Глава 5Глава 5: «Саша Скрепкин: плен»
Я не думал, куда иду. Не смотрел на часы. Был занят исключительно внутренними переживаниями. Ко мне возвращалось то состояние, как в лагере три года назад. Чувство полнейшей безнадежности, неопределенности своей судьбы. Снова как тогда я понятия не имел, что делать дальше. На этот раз рядом не было никого, кто бы помог. К несчастью, Денис не на моей стороне на этот раз.
Знаете, а я ведь искренне верил в то, что очень изменился с момента переезда к Орловым. Что стал самостоятельным, самоуверенным, если хотите. Я больше не забитый ботаник. У меня в жизни есть цель.
Я думал, что стал практичнее смотреть на вещи, что теперь, когда у меня появился шанс, я его не упущу. Я не просил Орлова оформлять опеку, но, раз он это сделал, я пользуюсь его деньгами и влиянием с полным правом. Да, я ссорился с Денисом, но во многих семьях братья ссорятся, ничего страшного. Я понимал всегда, что эти мысли – самообман, но пытался себя убедить во всем этом.
Все разрушила фраза Дениса о том, что я живущий за чужой счет паразит. Самое главное, почему меня так задели эти слова – я признавал их правдой. Я же долго возводил самообман, будто бы имею право хоть на что-то в доме Орловых, это было очень непросто. А всего одна фраза разрушила это все. Не знаю, обдуманно ли это сказал Денис. Но, даже если нет, все равно ведь на пустом месте ничего не возникает.
Итак, я чужой, лишний в их доме…
Но когда я шел по улице, не обращая внимания на время и усталость, я чувствовал себя лишним не только в доме Орловых, а в жизни вообще. Я же никому в этом мире не нужен. Друзей у меня нет, школьные приятели, если вдруг исчезну, даже не вспомнят обо мне. О моем настоящем отце страшно даже вспоминать, опекуну нет до меня никакого дела… Денис, как оказалось, считает меня паразитом.
Я шел и пытался понять, когда все началось. В лагере? Нет, тогда у нас по большей части все было в полном порядке (не считая периодов вражды). Первое время после принятия меня в семью тоже все было в порядке. Так где же наступил перелом?
Должна же быть отправная точка, после чего дела пошли вот так. Время, когда все еще можно было изменить. Наверное, это мазохизм. Зачем сожалеть о том, чего не вернешь? Но я не мог не думать об этом.
Возможно, если бы я проявил больше мягкости и гибкости, мы с Денисом смогли бы притереться друг к другу. Может, я не должен был так резко реагировать на попытки Дениса научить меня, как следует жить. Вполне возможно, брат действительно просто помочь хотел.
Тем не менее, все сложилось, как сложилось. Мы мирились, ссорились, не понимали друг друга. И оба совершили множество ошибок.
Я все думал и думал. И, кажется, наткнулся на тот самый эпизод. На переломный, на мой взгляд, момент. Когда мы окончательно превратились из братьев-друзей в просто братьев.
Славка Рабицкий. Хороший парень, интересный. Начитанный, дружелюбный… Я не знаю, почему Денис вот так, с ходу, записал его в личные враги. Более того, убежден в том, что брат и сам этого не знает.
А ведь Слава стал первым после Дениса человеком, которого я хотел бы видеть своим другом. А я к понятию «друг» отношусь серьезно. В школе у меня есть приятели, но ни одного из них другом назвать я не могу.
Со Славой мы сразу как-то душевно сблизились. С ним оказалось легко и интересно общаться. Но не успел я обрадоваться, как Денис вызвал меня на откровенный разговор.
И это была одна из первых по-настоящему серьезных ссор. Денис требовал, чтобы я прекратил дружбу с Рабицким, мотивируя это тем, что Слава теперь его враг. Я настаивал на том, что Славку надо оставить в покое. Денис, в конце концов, сообщил, что все равно добьется своего.
И началось противостояние. Я был твердо намерен отстоять Славку. Я многому за последнее время научился. И не считал, как многие одноклассники, что с Денисом невозможно тягаться. Почему нет? Он же живой человек, из плоти и крови.
Но я все равно проиграл. То есть, Денис позиционировал ситуацию как ничью, но для меня это определенно проигрыш. Славка перевелся в соседний класс, я поклялся, что мы не то что не будем дружить, даже не заговорим. Денис великодушно позволил ему остаться в школе.
Что чувствовал сам Слава? Он, как и я, не мог понять. Он не возненавидел Дениса с первой встречи, отнесся к нему вполне нормально. Потому в голове его не укладывалось, чем вызвана столь жгучая ненависть к нему моего брата.
Он не был мне благодарен, скорее раздражен. Он считал, я должен был быть жестче с Денисом. Не понимал, что я его фактически спас. Для него то, что я отказался от дальнейшего с ним общения, стало почти предательством.
Почему так происходит? Хочешь сделать что-то хорошее, а получается только хуже. Я же хотел дружить со Славой, сохранить хорошие отношения с Денисом. Разве это так много.
Не смотря на то, как все сейчас повернулось, я по-прежнему убежден, что был прав. Я должен был поступить по совести и сделал это.
Больно то, что и Слава, и Денис считают меня предателем. С Денисом больнее, все же он мне ближе. Он мой брат, я готов отдать за него жизнь в любой момент. И это не пустые слова, мне не раз пришлось на деле это доказать. Так почему же он меня презирает? Почему считает предателем?
Я не мог найти ответы на эти вопросы. Словно оказался в замкнутом круге, из которого нет выхода. Интересно, как скоро заметит мое отсутствие Денис? И что испытает? Облегчение? Не хотелось бы…
Как бы я ни был погружен в свои мысли, вскоре меня что-то начало настораживать. Знаете, моя жизнь никогда медом не была, я осторожности с детства обучен. Поэтому, даже находясь в сильнейшем эмоциональном смятении, мгновенно среагировал на опасность. Правда, сперва не понял, в чем она заключается. А потом осенило – за мной следят!
Глупость какая – кому я нужен? Орлов за меня гроша ломаного в базарный день не даст. А если бы и дал – кому охота с ним связываться?
Тем не менее, тревога не отступала, а нарастала все больше и больше. Я попытался оторваться. И тут понял, что понятия не имею, где нахожусь. Далеко, видать, завели меня моральные муки… И, поскольку местность совершенно незнакома, ориентироваться я не мог. Убежать не удастся, нечего даже пытаться. Остался еще один вариант, единственный. Встретиться с преследователями лицом к лицу. Конечно, не лучший выход. Но я же теперь кое-что умею, драке специально отбучен. Я никогда не страдал излишней самоуверенностью. Знал, что шанс у меня действительно есть. Потому, когда оказался в тупике, решительно развернулся лицом к преследователю.
И почему из всех людей именно у меня постоянно случаются столь кошмарные события, что даже в триллерах ни увидишь (вообще, по жестокости ни один триллер с жизнью, особенно моей, не сравнится). Только что я ушел из дома, без всякой надежды, а теперь еще и столкнулся лицом к лицу с человеком, ставшим ночным кошмаром. Передо мной стоял отец.
Что я о нем думал? Как уже говорилось, пытался вычеркнуть из жизни раз и навсегда. Проявить лицемерие, убедить себя в том, что всегда был сиротой, постараться забыть. Наверное, стоило попросить Орлова отвести меня к психологу. Потому что я и сам знаю – прятаться от проблемы – далеко не лучший метод ее решения. Но иного не знал.
Тем не менее, периодически в моем сознании отец всплывал. Я его ненавидел? Нет, пожалуй. Несмотря ни на что, я не мог ненавидеть родного отца. К собственному стыду приходится признать – я его боюсь. До дрожи в пальцах.
Все знания о борьбе разом вылетели из головы, я не мог сделать ни одного движения. Шок – кажется, это так называется. Я стою, смотрю в глаза папаши, и не верю, что это происходит на самом деле.
Действительно, логичнее даже предположить, что я сплю и вижу кошмар. Этот уход из дома, блуждание в неизвестности, тяжкие мысли… теперь еще и отец…
Но это же невозможно, просто невозможно. Дмитрий Скрепкин сидит в тюрьме и выйдет оттуда еще очень нескоро. Все же убийство – тяжкая статья.
Или это все же реальность? Отец что-то говорил, но я не слышал слов, словно уши набили ватой. Он приближался, а я боролся с желанием зажмурить глаза. Потом был удар, и мир померк.
Реальность, это все-таки реальность. Я очнулся оттого, что меня окатили ледяной водой. И увидел их двоих.
Пожалуй, этот союз – самое ужасное, что только можно представить: мой отец и Олеся, бывшая мачеха Дениса. Брат мне не раз о ней рассказывал – стерва та еще.
Но как она объединилась с моим отцом, который, кстати, судя по всему, из тюрьмы сбежал. Сам? Или она помогла? Одни вопросы порождали другие, а реальность оказалась ужаснее любого кошмара.
Но я перестал бояться. Знаете, так бывает. Когда дела хуже некуда, понимаешь, что терять, в общем-то, больше нечего. А это значит, что можно вести себя как угодно, не трястись за свою жизнь.
Жизни у меня, кстати, тоже уже почти нет. Я прекрасно понимаю, что, какой бы ни была цель моего похищения, оставлять меня в живых не планируют точно, я же видел их обоих вместе, я могу дать показания.
Поэтому я говорил решительно и дерзко. Говорил о том, что меня непременно найдут, что уже ищут. Что их посадят, и очень надолго. Я говорил решительно, говорил уверенно… Я пытался убедить себя самого, а это всегда самое сложное.
По мере того, как я говорил, лицо отца все больше и больше зверело. Я видел это, но остановиться уже не мог, при всем желании. Меня, что называется, понесло. Я так увлекся, что не видел ничего вокруг. Опомнился только, когда отец оказался в непосредственной близости. Но предпринять ничего уже не успел – на меня обрушился сильный удар в живот. Я упал, отец принялся пинать меня ногами.
Боль, снова боль. Обжигающая, почти лишающая рассудка. Боль повсюду, в каждой клеточке тела…
А я уж думал, что никогда этого не испытаю. Ведь в моей жизни и так было очень много боли, слишком много для одного человека. К моим шестнадцати годам я испытал, наверное, больше боли, чем иные люди за всю их жизнь. Я надеялся, что лимит исчерпан. Оказалось, нет.
Но в те ужасные минуты я думал только о том, чтобы это поскорее кончилось. Потерять сознание… умереть, в конце концов. Только бы больше не ощущать этой жестокой, всепоглощающей боли. Я только краем глаза замечал, что Олеся записывает происходящее. Я не понимал, зачем.
Оттащила отца от меня тоже Олеся. Говорила ему что-то вроде того, что я еще пригожусь.
Больно резанула яркая вспышка воспоминаний. Слишком это похоже на то, что было три года назад. Тоже сбежавшие из тюрьмы уголовники. Тоже похищение, плен, боль. Тоже оставляли жить, только пока я им нужен…
Да, тогда все закончилось более-менее благополучно. Но тогда со мной был Денис. Человек, которому не наплевать. А теперь я один в целом мире. Это была последняя мысль перед тем как я, наконец, вырубился.
Сознание вернулось в подвале. И на долю секунды меня пронзила мысль, что все случившееся за три года было просто сном. Что мне по-прежнему тринадцать, там наверху, Таймыр с бандой, где-то рядом Денис…
В следующее мгновение я со всей ясностью, на какую был способен, осознал, что Дениса рядом нет и больше не будет. Что похитил меня родной отец.
Следом пришла боль. Ныло все тело. Правда, судя по всему, серьезных повреждений у меня не было. Я умею это определять с детства, когда после того как отец, избив маму до потери сознания и побив меня, уходил напиваться в бар, приходилось самому решать, надо ли вызывать скорую. Я даже раньше хотел быть врачом. Людям помогать… Потом решил стать полицейским, сажать таких, как мой отец. А теперь я повзрослел, и знаю, что все зависит от людей. Можно в любой области приносить пользу и быть хорошим человеком. И наоборот. Впрочем, не об этом надо думать.
Я подполз к оставленному похитителями кувшину с водой. Морщась, промыл ушибы. Потом немного попил, вернув себе способность логически мыслить.
Итак, что мы имеем. Если бы отец был без Олеси, можно было бы предположить, что он похитил меня просто для того, чтобы развлечься и получить моральное удовлетворение. Возможно, еще и чтобы отомстить. Я, честно, не понимаю, за что он может мне мстить. Уж перед ним я точно ни в чем не виноват. А в чем была виновата мама? Отец психически неуравновешен, для него логично во всех жизненных неудачах обвинить меня. И решить за это меня убить. Но присутствие Олеси придавало ситуации совершенно иной оттенок.
Могу предположить, что отец прочитал в газете заметку о том, что Орлов оформил надо мной опеку. Ну да, раз уж любимый сын заставил принять сиротку в семью, Орлов решил извлечь хоть какую-то пользу из ситуации. Хоть пропиариться, мол, вот какой он хороший человек… после такого и в политику можно идти… Но меня снова несет.
Итак, отец, очевидно, решил, что Орлов заплатит за меня выкуп. Нашел Олесю (а может, она его), и они провернули это дело.
Мне было не легче от подобных предположений. Тем более не верилось в то, что Орлов будет платить выкуп за меня. Зачем? Кто я ему? Мы даже знакомы-то мельком.
Хоть это и не моя вина. Помниться, в первый год я старался изо всех сил угодить Орлову. Я был искренне благодарен за то, что он принял меня в семью. Хотел доказать, что он не ошибся, что я умею ценить заботу и быть благодарным.
Но оказалось, что Орлову это абсолютно не нужно. Он сам меня вызвал на откровенный разговор и поставил в известность, что опеку оформил только по просьбе Дениса. Содержать меня он не отказывается, от него не убудет. Но просит не досаждать ему неудачными попытками выразить благодарность. Меня это так сильно задело, что от чувства благодарности к Орлову я избавился раз и навсегда…
И сейчас я сижу в подвале уставший, дрожащий, одинокий. Мне страшно даже не от общей жути ситуации, а оттого, что никто не придет на помощь, что никому нет до меня дела.
Но вскоре оказалось, что столь пессимистичные выводы преждевременны.
Не знаю, сколько прошло времени, но появилась Олеся, вытащив меня из подвала. Потащила в комнату, швырнула рядом с креслом, на котором сидел отец. Он сказал:
- Ну, что, поговорим, сынок?
- Кажется, мы уже говорили. Только, если вы надеетесь получить за меня выкуп, можете убить прямо сейчас.
- А что так? Хочешь сказать, что Орлов внезапно обеднел и не соберет миллиона долларов?
- Нет. Хочу сказать, что у него нет на это причин. Плохо вы подготовились, господа похитители. Орлов меня ни во что не ставит, ему даже садовник дороже. Он и пальцем ради меня не пошевелит.
- При тебе мы нашли приличную сумму денег. А еще электронную книгу, плеер последней модели, да и одет ты далеко не как садовник. Так что позволь тебе не поверить.
Я молчал. А что на это скажешь? Как объяснить двум алчным людям, что в мире деньгами меряется далеко не все, что для Орлова не имеет значения, сколько денег уходит на мое содержание. Это не делает меня его сыном. Что, может, он и сам кому бы заплатил миллион, чтобы меня забрали подальше, дабы я не мозолил ему глаза. Людям, не верящим ни в какие жизненные ценности, помимо материальных, нереально объяснить такие вещи.
Но тут зловещую тишину нарушил звонок на мобильник Олеси. Неужели, звонит Орлов? Нет, он не может, он же за границей. А кто тогда?
Денис. Олеся передала телефон мне (конечно, брат хочет убедиться, что я жив). Я быстро и четко обрисовал ситуацию. Денис просил не волноваться. Он мне сказал, что меня обязательно вытащат, что все будет хорошо. Но я знаю его как себя. И по едва уловимой дрожи голоса понял, что напуган брат едва ли не больше меня. Что он просто пытается меня успокоить, но и сам понятия не имеет, что делать. Конечно, если Орлов и собрал бы миллион, это навряд ли под силу Денису. А опекун далеко.
У меня трубку вырвал отец, Олеся поволокла назад в подвал. Но в голове у меня билась одна мысль – Денис позвонил, он переживает за меня, он не сдастся. И даже если между нами километры, я, как и тогда, три года назад, не одинок. А это значит, что не время отчаиваться. Можно еще побороться!
