала к другу Джеймса не соваться? Или толкнула? Просто Петуния, как и Сириус, начисто проигнорировали все предупреждения?
