Тёмное, янтарноеТяжесть романского стиля Малфой-мэнор вроде бы привычна, но сегодня Джой кажется, что всё, что тяжелее любимой алой мантии, ложится ей на плечи нестерпимым грузом.
Для собрания выбран не слишком большой зал – во-первых, сегодня присутствует только элита. Первые рыцари, - пытается усмехнуться Джой. А во-вторых, - во-вторых, Люциус прекрасно знает, что Тёмный Лорд не выносит холода. Банально, но факт – меньшее помещение легче отапливать.
Коричные полутона, осколками янтаря тени на стенах, звуки – лишь капли по стеклу и треск поленьев в камине.
Страшно человечно. Страшно оттого, что человечно.
Их пятеро.
Совсем не похожий на младшего брата (те же медные волосы, те же желтовато-зелёные глаза, тот же овал лица, но – удивительно непохожий), резкий, суровый, прямой – Рабастан, вечный пример для подражания семейства Лестрейндж. Нет двух правд, существует лишь цель, которая, разумеется, оправдывает средства.
Обманчиво-безмятежный, деланно-скучающий злонасмешник Долохов – жемчужные перчатки, прядь тёмно-русых волос, беспрестанно падающая на лоб и откидываемая назад раздражённым жестом, королевское высокомерие серых глаз. Беспринципный, опасный, непредсказуемый – одно неосторожное слово, и вскинется разъярённой коброй.
Хозяин дома, красавец, лицемер, истончённый вседозволенностью, но – редкий случай – не забывающий осторожности, дипломат, тактик – отблеск огня на платиновых прядях, холеные пальцы теребят набалдашник тросточки.
Белла-Белла, белладонна, алебастровые запястья, чёрный бархат глаз – воплощение страсти под узкой оболочкой покорности; чуть касается высокой спинки кресла, в котором…
Уже не лицо, но ещё не маска. В заострившихся восковых чертах – отголоски гибельной, античной красоты, изящество дремлющей стали в движениях. Он сидит совсем близко к камину, - после трансформации особенно болезненно воспринимается холод; остальные – стоят, иерархия должна быть строгой.
Наконец он поднимает глаза, страшные глаза Салазара Слизерина.
- Подойди.
Почти мягко, никакого пафоса – Тёмному Лорду не нужно этого, уже нет необходимости доказывать кому-либо своё превосходство.
Родольфус осторожно высвобождает руку из судорожно сжатых пальцев племянницы, незаметно подталкивает её вперёд, но та, уже успев овладеть собой, раздражённо дёргает головой на это родственное проявление и уверенно идёт к креслу. Рабастан хмурит брови, наблюдая эту запинку, Антонин тихо усмехается.
- Ну здравствуй, Джой Корд.
- Здравствуйте, милорд.
Это слово даётся ей легко, как давно привычное. Да и правда, чего проще – два едва заметных движения губ…
- Значит, ты решила.
- Раз я здесь, стало быть – так.
- Может быть, мне стоит понимать это как неуверенность? – только ирония. Никакой угрозы.
И Джой проигрывает этот раунд игры в гляделки.
- Нет, милорд. Я уверена.
- Я почему-то так и подумал. Ты позволишь свою палочку?
Палочка знает о человеке куда больше, чем человек о ней. Палочка сама выбирает себе хозяина, - это объясняют каждому одиннадцатилетнему ребёнку; в дальнейшем она начинает подстраиваться под человека, вбирать в себя его качества, она учится понимать малейшее желание хозяина. Палочка становится частью мага – это понимают почти все. Но никто не замечает того, что, казалось бы, лежит на поверхности. На узких собраниях Министерства большие начальники год за годом твердят о необходимости как можно тщательней скрывать материалы о хоркруксах. И никому из этих болванов никогда не придёт в голову, что хоркрукс есть у каждого мага…
У желтоглазой этой девчонки – кипарис, волос единорога… нет, постойте, не так: волос жеребёнка единорога. Забавно. Кипарис – верность, тонкость восприятия мира, поэтичность. Единорог – эгоизм, скидка на ребячество – желание отгородиться от мира, интровертность. На таких давить нельзя, замкнутся – и никакой пользы. Но и потакать, разумеется, тоже не следует. Слишком много чести.
- Хорошо, - он отдаёт ей палочку; от соприкосновения с ледяными бледными пальцами девушка чуть вздрагивает. – Итак, ты отдаёшь себе отчёт в том, за что ты идёшь. И на что.
- Да, милорд.
- Я не убийца, Джой. Я всего лишь борюсь за выживание. Мне нужен рассвет.
Корд - безотчётным движением - руки к вискам.
– Да, легилименция - весьма увлекательная наука, - невозмутимо. – Надеюсь, со временем ты всё поймёшь. А теперь, раз уж всем так наскучила официальная часть… - Вальпургиевы рыцари опускают глаза; они так и не научились выдерживать взгляд Тёмного Лорда. – Раз уж всем так наскучила официальная часть, давай завершим то, зачем сюда пришли и ты, и я.
Медленно, словно во сне, Джой закатывает рукав мантии, блузки, протягивает вперёд узкую руку – ладошкой вверх. Коснувшись кончиком палочки девичьей кожи, лорд Волдеморт произносит заклинание – невербально, ибо есть тайны, которые не стоит доверять кому бы то ни было.
Тихо-тихо, прикусив губу, чтобы не заорать позорно от боли, Джой опускается на пол с ощущением, что на кожу плеснули кислоты, разъедающей плоть до кости. В висках какой-то невыносимый марш выстукивают тонкие стальные иглы, а окружающий мир начинает терять чёткость с угрожающей быстротой.
- Мне говорили, что ты гений в Чарах, Джой. Что ж, гениев надо холить и лелеять. Но, пожалуйста – в следующий раз постарайся не дерзить своему Лорду. …Родольфус?
- Да, милорд. – Руди осторожно поднимает племянницу и аппарирует, обхватив её одной рукой.
- Что ж, господа, раз вам столь опротивело моё общество, все свободны. Люциус, я позову тебя, когда ты мне понадобишься. Белла… останься.
Направляющийся к двери Долохов прячет усмешку в уголках длинных породистых глаз.
- Она справится, милорд, - полувопросительно говорит Белла тем хрипловато-бархатным голосом, которым она обращается только к Лорду.
- Надеюсь, она столь же хороша, как ты мне расписывала, - эти чуть приметные нотки недовольства Белла Влюблённая улавливает ещё до смысла фразы.
- Джой – чудачка, милорд. Но она талантлива, и она – настоящая слизеринка. Вы не разочаруетесь в ней.
- Чудачка? – тонкие губы Тёмного Лорда трогает улыбка. – Чудаком, помнится, Стэн всегда называл своего младшего брата… История повторяется. Таким, как эти младшие Лестрейнджи, надо поменьше думать и побольше делать.
Отблески огня пляшут фантастическими рыжими зверями на каменных стенах и в квадратных коньячных стаканах; завораживающе-тёплый горько-кофейный полумрак царит под высокими сводами фамильного замка Малфой-мэнор.
- Люциус, мнится, никогда не научит домашних эльфов отапливать помещение, - лорд Волдеморт зябко поводит плечами, касается пряно пахнущих волос Беллы. – Иди сюда.
А девчонка Джой Корд лежит в подступающей лихорадке, намертво вцепившись в подушку.
- Салазар побери… шикарное ощущение… - пытается ехидничать сквозь зубы она.
- Такова плата. Слуга и господин связываются болью, и эти нити неразрываемы, - голос Родольфуса Лестрейнджа ровен и глуховат. Сейчас он ничего не может сделать, чтобы облегчить мучения посвящённой в Рыцари, и это не первое осознание бессилия в его жизни. А бессилие, по его мнению, худшее из того, что может испытать человек.
- Слуга… господин… какие мерзкие слова. Как мерзко то, что я слуга какого-то полукровки…
- Замолчи! – неожиданно холодно, хлёстко, словно пощёчиной. – Теперь ты не имеешь права не только говорить такие слова, но и думать подобным образом. Запомни это.
Джой молча смотрит на него светло-карими глазами, зрачки сужены от боли. Руди отворачивается, говорит уже тихо и мягко, стараясь загладить свою оправданную, впрочем, жёсткость.
- Джой, это состояние продлится ещё около недели, пока Метка не обретёт чёткие очертания. Я не смогу быть поблизости – завтра мне надо уезжать в Ирландию. Если что-нибудь случится, вызывай меня через камин, но, надеюсь, Бертран со всем справится. А через три дня придёт Наставник, которого для тебя выберет Лорд. Ты ведь знаешь о Наставниках?
Джой знает. Джой всё равно. Она отворачивается к стене.
- До свиданья, Джой. Я вернусь через две недели.
Чувствуя себя последним извергом, Руди выходит из комнаты и тихонько притворяет за собой дверь. Он не знает, что племянница шепчет сейчас - одними губами: «Не уезжай…»
В расчерченный квадрат окна мерно бьётся английский дождь и пожелтевшие кленовые листья.
