Глава 6Глава 6: «Александр Скрепкин: мир»
Не знаю, о чем я думал, соглашаясь играть в карты с Орловым. Знал же, что он относится именно к такому типу мажоров, которые уверены в себе и которым всегда все удается. И зачем, спрашивается, я полез тягаться с ним. И даже вообще, а почему я туда приперся?
На меня, наверное, нашло затмение. Я же понимал, что не к добру он меня приглашает в их удивительную компашку. И совсем уж не к добру он внезапно прекратил любые физические воздействия на меня. Мысль о том, что мажору просто стало меня жаль, я отмел как относящуюся к ненаучной фантастике. Так что знал ведь, что он готовит какую-то подлянку, но попался в ловушку. Я прекрасно понимал, что он лжет насчет нескольких спокойных дней. Ну не может он ни разу не развлечься, он же так хочет меня сломать. И следовало отказаться, но, как ни странно, я не смог. Я согласился, и весь следующий день до вечера ругал себя за глупость и клялся себе же, что буду очень осторожным.
И вот тебе раз – согласиться сыграть в карты с Орловым! Ни фига ж себе осторожность…
На что я рассчитывал? Не знаю… На чудо, наверное. Ведь надежда умирает последней. А мне так хотелось выиграть эту игру на желание! На самом деле я вовсе не собирался загадывать ничего такого, что могло бы повредить Орлову. Я хотел так немного – всего лишь, чтобы он от меня отстал, чтобы не приближался ко мне. Тогда я смог бы не опасаться каждый миг замысловатой гадости. Все же козни остальных обитателей лагеря пережить можно, никто из них не сравнится с Орловым в жестокости и изобретательности.
И я еще раз убедился в этом, когда проиграл. Я так хотел выиграть, для меня это так много значило…я держался до последнего, но когда мне везло?
В общем, я понял, чего добивался Орлов, и это было настолько гадко, что я не ожидал такого даже от него. Наверное, просто я все равно остаюсь оптимистом, ведь так хочется верить, что даже в законченном подонке все равно есть ну хоть что-то человеческое. Но в Орлове ничего такого не наблюдалось. Раз уж он решил таким образом унизить меня перед всеми. Я понял, что это конец: теперь-то мне точно житья не будет в лагере. Именно поэтому Орлов даже не дотрагивался до меня в эти дни – чтобы его ни в чем не смогли обвинить. А теперь что? Я мог бы соврать, но раз уж дал слово перед началом игры, что выполню любое желание Орлова, надо сказать правду.
Но это так больно – выносить на всеобщее обозрение то, что так прятал, что судорожно пытался забыть. Рассказать о сокровенном этим стервятникам, чтобы они потом использовали каждое слово для того, чтобы издеваться надо мной. Я пребывал в полной растерянности. В ушах все еще звучал голос Орлова: «А теперь мое желание. Я хочу, чтобы ты прямо сейчас, при всех рассказал, откуда у тебя взялись синяки по всему телу». Надо было что-то решать.
Ничего хуже просто не может быть. И я чувствовал, что слезы текут по моему лицу. Теперь весь лагерь, и Орлов в первую очередь, будет судачить о том, что я сопляк и нытик! Хотелось провалиться сквозь землю, но чисто физически это абсолютно недостижимо. Я посмотрел в глаза Орлову, ожидая увидеть торжество, а увидел раскаяние и отражение моей боли. Но я больше не верил в это.
В тот миг мир казался весь в черном цвете, я не мог поверить в то, что хоть кто-то из людей может быть честным и бескорыстным. Потому что вокруг были одни стервятники, которые не испытывают ни раскаяния, ни жалости. Они как вампиры, питающиеся чужими чувствами: страхом, болью, страданием. Им нужно знать, что у кого-то дела хуже некуда, чтобы издеваться и насмехаться над ним. Они не способны на сочувствие. В тот миг мне казалось, что все без исключения люди такие.
И вдруг мне стало плевать. И на то, что многие видели, как я плачу, и вообще на все. И мне больше не было страшно от того, что будет, когда все всё узнают. Я больше не боялся насмешек и язвительных реплик. Я выкрикнул правду им всем в лицо, но не собирался стоять так и ждать их ехидства и насмешливых реплик. Я вообще больше ничего не хотел. Просто выбежал из комнаты.
Я не знал, куда и зачем бегу. Я понимал, что пропал. Если и раньше моя жизнь в этом лагере напоминала ад кромешный, теперь житья тут мне не будет вообще. Как люди могут вот так легко ломать чужие жизни, сминая их, как карточный домик? Конечно, Орлов хотел поразвлечься, и ему это удалось так же, как удается абсолютно все. Но что теперь делать мне?
Я сам не заметил, как оказался в одном из самых мрачных и опасных мест в этом районе. Это крутой склон над речкой, даже днем выглядящий довольно жутко. Воспитательницы запрещают нам там играть во избежание неприятностей. Потому что велика вероятность падения. Если человек хорошо плавает, это не опасно. Но, к примеру, я плаваю весьма посредственно. Да и не я один. Было несколько случаев со смертельным исходом, и теперь руководство лагеря боится как огня, что кто-то опять отсюда навернется.
Знаете, несмотря ни на что, кончать с собой я вовсе не собирался, и мысли такой не было. Но что-то завораживало в ночи, в звездах, в пейзаже… я даже сам не заметил, как, подходя все ближе и ближе, оказался у самого края. Прямо подо мной плескалась река, а сверху ярко горели звезды, и я смотрел на них, не отрываясь.
Я думал о своей жизни и пытался найти там хоть что-то хорошее, что-то, ради чего действительно стоит жить… Но не находил ничего, кроме неприятия, холода и унижений… И все смотрел на звезды…
Я даже не замечал, как кто-то бежит за мной, пока не выкрикнули мое имя. Странно, в лагере по имени меня очень мало кто зовет… Я хотел просто развернуться, но не рассчитал. Нога соскользнула, и в следующее мгновение я с ужасом обнаружил, что падаю в воду.
Холодно и страшно…вода тянет на дно, а я не могу сопротивляться, просто не умею. Приходит осознание, что это конец… И становится очень страшно… Да, у меня дурацкая жизнь…да, ни друзей, ни семьи нормальной… Но эта жизнь моя, и, несмотря ни на что, жить хочется до безумия. Я отчаянно боролся, даже осознавая, что шансов нет… А потом в глазах потемнело, и я потерял сознание.
Очнулся оттого, что кто-то бил меня по щекам и выкрикивал мое имя. В голове явственно слышалась паника, и я даже удивился тому, что кому-то на меня не наплевать. И еще больше удивился, когда наконец-то открыл глаза. Прямо передо мной маячило бледное и смертельно испуганное лицо Дениса Орлова. Значит, это он бежал за мной… Но зачем? Чтобы унизить еще больше? А разве это возможно?
Стоп. Если он сейчас передо мной, весь напуганный и мокрый (впрочем, как и я сам), значит, он спас мне жизнь. То есть, теперь я обязан жизнью оборзевшему мажору? И для чего он себя утруждал?
Мысли текли вяло, словно вязли в киселе. А тем временем Орлов, заметив, что глаза я открыл, вздохнул с облегчением. Он очень осторожно помог мне сесть, оперевшись на дерево. Некоторое время мы молчали. Я видел, что Орлов начинать разговор не собирается. Потому, собравшись с мыслями, сказал:
- Я должен поблагодарить тебя, Орлов?
- Ты ничего мне не должен. Послушай, это я должен извиниться…
- Ты? Не смеши меня, мажор. Что ты опять задумал? Тебе мало, да? Скажи честно, чего ты вообще ко мне прицепился? Чего тебе надо?
- Я, правда, не думал, что у тебя такая ситуация.
- Ведь таких, как ты, это не волнует. Вы знать не хотите ни о каких ситуациях. Люди для вас мусор.
- Саша, ты не прав…
- Я прав. А ты просто наглый папенькин сыночек, вконец обнаглевший от чувства безнаказанности.
Орлов изменился в лице и мне, честное слово, показалось, что он сейчас меня ударит… Но он удивил меня уже не в первый раз за последнее время. И далеко не в последний... Он встал и протянул мне руку, довольно сухо, но без признаков враждебности сказав:
- Давай я помогу тебе дойти до комнаты.
Я же скривился, будто лимон целиком заглотил, и ответил: «Да пошел ты!».
Ну, скажите после этого, кто я, если не идиот? Ведь я хотел немногого – спокойствия. И когда появился шанс заключить с врагом перемирие, сам все перечеркнул. Конечно, мои слова были последней каплей. Орлов развернулся и быстро ушел в сторону лагеря.
Я с трудом поднялся и поковылял туда же, но вскоре понял, что ничего-то у меня не выйдет. Силы меня оставили довольно скоро, и я сел, прислонившись к стройной березке, решив, что ночевать, похоже, придется прямо здесь.
Не пришлось. Орлов вернулся. Я подумал, что он хочет на меня наорать, а то и ударить. Но он молча помог подняться и повел меня в сторону комнаты. И это после того, как я сам же отказался от помощи в грубой форме. Хотя в тот момент я был так на него зол, что даже не задумался, почему он помогает.
Дошли мы с горем пополам, все уже спали. А когда я лег в постель, Орлов поразил меня еще раз. Он протянул таблетку, лаконично сообщив: «Обезболивающее». Я чувствовал себя настолько плохо, что даже не подумал, что нельзя брать таблетки из рук врага. Тем не менее, она подействовала, и вскоре я смог спокойно уснуть.
Наутро случилось то, чего я, в принципе, и ожидал. Весь лагерь только и делал, что шептался о моей несчастной судьбе. В основном, это были шуточки и подколки. Конечно, им хорошо, у них в семье нет проблем… Поэтому надо поиздеваться над тем, у кого есть, чтобы самим порадоваться, что уж у них-то все очень хорошо…
Особенно доставали дружки Орлова, и я все ждал, когда же свое мнение выразит он сам. Ведь я, наверное, первый человек, который посмел так грубо с ним общаться. Я был весь как на иголках, все ожидал того, что он со мной сделает. Нет, я не трус… Но я так от всего этого устал…
Тем не менее, Орлов на меня не обращал внимания вообще. То есть, будто меня совсем не существуют. И мне это показалось очень нетипичным. Знаете, почему? Да потому что вот так, с использованием словесного бойкота и полного незамечания, обижаются на друзей, а уж никак не на врагов. Да, у меня самого друзей нет, но я очень наблюдателен. И знаю, что на врагов обижаются иначе, стараясь сделать им больнее, унижая и оскорбляя. А вот друзей, когда обижены на них, не замечают, будто те стали невидимыми. На этой мысли я резко себя оборвал. Не хватало еще напридумывать, что Орлов считает меня своим другом! Да... Большего бреда придумать трудно…
В общем, честно говоря, я и сам понятия не имею, как пережил этот день. Он все тянулся и тянулся, а я ловил себя на мыслях о том, что вот если бы у меня был хоть один настоящий друг, все было совершенно иначе.
А когда бесконечно длинный день, наконец-то, закончился, я пошел вовсе не в комнату. Не знаю, почему, но меня все тянуло на то самое место, где вчера я чуть не утонул. Ну да, я знаю, о чем вы подумали. Но уверяю вас, самоубийство в мои планы уж никак не входило. Просто захотелось побыть в одиночестве, пока все не уснут, чтобы ощутить хоть немного тишины и покоя.
Я снова подошел к краю, впрочем, соблюдая меры предосторожности. На этот раз услышал шаги за спиной и обернулся. Стоя совсем рядом, на меня внимательно смотрел Орлов. Вид у него был равнодушный, даже слишком для того, чтобы это было правдой. Уж поверьте, я знаю все о равнодушии. Итак, Орлов деланно спокойным тоном произнес:
- Знаешь, Скрепкин, нет ничего глупее самоубийства.
Мне было интересно, чего от меня хочет этот мажор, поэтому я решил подыграть:
- А тебе-то что за печаль?
- Мне до этого нет дела, не обольщайся.
- В таком случае, будь любезен, оставь меня в покое.
- Не тебе указывать мне, где стоять.
Некоторое время мы постояли. Причем то, как близко стоял ко мне Орлов и как внимательно за мной следил, не оставляло сомнений в том, что он готовился меня перехватить. В конце концов, мне надоел этот фарс, и я пошел в комнату. Орлов проследовал за мной.
А через день я все же попался. И правда, ну не может удача долго длиться, тем более у такого человека, как я. Я ж хронический неудачник, даже странно, как это за такое продолжительное время меня ни разу не попытались избить.
Даже синяки и ссадины начали заживать, хоть и очень болезненно и медленно. Эх, лекарств бы! Но я все равно не желал идти в медпункт. Не хватало еще, чтобы помимо ребят надо мной смеялся и персонал. Ну да, тогда я именно так воспринимал действительность.
Кстати, Орлов все пытался подойти и поговорить, я это кожей чувствовал, хоть и не понимал, к добру ли это. Но решиться не мог, да я и не спешил с ним объясниться, пока не случилось это…
Их было шестеро, и они подкараулили меня совершенно неожиданно, после прогулки, вечером. Мне помочь никто не мог (да и не думал я, что кто-то захочет). Никого рядом не было. Заводилами были как раз те самые кореша Орлова. И я очень удивился, что там нет его самого, решил, что он занят другими делами и поручил дружкам справиться без него…
Но вскоре я понял, насколько несправедлив.
Меня опять, уже в который раз за это лето, повалили в грязь. А потом начали пинать ногами. И снова чувство полнейшей безысходности и тоски. Помнится, совсем недавно, при подъезде к лагерю меня также пинали, а Орлов стоял и смотрел. Но на это раз все иначе.
Вскоре раздался голос Орлова: «Оставьте его в покое!». Но Денису посоветовали либо присоединиться, либо идти своей дорогой. Я, воодушевившись тем, что за меня заступились, сумел не только встать, но и хорошенько врезать Островскому. В ответ Утесов попытался ударить меня, но его руку перехватил Орлов, а потом мастерски ударил его в живот. Завязалась драка. Оказалось, что Орлов дерется отлично, и даже превосходящее число противников для него не преграда. Я тоже старался, как мог, несмотря на явно неравные возможности. Мы победили.
В тот день по душам мы с Орловым так и не поговорили, у меня не было сил даже поблагодарить его. И тем более поинтересоваться, почему он помог мне (хотя и очень хотелось). Причем помог, тем самым перечеркнув свое влияние в лагере и лишившись приятелей.
Сам же Денис, очевидно, был до сих пор на меня обижен, так что не собирался начинать разговор. Я чувствовал себя как лимон, пропущенный через соковыжималку, поэтому не мог сказать ни слова. Орлов помог мне дойти до комнаты. Островского и Утесова там не было. Они в знак презрения к Орлову втайне от руководства (это не поощрялось) переехали в другую комнату, так что нас осталось двое.
Когда Орлов выразил желание осмотреть мои ушибы, не было сил даже возразить. Хоть я честно не понимал, для чего ему это. А он, осматривая, все хмурился. А потом ушел рыться в тумбочке. Я почти уже уснул, когда Орлов дал мне какую-то мазь и таблетки. Сказал, что таблетки – это обезболивающее, а мазь обладает сильным ранозаживляющим эффектом. Я хотел поблагодарить его, но Орлов вышел из комнаты. Дождаться его мне не удалось. Видимо, обезболивающее обладает еще и снотворным эффектом.
Тем не менее, меня не покидало противное чувство, будто я незаслуженно обидел человека. Это Орлова-то незаслуженно! Стоит только вспомнить все, что он мне гадкого сделал, чтобы понять абсурдность утверждения. С другой стороны, он сделал в последнее время для меня и много хорошего. А самое главное – это лекарства. Действительно, мазь и таблетки очень быстро и эффективно помогали, синяки поблекли, боли я вообще не чувствовал. И с удивлением обнаружил, что когда мне не мешают постоянный дискомфорт и ощущение боли, я вполне могу постоять за себя. Словесные перепалки выдерживал в ничью или даже побеждал, а драться со мной не спешили, видимо, из-за Орлова.
Кстати, Денис все продолжал меня игнорировать и через пару дней мне это, в конце концов, надоело. Вечером, перед тем, как лечь спать, я сказал Денису, который направился было к выходу, дабы прогуляться:
- Орлов, подожди. Нам надо поговорить.
- Ты в этом уверен?
- Да. Послушай, я хочу попросить у тебя прощения.
- Что?
- Ты прекрасно слышал. Я понимаю, ты злишься на меня и…
- Я? На тебя? Злюсь? Похоже, Скрепкин, в придачу ко всему прочему, у тебя сотрясение мозга.
- Я назвал тебя…
- Я помню. Ты имел на это право.
- Но ты же игнорируешь меня.
- Потому что понимаю, что тебе со мной общаться неприятно.
- Это неправда. Денис, спасибо тебе, ты здорово мне помог. И ты не так уж и плох.
- Спасибо, Саша. Мир?
- Мир.
Мы пожали друг другу руки. Я понимал, что для начала дружбы это слабовато. Но пока хватило и того, что из разряда «враги» Орлов перешел в разряд «приятели». Тогда казалось, что у меня появился, наконец, шанс нормально провести лето. Я не знал, что еще далеко не все испытания позади.
