Глава 4. «Первая тайна прошлого»Ника Березкина.
Никогда бы не подумала, что такое может случиться в принципе, тем более со мной. Я много раз смотрела фильмы ужасов, естественно. Но никогда не хотела оказаться там в качестве действующего лица. Бред какой-то…
А может, я сошла с ума? Знаете, при существующем раскладе такой вариант кажется почти симпатичным… Во всяком случае, с ума точно сошел этот охранник, Никита. Он нес абсолютнейшую чушь… И при иной ситуации я бы над этим вдоволь насмеялась… Но не в этот раз. Потому что то, что он говорил, как ни бредово звучало, все равно единственная версия происходящего.
Но я сказала, что он бредит. Просто из упрямства… и потому что мне рожа его не нравится. Но потом случилось нечто и вовсе жуткое…
Не знаю, что на меня нашло. Истерика, или это все от нереальности происходящего. Знаете, когда то, что происходит, кажется слишком нереально, люди начинают вести себя так, как в другой ситуации никогда бы не поступили… И я выбежала из относительно безопасного убежища в зал с манекенами.
Поступок глупый и нелогичный. Но меня удивило больше, что Никита пошел за мной. Ну да, он охранник, и защищать посетителей – это вроде как его обязанность. Но ситуация-то уж больно из ряда вон выходящая. Да и не понравились мы друг другу с первого взгляда. С чего бы ему жизнью ради меня рисковать?
Наверное, на свете еще остались такие люди, добрые, честные и самоотверженные. А может, дело в том, что он просто псих? Может, мы все психи и находимся сейчас в дурдоме.. ага, а манекены – санитары… Эк меня занесло…
В общем, дальше на подобные пространные рассуждения времени совсем не осталось. Никита обнаружил, что опасность в виде манекена угрожает какому-то парню (его брату, как выяснилось позже). Проинструктировал меня и рванул его спасать.
Я все сделала верно, даже сама от себя не ожидала. Спасенный, очевидно, тоже не ожидал. Так обалдело на меня давно не смотрели. И вместо того, чтобы сказать спасибо, он потребовал объяснений! Представляете, хам какой…
А что я могла объяснить? Я что, знаток? Это Никита этот продвинутый, если у кого и требовать объяснений, то только у него. Так я и сказала незнакомцу. Но Никита…. Я видела, как он отлетел от удара с приличным ускорением, пробив при этом витрину… Все происходящее так было жутко и нереально, что самообладание окончательно оставило меня…
Я сползла на пол. При этом что-то бессвязно бормотала. Понимала, что должна остановиться, что это истерика. Но ничего с собой поделать не могла.
И тут мой товарищ по несчастью схватил меня за руку и резво припустил в сторону манекенов! У меня от ужаса даже шок прошел. Да, и так тоже бывает. Я только чувствовала, что мы куда-то бежим.
Притащил меня этот ненормальный в павильон одежды, где мы оказались не одни. Знаете, я была так удручена происходящим, что уделила мало внимания тому, что в павильон мы прошли сквозь стену. Меня больше волновал Никита, которому, судя по всему, крепко досталось. Нет, он по-прежнему мне не нравился, но это не значит, что я могу спокойно смотреть на его мучения. Но вскоре брат Никиты нашел способ облегчить его положение, а меня призвали к ответу две девушки, оказавшиеся здесь же.
Ну а что я могла сказать? Я сама ничего не понимаю. Только то, что поняла из объяснения Никиты (которое сама же в пух и прах раскритиковала). О том, что находимся мы в альтернативной реальности, где манекены живы. Оживают все больше и больше. Черпают из нас энергию. Скоро они научатся говорить. Потом у них появятся чувства. Правда, испытывать смогут только ненависть, особенность оживления, пока не устраненный дефект. Тем не менее, чем больше будут оживать они, тем хуже станет нам. Пока мы сами не превратимся в обездвиженных манекенов. Правда, с нами изменения будут происходить гораздо медленнее, чем с манекенами. Никита называет это условной отсрочкой, поскольку время в данной реальности течет совершенно не так, как у нас (или вообще стоит на месте, даже не буду пытаться вникнуть). В общем, поздравляю, товарищи, мы все обречены.
Закончив монолог на столь пессимистичной ноте, я увидела, что брат странного охранника тоже внимательно меня слушает. Правда, судя по выражению лица, большим откровением сведения для него не стали. Но, тем не менее, что-то волнует его.
Виктор Бояринов.
Большинство из сказанного новой знакомой брата я знал и так. И все же далеко не все. Даже учитывая то, что рассказывала совершенно не разбирающаяся в предмете девушка (и, судя по всему, на редкость пустоголовая), багаж знаний брата по данному вопросу впечатляет.
Впрочем, сейчас важнее всего состояние Никиты. Не потому что он что-то знает. У меня остался небольшой запас того, что обычно в сказках называют живой водой. Экспериментальный образец, сам с трудом достал. Думал, вдруг драка какая или еще что в этом роде, пригодится. А вот как все повернулось. Истратил весь запас и то помогло не сильно. Пока проект в стадии разработки. И хоть его ведет человек весьма талантливый, это слишком сложный участок, на быстрый результат рассчитывать не приходится. Так что забудьте то, что знаете по сказкам. Мертвецов эта вода не оживляет. А те жалкие крохи, которые у меня были, тем паче.
Но польза все же оказалась ощутимой. Из критического состояние брата переросло в средней тяжести. На самом деле, это далеко не мало. Потому что появилась надежда.
А вскоре Никита очнулся. И я захотел задать ему очень важный вопрос.
Конечно, мне хотелось знать подробности ситуации, в которой мы оказались. По правде сказать, меня задело, что я знаю на порядок меньше брата. И хотелось разобраться, понять, почему так вышло. Ведь, зная следствие, о причинах я мог лишь предполагать. Да, я теперь веду участок оживления неживого. Но настолько недавно, что, конечно, вникнуть пока не успел. Изучил кое-какие материалы и понял что тип, занимающийся этим до меня – урод и дегенерат. Не удивительно, что его уволили. Он не привнес ничего своего, судя по всему. Украл чужие идеи. А кто работал до него, я не знал, как не знал и того, отчего его убрали.
Но хотя подробности весьма интересны, меня на данный момент интересовал другой вопрос. Откуда все это знает Никита? Казалось бы, пользы от этого знания никакой. Тем не менее, это было важно мне лично, пусть и навряд ли интересно присутствующим здесь. Да, я остаюсь эгоистом даже в экстремальных ситуациях.
Я и сам пытался это понять, но предположения получались одно бредовее другого. Из наиболее реалистичных – что Никита дружил с тем самым руководителем участка. Но, насколько я знаю, друзей у брата не было. Скрывали дружбу по каким-то причинам? Или руководителем была девушка, и у них был роман. А может, это Алиса Соболева? Да... Что-то меня все больше заносит. Так можно до такого додуматься… Хороша Алиса только в постели, если вы понимаете, о чем я….
В любом случае, странно уже то, что Никита все это запомнил. Более того, знает термины. Даже применяет их, судя по всему, по назначению. Я никогда не думал, что брат может хоть что-то понимать в моей области. Ведь если бы понимал, отец непременно нашел бы ему работу в нашем учреждении, хоть какую-то? Или я не прав?
В общем, правду можно узнать только одним способом – надо спросить самого Никиту. Только стоит ли это делать именно сейчас? Брат слишком слаб и точно не хочет, очнувшись, сразу видеть мою физиономию. Впрочем, в этом плане я ему ничем помочь не могу – хоть павильон и просторный, а все же замкнутое пространство. Да и отходить от Никиты надолго не хочется, я должен контролировать его состояние.
Итак, первым, кого, очнувшись, увидел брат, был я. Он спросил:
- Виктор, ты как?
Я горько усмехнулся – Никита чуть не умер, ему наверняка очень больно, а его интересует как я. А кстати, как я? Определенно, не так плохо, как могло бы быть. А по сравнению с братом, там вообще превосходно. О чем ему и сообщил. Помолчали. Я все не решался задать свой вопрос, хотя обычно никогда за словом в карман не лезу. В конце концов, это меня касается напрямую, я должен знать. Спросил. Брат долго молчал. Решал, доверять мне или не стоит? На его месте я бы определенно не стал. Тем не менее, брат начал рассказывать.
Никита Бояринов.
То, что я жив до сих пор, уже большая неожиданность. Осталось только определить, приятная или нет. Потому как я себя чувствовал, будто меня на части порвали, а потом неумело склеили.
Сначала просто не понимал, что происходит, и это было прекрасное время. Потому что вскоре навалились воспоминания о нашем ужасном, безнадежном положении. Слышал женские голоса. Вспомнил про трех новых знакомых. Видимо, все мы еще в павильоне, и манекены пока до нас не добрались. Еще я вспомнил, что перед тем, как отключится, кажется, видел Виктора. Или мне показалось? Хотелось узнать, я привстал, но долго продержаться в таком положении не смог. Впрочем, долго и не потребовалось. Вскоре Виктор лично появился в поле зрения, склоняясь надо мной.
Конечно, брат хочет получить ответы на вопросы. По глазам вижу. Наверное, желает знать подробности о том, куда мы влипли. Хотя, скажу вам честно, ни к чему это. Я вот подробности знаю и что? Только хуже от этого. Потому как безнадежность нашего положения становится еще более очевидной. Что-то я ударился в пессимизм. Наверное, из-за паршивого состояния.
Пока я размышлял, Виктор решился-таки задать вопрос. Вопрос оказался для меня неожиданным и, сказать по правде, неприятным. Представляете, брат хотел понять, откуда я столько знаю про отведенный ныне ему участок.
Хотел знать? Или просто издевался? Вообще, сложно предположить, что возможности получить полезную информацию брат предпочтет сведения о моей никчемной жизни.
Да я не верил ему. И, думаю, имел на это право. В моей жизни случилась трагедия, и я не хотел бы рассказывать о ней человеку, который меня отчаянно презирает. Даже учитывая, что этот человек мой родной брат.
Кроме того, я не верил в искренность Виктора. Беспокойство в глазах? О, вы не знаете моего брата! Актер он великолепный. Он вполне может быть замешен в той истории. Может быть, он нарочно спрашивает, хочет унизить меня.
Когда я еще не мог поверить в то, как ко мне стал относиться родной брат, я, бывало, попадался на подобные уловки. Виктор о чем-то спрашивал так, словно хотел посочувствовать или даже помочь, а в итоге поднимал меня на смех. Поверьте, крайне малоприятно.
Да и даже если Виктор вдруг не имеет к происшествию никакого отношения, это вовсе не значит, что он меня правильно поймет. Вообще, мои чувства понять сложно. Может, просто утвердится в мысли, что я слабак. С ним же никогда такого не случалось. Его никто не предавал. Возможно потому, что он по жизни никому не верит.
Итак, я все думал, рассказывать или нет. Брат терпеливо ждал (в кой веки раз!).
Девушкам тоже стало интересно. Пододвинулись поближе, слушать приготовились.
И мне внезапно стало совершенно не важно, кто услышит мою историю, и какие из нее сделают выводы. В конце концов, я слишком долго молчал, держал все в себе, загонял боль глубже и глубже в подсознание. Наверное, мне действительно надо вслух хоть с кем-то поговорить об этом. Надо для меня самого чтобы отпустить воспоминания. К тому же, чего мне бояться? Мы же обречены, и это, возможно, моя последняя возможность выговориться. Так зачем же не упускать?
Мне было семнадцать лет. Я был полон надежд на будущее и уверен в своих силах. Ну еще бы – на мне такой важный участок – оживление неживого.
Да, я работал на отца и именно на меня он взвалил эту миссию. В то время это считалось совершенно невозможным. Даже при том, что умели мы уже многое – превращать (пусть и не навсегда) одни предметы в другие, летать (хоть и не высоко), читать мысли (только тех, у кого слабая ментальная защита). Тут уж, как говорится, нет предела совершенству. Наше учреждение открыто сравнительно недавно. А чудеса, как оказалось, тяжкий труд. Еще работать и работать.
Отец сказал, что, поскольку совсем мало шансов, что я достигну успеха в столь сложном деле, мы будем держать разработки в тайне. Для моего же блага. Чтобы если мои усилия пойдут прахом, надо мной не смеялись. А поскольку, если меня официально взять на работу в институт, все сразу будут интересоваться, чем я занят, лучше мне работать за штатом. На тот момент я с папой согласился. Не заметил подвоха в его словах. Да и, если бы, скажем, Виктор знал, чем я занимаюсь, он бы в случае неудачи просто со свету меня сжил.
Но у меня стало получаться! Дело, конечно, шло непросто, это вам не булочки печь. Но я работал с энтузиазмом. Не представляете, какая радость одолевала меня при мысли, что у меня получается. Отец говорил, что я молодец, что я талантлив, что вскоре я официально стану начальником проекта, меня будут уважать, мое имя будет у всех на устах. Я радовался. Представлял, как даже Виктор будет вынужден признать, что я чего-то да стою. С некоторых пор доказать это брату стало делом всей моей жизни.
Мои успехи становились все более заметны, но кроме меня и отца никто не знал, что достигаю их именно я. А мне все сильнее хотелось, наконец, занять место в институте. Нет, я не тщеславен. И действительно занимался любимым делом, отдавая ему все силы и все свободное время. Первые пару месяцев меня даже не интересовала награда. Но потом я все больше начинал задумываться о том, почему мое имя держится в тайне. Я же уже достиг успехов, которые не стыдно продемонстрировать. И никто даже спасибо не сказал. Тогда я впервые подошел к папе и казал, что хотел бы выйти из тени. Но он оскорбился до глубины души моей дерзостью, сказал, что сам знает, когда придет время раскрыть карты.
Я решил не нагнетать, даже, помнится, извинился. Но время скакало галопом. Вот прошло еще два месяца. Меня все больше одолевали сомнения, аргументы отца не казались столь убедительными, как раньше. И я решился на отчаянный шаг.
Поговорил с папой, в довольно резкой форме сказав, что заслужил признания за свой кропотливый труд. Сказал, что если он не прольет свет на мои заслуги перед институтом, я буду вынужден сделать это сам. Прорвусь на ближайшую конференцию и устрою наглядную демонстрацию. К тому же мной подписаны все отчеты, стоит только их продемонстрировать. Отец сказал, что никогда и не хотел пренебрегать моими заслугами, что через три дня я получу заслуженные лавры
Спать я ложился успокоенными уже почти счастливым человеком. Предвкушал свой триумф и даже начал речь заготавливать. Эх, не знал я тогда (даже не смотря на общение с Виктором), насколько жестокими могут быть родные люди.
Уже через сутки я не смог зайти в институт.
У меня был пропуск. Все думали, что просто хозяйский сыночек развлекает себя хождение по этому, безусловно, феноменальному месту. А я проскальзывал в свою лабораторию, по-простому, сквозь стену (вот это мы давно умеем) и принимался за дело.
Теперь же мой пропуск оказался недействительным! А появившийся следом папочка заявил, что, мол, не хочет, чтобы его бездельник-сын мешал людям работать. Пропустил меня, сказав, что в последний раз. Я бросился к своей лаборатории, но там ее больше не было! Не осталось ни одного доказательства моего кропотливого труда! И вот тогда мне стало ясно!
Почему-то мне казалось, что если меня предаст родной человек, это будет Виктор. Оказалось, и отец с этой ролью справился прекрасно. Наверное, большинство людей меня просто не поймут. Но было дико больно знать, что дело всей моей жизни, в которое я вложил свою душу, больше не имеет ко мне ни малейшего отношения.
И мне казалось, что моя жизнь кончилась. Я пытался покончить жизнь самоубийством, но не сложилось. Ушел в армию. А потом превратил свою жизнь в то, что она сейчас собой представляет.
Когда я закончил рассказ, меня трясло. Боль вернулась с прежней силой, я словно вновь погрузился в дела дней давно минувших. На слушателей не смотрел, боясь увидеть непонимание. Кем я им показался? Слабаком, не сумевшим удержать принадлежавшее по праву? А Виктор? Может, он был заодно с отцом и теперь надо мной смеется? И в этот миг рука брата успокаивающе легла на мое плечо.
Виктор Бояринов.
Это случилось на пороге восемнадцатилетия. Я рано пришел домой – работа как-то не задалась, сбежал из института пораньше… да… это я кому угодно могу рассказывать… но с собой надо быть честным до конца…
Я был свидетелем разговора отца и брата, этой семейной ссоры. И, в принципе, с папой был согласен. Все равно Никита не приносит никакой пользы, так зачем же ему без дела слоняться по институту? Сам хотел предложить… Но отец говорил так резко, и лицо брата так побелело, что мне, черствому эгоисту и кошмару всей жизни Никиты, стало страшно. Я не знал, что так расстроило брата, но считал Никиту слабохарактерным нытиком, избалованным ребенком, у которого отняли любимую игрушку.
Да, я презирал брата, но у презрения были свои пределы. Поэтому, смутно почувствовав тревогу, я сразу приехал домой.
Никиту я вытащил из петли. И мне бы тогда задуматься, что тому причиной. Ссора с отцом, хоть и неприятная, на причину самоубийства явно не тянула. Да Никита и сам не мог не знать, что долго шастать по учреждению без дела ему не позволят. Но я предпочел на это забить. Тогда я весь день был с братом. Молчал. Потому что боялся, что если заговорю, сорвусь на привычную презрительную язвительность, и это будет последней каплей. Потом еще следил за ним. Но, узнав, что от проблем Никита сбежал в армию, продолжил со спокойной душой его презирать. А когда брат вернулся, стал с наслаждением портить ему жизнь.
Каким же я был придурком! Ничего не хотел знать, вешал ярлыки, был необъективен, пристрастен, жесток! Вся жизнь Никиты разлетелась на куски, он уже отчаялся ее собрать, а тут еще я с надменным лицом и дурацкими подколками…Я, кому теперь отдали созданный им с нуля участок…
Я сразу поверил брату. В глазах Никиты плескалась боль. И я понимал его – сам напился в хлам, когда отец снял меня с работ над эффектом невидимости и поставил на этот участок. Это я вам мог плести, что очень доволен этим повышением. Но я любил свою работу. Добился определенных успехов, мне было жаль ее бросать. Но мои-то достижения никто не оспаривает, я в любой момент могу зайти к коллегам и поинтересоваться как идут дела… В отличии от брата, у которого отняли все… Не знаю, как бы я смог после такого жить… И не знаю, зачем это понадобилось отцу. Но я узнаю. И сделаю все, чтобы он признал перед всеми сотрудниками заслуги Никиты.
И вообще, если у Никиты не получается заново собрать свою жизнь, я ему помогу. Пора забыть прошлые обиды. У меня есть брат. Как оказалось, гениальный. Не смотря ни на что, я долгое время был к нему несправедлив. Настало время исправляться. Время помогать Никите. Время следить за своими словами. Никогда больше не буду причинять брату боль, с этим, как выяснилось, вполне справляется отец. Я стану образцовым старшим братом… Осталось только выбраться из этой ловушки.
