3. Настоящее времяПодполковник Норманн сказала «Нет».
Конвоиры из службы безопасности пришли, чтобы проводить её к ним в отдел, пока будут проверяться документы, а она сказала «нет». Встала, обошла свой рабочий стол, присела на него и скрестила руки на груди — чтобы смотреть на четырёх офицеров с вызовом, будто это не она здесь под подозрением.
Суть доноса была ясна ещё до того, как офицеры её озвучили — Алиса Нойманн, занимающая руководящий пост и носящая алхимические часы, была ишвариткой. Старый приказ ещё действовал — любого красноглазого и беловолосого расстреливать на месте, без суда и следствия. А тут — в форме, при параде, ходит на работу, как, собственно, к себе на работу!
Но когда служба среагировала, подполковник Нойманн сказала «нет».
— Значит, вы отказываетесь выполнять прямой приказ генерала?
В этот момент стоящая навытяжку Ческа честно позавидовала чужому хладнокровию. Наверное, будь она ишвариткой и попади в такую ситуацию… хотя, сказать по правде, если бы Ческа была ишвариткой, она бы вообще не пошла служить в армию — ни за что, особенно после того, что случилось с Ишваром и всеми жителями, имеющими хоть отдалённое родство с красноглазым народом. Более того — скорее всего, ишваритки-Чески уже давно не было бы в живых.
— Я занимаю должность, на которую меня назначили, на основании приказа, которым меня назначили. Мои документы в полном порядке, я соблюдаю все законы и предписания. Если у службы безопасности есть ко мне претензии, просьба изложить их письменно и прислать в установленном порядке. Если эти претензии связаны не с моей работой, а с чем-то ещё, то я напоминаю, что пол, возраст или семейное положение не являются причиной для задержания.
Подполковник Нойманн повторяла эту речь уже несколько раз, будто заведённый механический попугай. Любые вопросы, любая попытка как-то решить конфликт натыкалась, словно на стену, на монотонное «я занимаю должность…», и всё начиналось по кругу. Ческе казалось, что она услышит этот же текст, если предложит начальству выпить чаю.
Это даже внушало уважение, если честно.
Да, их отряд не особо любил подполковника Нойманн, и они бы с радостью от неё избавились — но то хладнокровное спокойствие, с которым женщина воевала за своё право сидеть в этом кабинете, заставляло затаить дыхание и ждать, что же будет дальше. Ческе даже почему-то захотелось, чтобы она осталась — хотя это вряд ли. Это в дальнем, восточном гарнизоне ещё могла существовать никем незамеченная ишваритка. В Централе её ждут допросы, а потом стенка и расстрел.
Наверное, всё это могло бы закончиться кровопролитной схваткой прямо здесь — высокий офицер из службы безопасности явно терял терпение, готовый отдать команду задержать сопротивляющуюся преступницу. Ческа с Милли даже отступили к стене, чтобы не попасть в гущу битвы — подполковник была Световым Алхимиком, что бы это ни значило, и наверняка не сдастся без боя. Только вот всё закончилось, даже не начавшись — зычным басом «отставить!», от низкого, но коренастого пожилого мужчины в генеральских погонах. Ческа с ужасом смотрела на ничем не примечательное лицо, понимая, что видит самого настоящего начальника службы безопасности, и чуть не упала в обморок от того, что настолько значимый человек вошёл к ним в кабинет.
Офицеры тут же расступились, а подполковник медленно встала и, глядя прямо в чужие глаза, демонстративно поправила скрещенные руки.
— Я не думала, что вы спустите на меня ваших людей, генерал.
Мужчина легкомысленно пожал плечами.
— Забыл предупредить их о тебе. Твоя новая фамилия совершенно вылетела из головы. Вообще, не ожидал увидеть тебя здесь…
Его лицо исказилось, оплыло презрительной насмешкой. Искривлённый в усмешке рот с гадливым удовольствием смаковал слова, и он будто весь обратился в предвкушение — как же жертва отреагирует?
— …последняя женщина Ишвара.
Никак не отреагировала. То же холодное, отстранённое выражение лица, те же скрещенные на груди руки — не видь Ческа лица генерала, она бы в жизни не подумала, что сейчас сказано что-то обидное. Впрочем, это неважно — смысл сказанного был куда страшней. «Последняя женщина Ишвара» — последняя, кому было позволено жить. Милли даже приложила ладонь ко рту, а Ческе вдруг стало стыдно — неудивительно, что подполковник не пыталась быть дружелюбной или милой. Если она и в самом деле не аместрийка, если и в самом деле родилась и жила в Ишваре…
Генерал разочарованно скривился, так и не дождавшись никакой реакции на своё высказывание.
— Думал, ты уже мертва.
— Я не имею на это права. Фюрер лично подарил мне жизнь и дал алхимическое имя, и я не могу не оправдать его доверия.
Прозвучало монотонно и буднично — как её утреннее «напоминаю, что на сегодня является нашей целью» или вечернее «отчёты ко мне на стол». Как сухой кивок в ответ на приветствие или продиктованный адрес, куда следовало доставить её чемоданы.
Наверное, ребята из разведки прониклись бы к своему командиру более тёплыми чувствами, не будь это сказано настолько безразлично.
— Да уж. О вашей преданности фюреру наслышан.
— Я делаю то, что велит мой долг, генерал. Не больше, не меньше.
Удивительно, но мужчина замолчал. Немного пожевал губу, покачался с пятки на носок — в сравнении со стоящей, как монолитная глыба, Нойманн, выигрывала Нойманн. Наконец, генерал коротко кивнул и развернулся на каблуках.
— Я в вас не сомневался. Удачной службы, подполковник.
И ушёл, забрав с собой растерянных, ничего не понимающих офицеров. Они все были растеряны — но теперь понимали, что их отношения с подполковником просто не будут прежними. Первой пришла в себя Милли — несмело улыбнулась, набрала в лёгкие воздуха, чтобы сказать что-нибудь ободряющее…
Безразличный взгляд красный глаз разбил её намерение, как стекло каплю воды.
— Почему вы стоите, солдаты? Служба продолжается.
