Snow-born Sorrow// В подарок
И-Тиу, на заказ: слэш-без-слэшный гаррирон, драма, "скисло молоко, какао не получится".
- Помнишь, как-то... ну, по-другому все было.
Рон сидит и крутит в руках пустую чашку. Смотрит внутрь. Иногда поднимает глаза.
Рон - он всегда так. Даже в двадцать лет стесняется говорить о серьезном; для него это слишком уж неестественно, непривычно-больно-страшно.
Я сижу напротив него и тоже кручу в руках пустую чашку. Смотрю то на него, то за окно. За окном какая-то скучная и ненастоящая зима: на улицах Годриковой Впадины гололед, редкие-редкие сугробы и холодный, пронизывающий до костей ветер.
- И Рождество мы по-другому встречали...
Рождество было позавчера, но мы с Роном его пропустили. На центральной площади, рядом с мемориалом давно стоит нарядно украшенная ёлка. Повсюду гирлянды и колдовские иллюминации из магазина Джорджа.
(Около недели назад мы наконец поймали того подонка, который накладывал на эти гирлянды заклинание удушения. На запястье была самодельная Черная Метка, но, в общем, никто этому не удивился.)
Дети играют в хоккей на площади, а мой сосед напротив, мистер МакМиллан, поправляет упавший рождественский венок. Все это настолько похоже на декорации нашего с Роном затянувшегося сна, что меня немного тошнит. Впрочем, может, это и оттого, что я не завтракал.
- Ну, ты понимаешь. Я думал: победа - она и есть победа.
Я знаю, что он так думал, потому что я чувствовал примерно то же самое. После уничтожения Волан-де-Морта не должно было остаться никаких опасностей. Слишком уж перспективы были радужные, слишком большая цена была заплачена, слишком все выглядело хо-ро-шо.
(А сейчас, два с половиной года спустя, Косой переулок примерно раз в месяц запросто подвергается атаке группы магов: неизбежные погромы в магазинах, раненые, убитые. Если удается схватить кого-то: неизменные татуировки на запястьях. У них нет единых лидеров, у них даже нет какой-то идеологии или системы, это просто-напросто а-нар-хис-ты.)
- Я все понимаю, Рон.
Сегодня у нас нечто вроде выходного. Работаем два дня через день, и это еще довольно неплохой график: кадров в аврорате постоянно не хватает, и даже в этот самый законный выходной может прилететь сова из Штаба, и окажется, что нас уже полчаса как ждут где-то у черта на куличиках.
(Потому что захват заложников в одной из деревень, и преступники еще даже не придумали никаких требований, а просто грозятся переавадить всех к чертям собачьим; и когда мы их схватим, живыми или нет, на их запястьях будут самодельные Черные Метки)
- Но что, черт возьми, у нас с тобой происходит в личной жизни?
Вот тут голос Рона - на этом резком переходе - еще отчаяннее прежнего. Но спрашивает он с таким видом, словно твердо уверен: я знаю ответ.
А я ведь не знаю.
- Рон, дружище, это, наверно, кризис ранних браков, так говорят.
Он покорно слушает бред, который я несу каждый день, что мы с ним проводим плечом к плечу на работе, дома, на улице. Говорю избитые глупости и пошлые банальности, лишь бы он слушал.
- Это все послевоенный синдром, Рон, это пройдет. Возможно, вы с Гермионой и мы с Джинни, когда все успокоится...
(Когда мы начнем бриться и нормально питаться; когда нас перестанут будить совы из аврората; когда по магическому миру можно будет гулять без палочки, крепко зажатой в кармане)
- Почему я от нее устал, а?
Рон все время такой наивно-прямодушно-глупый, что я невольно улыбаюсь.
- Все у нас было так здорово: дом, планы, детей хотели, а потом, ты помнишь: развалилось и кончилось; и я сейчас видеть ее не могу, когда мы рядом, и думаю о ней постоянно, когда ее нет.
Я знаю, что он чувствует, потому что я чувствую почти то же самое в отношении Джинни.
Джинни, милая Джинни. Кривовато ухмыляюсь. Как же она меня достала.
И с кем она сейчас, интересно.
Буйно-солнечно-невероятная, как Рон.
- Рон, нам просто надо еще немного продержаться. Все наладится.
Я не верю в то, что все наладится
скоро, но Рону об этом знать не обязательно.
(Все не может наладиться, пока Отдел внутренних расследований аврората в месяц раскрывает десяток должностных преступлений; пока Кингсли все еще не справляется с собственным кабинетом министров, и недовольство им в народе растет; пока вместо помощи от европейских государств мы получаем лишь косые взгляды)
Мы молчим.
- Что ты будешь? Чай, кофе?
Я спрашиваю, лишь когда пустота чашки будто начинает сжиматься вокруг меня. Не знаю, как еще это объяснить. Я всего-навсего слишком привык к тому, что этот вопрос задает мне Джинни. И что готовит мне Джинни. И что пустых чашек я вообще никогда не вижу.
- Какао, если можно; ты знаешь, я люблю.
Отлично. Теперь вопрос: как оно готовится. Вроде бы там должно присутствовать молоко.
Подхожу к холодильнику, критическим взглядом осматриваю все полки, распахнув перед этим белую дверцу, покрытую грязевыми разводами.
(Странно, когда мы жили с Джинни, никаких разводов сначала не было, а потом случился все-таки один развод, и после него все остальные разводы посыпались, как лавина)
Наконец нахожу пакет молока, подношу к носу.
Мерлин мой.
- Скисло молоко, какао не получится.
У меня, наверно, очень удрученный голос: мне жутко неприятно, что холостяцкая жизнь оказывается такой огромной подставой. Что молоко, оказывается, нужно покупать, а холодильник время от времени - размораживать, чтобы он не вонял как протухший скунс. Джинни почему-то наизусть помнила все эти заклинания. Освежающее, вычищающее, даже чары шинкования, прости Мерлин. А сегодня, по-моему, исполнилась неделя вот этому батону.
- Переживем.
Делает вид, что ему все равно, но я точно знаю, что Гермиона, при всей своей занятости, никогда не оставляла его без чашки свежего какао.
И вообще, я давно уже не представляю, как можно вот это все пережить. Чертову скучную и холодную зиму. Чертову скучную и холодную жизнь.
Из всего, что было у меня когда-то, сейчас остался только Рон, вот этот небрито-нескладно-невзрослый парень, мой напарник и лучший друг.
- Слушай, мы ведь встретим Новый Год вместе, а?
Глупо, наверно, звучит, и как-то отчаянно.
- Давай. Ты покупаешь виски.
- Заметано.
Улыбается. Странная у него улыбка, застенчиво-беспокойно-мандариновая.
- Может, по такому поводу даже не вызовут.
- А если и вызовут, черт бы с ними всеми.
Кручу в руках пустую чашку и хмуро улыбаюсь ему в ответ.
