Позавчера

Глава 6

Саундтрек к главе:
Florence And The Machine - Heavy in Your Arms

Нас двое, слышишь? - нас двое!
Я рядом. q.


Я могу смотреть на нее часами. Не отрывая взгляда наблюдать за ее пустыми, немного безумными глазами, слушать ее нервный смех, крики и пытаясь вернуть ее к жизни, успокаивать, когда она закрывает уши руками и начинает плакать. В каждом мгновении, проведенном с ней, я пытаюсь найти свою старую Энни. Энни, так похожую на морскую волну, такую же легкую и свободную. Наверно, раньше мне казалось что от нее веет какой-то прохладой и морской свежестью. Энни, что звонко смеялась даже неудачным шуткам лишь бы не расстроить меня. Моя старая Энни, а не эта полумеханическая кукла. Иногда в каких-то мелких, неловких движениях или фразах, что она произносит после долгого молчания, я слышу отголоски Кресты-прежней, но они исчезают также внезапно, как появились.
Первые дни Игр она и Тайлер Эванс, второй трибут, держались вместе – без него она погибла бы в первый день, а так они дотянули до десятого. Я не мог ни о чем думать, кроме того, как найти шанс поскорее вытащить ее с арены. Все подарки спонсоров я отправлял ей, хотя они предназначались Эвансу, но так как они были вместе, никто не обращал на это внимания. Никто не знал об этом, кроме Мэгз и Хеймитча, но второй запил на третий день Игр после смерти обоих трибутов, а Мэгз никогда не была особо разговорчивой. Она все понимала без слов и старалась лишний раз не докучать пустыми разговорами, осознавая, что отвлечь меня от происходящего все равно не получится. Когда на глазах у Энни профи из первого отрубила топором Тайлеру голову, а затем ради удовольствия разрубила его тело на части, Энни закричала, так пронзительно и громко, что остальные менторы закрыли руками уши. Я помню это мгновение так ярко, как собственные игры. Мне казалось, что я смотрю не на экран, а вижу все глазами Кресты. Она кричала, и я закричал вместе с ней. В один момент я понял, что для нее все кончено.
Она убежала от профи, спряталась от остальных трибутов, но ее больше не было. Осталась лишь пустая оболочка. Я верил, что все пройдет, что это все временно. Будет временно, если она вообще выберется оттуда. Мне оставалось только ждать, ждать ее возвращения и редкого мелькания на экранах телевизора. Они не могли посвящать большую часть эфира сумасшедшей девушке, прячущейся в пещере, но через несколько дней, произошло землетрясение. Один из любимых трюков Распорядителей, однако похоже в этот раз они сами не ожидали такого поворота событии. А может наоборот захотели разнообразить победителей последних лет, где встречались одни профи? Подземные толчки ощущались на всей арене, а в скалах, где пряталась Энни особенно сильно, она случайно выбралась из своего укрытия до начала обвала, получив несколько незначительных синяков. Но вот другим участникам повезло гораздо меньше – единственным, но просто невероятным по размеру, источником воды была плотина на самом верху арены, небольшие ручейки от нее расходились по всему лесу, плутая между камнями, скалами и спускаясь в самые низины, образовывая небольшие озера. Правда, в них вода была отравлена из-за живущих рядом капитолийских тварей, но это сейчас неважно – я ведь не собираюсь восхищаться изощренной фантазией Распорядителей Игр, а наоборот стараюсь стереть этот кошмар из своей памяти и памяти Энни. Плотину прорвало из-за движения горных пород, и огромная толща воды ринулась вперед с неконтролируемой силой. Кого-то она застала во время отдыха, кого-то во время сражения – она смывала на своем пути абсолютно всех, стремясь вниз, за границы поля. Энни она достала у подножия горы, подняв ее на несколько метров над землей, а потом накрыв с головой. Я не мог на это смотреть, зная, что произошло с остальными трибутами, и на мгновение зажмурил глаза. Я ведь решил, что сделаю, если она не вернется.
Неужели в семидесятых Голодных Играх не будет победителя?
Я боялся открыть глаза, старался не слышать шума воды, который становился настолько громким, что казалось, что волны подхватили и меня. Я не слышал голосов, криков – я слышал только шум воды, обволакивающий со всех сторон и погружающий в свою бездну.
- Энни победила, - прикосновение к плечу и тихий голос старушки Мэгз. – Все могло быть хуже.
И я ей поверил.

Яркий свет больничных палат и белые стены, комнаты отделены друг от друга толстым стеклом, не пропускающим звуки. Мне не дают к ней зайти, максимум смотреть через это своеобразное окно. И я смотрю. Иногда кричу и пытаюсь разбить преграду, сделать так чтобы она обратила на меня внимание. А порой ловлю себя на мысли, что лучше бы она умерла. Энни не двигается и не говорит, ей не разрешают этого делать – каждое утро они ставят ей новый укол и она засыпает. Каждый раз я боюсь, что она больше не проснется, но ее ресницы поднимаются.. и она кричит. Кричит имя Тейлера, просит позвать его, интересуется, где он – все ее вопросы только о нем. Иногда она плачет, и, мне кажется, что она задыхается в собственных слезах, она пытается подняться, борется с врачами, но ее лишь привязывают к кровати и ставят новый укол. Я пытаюсь зайти к ней, но натыкаюсь на нескольких миротворцев, дежурящих возле палаты.
- Она сумасшедшая, - говорит Джоанна за моей спиной.
- Нет. Она единственный нормальный человек здесь, - ловлю на себе ее удивленный взгляд с насмешкой и ухожу.
Так проходит несколько дней, недель – а может, все это происходило пару-тройку часов, но наконец- мне разрешают войти. Благодаря Мэгз, Джоанне и Хеймитчу, добившимся этого разрешения. И я начинаю бояться. Это странное, непонятное чувство – я не знаю, что произойдет дальше. Я боюсь, что она не изменится, я перестаю верить в ее возвращение. Я не уверен, что смогу принять ее такой, какой она стала.
- Энни? – голос звучит встревожено и дрожит, как будто пытается прорваться сквозь ветер. – Как ты себя чувствуешь, Энни?
Кажется, что во всех моих словах она понимает только свое имя, и то, просто по тому что слышала его пару раз от врачей.
- Тебе лучше?

Она непонимающе смотрит на меня и молчит. Ее глаза пустые, не выразительные и какие-то мертвые, да. Она умерла, по крайней мере, один раз, там, на арене, и теперь моя главная задача вернуть ее к жизни.
- Как ты себя чувствуешь? – я повторяю вопрос и сажусь на край кровати. Осторожно прикасаюсь рукой к ее мягким волосам, но она останавливает меня.
- Где Тайлер? – она сначала спрашивает это спокойно, но через несколько секунд, крича повторяет тот же самый вопрос, - Где Тайлер?!
Она приподнимается, берет меня за плечи и поворачивает к себе, так, что я могу смотреть только в ее глаза.
- Он погиб, - только после того, как я произнес это, я понял, что на самом деле сказал. – Но все хорошо, ты в безопасности. – Я опускаю ее руки и пытаюсь прижать себе, но она начинает отталкивать меня, царапая ногтями.
- Я должна поговорить с Тайлером!
- Это невозможно, Энни. – я обнимаю ее и целую в лоб, - Но я обещаю, что все будет хорошо. С ним все будет в порядке. И с тобой.
- Вам лучше покинуть палату, - женщина лет сорока в белом халате. – Мы же предупреждали, что Вам не следует здесь находиться.
- Она нормальная! – мне кажется, что я пытаюсь переубедить сам себя. – Она не сумасшедшая! – я смотрю на девушку, с когда-то зелеными морскими глазами, и пытаюсь найти в ней хоть что-то прежнее. – Энни, ты помнишь меня?
Она лишь неуверенно отрицательно качает головой.
- Все же Вам лучше уйти, - женщина настаивает на своем, и больше всех в этот момент я ненавижу ее. Ни Капитолий и Сноу, из-за которых мы тут оказались, ни Тайлера, о котором без остановки твердила Энни, ни ту девушку-профи из Первого, а эту женщину, одну из врачей, что сделали только хуже.
- Пожалуйста.. – Энни перестает кричать и говорит тихо-тихо, - не уходи. – она хватает меня за руку, и прижимает ее к своим губам. – Не отпускай меня.
- Хорошо, - я прижимаю ее к себе, и слышу щелчок двери и стук высоких женских каблуков. – Я не уйду.
- Никогда не уйдешь, - она повторяет это шепотом, ее дыхание становится более ровным. – Обещаешь?
- Обещаю, - я целую ее волосы, и она улыбается.

Когда наступила осень, я наконец признал, что старая Энни уже никогда не вернется. Никогда я не услышу ее смеха – того, что был раньше, до этого искусственного и машинального, никогда не увижу ее сияющих глаз, в них потух тот свет, что делал ее такой особенной, отличной от всех. Что-то прежнее в ней все-таки осталось, но отрицать ее изменения в целом было бы очень глупо. Правда, иногда я забывал об этом, и все странные поступки принимал за очередные чудачества, когда другие считали их признаком сумасшествия. Самое главное, что я понял за это время, что все равно ее люблю. Какой бы она не была, она всегда будет моей Энни.
Где-то в конце сентября, когда все деревья обронили листву, а шторма вошли в привычное расписание всех жителей, Энни стала исчезать. Она уходила куда-то по вечерам, пряталась, а утром возвращалась. Однажды я дождался полуночи и увидел между редкими домами Деревни победителей ее худощавую фигуру. В руках у ней была банка и кусок ткани, чтобы не напугать ее, я спрятался в тени деревьев и стал тихо наблюдать, стараясь не шелохнуться. Она рисовала. Рисовала на стенах домов, наматывала на руки ткань, окунала их в краску и рисовала. Странные очертания напоминали тонкие стволы деревьев с раскидистыми ветками – она рисовала на своем доме, на доме Мэгз, а следующей ночью – на моем. Днем я не спрашивал ее о произошедшем, но каждую ночь наблюдал за ней. Через неделю за обедом она спросила меня: «Не смогу ли я достать для нее зеленой краски?» Она улыбнулась, ей было как-то странно спрашивать о такой глупости, но я уверенно кивнул в ответ. На следующую ночь она вышла из темноты к своему дому, а я всего лишь наблюдал из окна, и заворожено смотрел за ее резкими, обрывчатыми движениями. Через полчаса начался дождь, через стук его косых капель по железной крыше и промерзлой земле я расслышал ее всхлипывания, и, накинув, старый отцовский плащ, вышел на улицу. Энни не заметила меня и застыла на несколько минут, потом бросила краску и свою импровизированную кисть, и побежала домой. Что ж, настала моя очередь.
На следующее утро на каждом из двенадцати домов Деревни Победителей распустилось вечнозеленое дерево.