Глава 3 [3]
А в субботу на завтрак опять был тыквенный пудинг. И какой, спрашивается, смысл вставать, если тебя ждет тоскливый, типа эротично подрагивающий охристый пудинг, всего-навсего чертов пудинг, а не вафли, политые шоколадом? Какая же это суббота? Лучше бы я сегодня последовала примеру Миллиссент, которая в выходные всегда дрыхнет до полудня, а потом встает с отпечатком подушки на щеке, опухшая, но безмерно добродушная и даже, наверное, счастливая.
Она со мной так и не разговаривает, кстати.
После завтрака я направилась прямиком в библиотеку, чувствуя себя какой-то особо извращенной разновидностью Грейнджер: в этом году я почему-то в библиотеке провожу больше времени, чем половина моих однокурсников, вместе взятых. Я там даже свой стол, что стоит у окна с видом на квиддичное поле, подписала, а столешница снизу вся в моей жвачке. И ножки у своего стула я разболтала так, как мне удобно. То есть обосновалась капитально, и мне это нравится.
До обеда я успела решить восемь задач повышенной сложности по трансфигурации, составить обзор самых важных открытий зельеварения семнадцатого века для Снейпа и перекатать у Малфоя конспект по астрономии. Медаль мне.
А когда я уже складывала свитки с выполненными заданиями в сумку, кто-то легонько тронул меня за плечо. Я обернулась – это была Лавгуд.
Уж не знаю, как долго мы с ней так стояли и молча смотрели друг на друга. Минуты две точно.
У Лавгуд большие, влажные глаза чуть навыкате, и густые-прегустые светлые ресницы. Ланьи глаза, и еще нос очень правильный. Я ни у кого еще не видела такого правильного носа.
Не знаю уж, о чем думала Лавгуд, когда таращилась на меня своими ланьими глазами. Наверное, о том, что на самом деле я – не такая уж плохая, и украла палочку ее матери из-за какой-нибудь кошмарнейшей необходимости, и что сейчас, смотря в ее ланьи глаза, я дико раскаиваюсь и мечтаю посыпать голову пеплом. А я думала только о том, о чем же, интересно, думает она, и еще немного о том, что во всем Хогвартсе не найдется больше никого с таким отменным носом, как у Лавгуд.
- Чего тебе? – сказала я, когда мне немного наскучило разглядывать ее нос.
- А тебе? – выдала Лавгуд.
- Мне – ничего, - немного удивленно ответила я и сделала шаг к выходу.
- И мне ничего, - Лавгуд улыбнулась, но улыбнулась только ртом, а остальное лицо напоминало гипсовую маску. – Мне – ничего. Как обычно, - и, развернувшись, Лавгуд неторопливо направилась к стойке мадам Пинс, которая клевала носом над формулярами.
А мне почему-то стало гнусно. Хуже было бы, только если бы нас неделю кормили только тыквенным пудингом.
* * *
Наверное, пора уже рассказать о том, зачем мне вдруг так срочно понадобились деньги.
Нет, я не проигралась и не задолжала торгашам-нелегалам из Лютного переулка. Я даже не собралась бежать из дома во Францию или на Мальдивы, да и на шикарное белье для первой брачной ночи я тоже не коплю.
Все гораздо более пошло и прозаично. Ладно хоть, проблемы не у меня, точнее, не совсем у меня – у моей старшей сестрицы. Зовут ее, страшно сказать, Кассиопея (хотя, мне ли, Персефоне, над этим ржать?), она умница и красавица, типичная чистокровная девица с отдельной комнатой для платьев, со въевшимися в подкорку безупречными манерами и расписанным чуть ли не по месяцам будущим. Папина любимица Касси, кокетливая скромница, душа светских приемов, пример непутевой мне …
И на тебе – беременная. Совсем чуть-чуть правда, меньше месяца, но все-таки беременная.
Скажите, какой IQ надо иметь, чтобы умудриться залететь от
полукровки? А потом держать все в секрете две недели, прежде чем решиться написать мне. Она, видите ли, опасалась, что я сдам ее родителям…
Хотя, эта мысль, если честно, приходила мне в голову. А что – родители легко и, главное, быстро и негласно уладили бы все эти несуразности (Касси, конечно, небо с овчинку почудилось бы, но зато мне – никакого геморроя). Подобный прецедент уже был в семействе Блэков, так там неосмотрительно раздули из этого скандал на всю Британию - до сих пор расхлебываются…
… На самом деле, такие «оплошности» случаются довольно часто. Просто все, кроме Блэков, молчат в тряпочку и тихо отваливают энную сумму известной в узких кругах целительнице из частного отделения Святого Мунго (держу пари, что у этой дамы побывала треть «невинных» аристократочек).
А Касси не хочет неприятностей. Касси надеется, чтобы мама с папой ничего не узнают, и, значит, не станут запирать ее дома на пару-тройку месяцев, не будут лишать права голоса в их присутствии, и вообще Касси хочет и дальше оставаться «папиной пчелкой», чтобы по-прежнему – новые платья каждые выходные, и чтобы три раза в неделю приходил частный репетитор по испанскому (который, впрочем, все равно уже вернулся в солнечную Испанию, узнав, что скоро станет папочкой).
Касси – трогательное, неземное какое-то существо с милой улыбкой на розовых губках. Думаю, родители скорее ожидали бы такого фортеля от меня, маленькой хамки, которая даже на этих сиропных приемах в ответ на умильные сюсюканья в духе «ах, какая леди растет, вы уже подыскали ей приличную партию, миссис Паркинсон? Присмотритесь к моему сыну…» не погнушается ляпнуть что-нибудь типа «ах, миссис Флинт, мы всенепременно присмотримся к вашему сыну, как только он научится самостоятельно зашнуровывать ботинки. А у кого вы заказывали такое прелестное платье?»… Что-то меня опять унесло в сторону… Так вот – Касси все так любят, а родители – в особенности, и она не хочет это терять.
Так что избавляться от ошибок молодости придется с финансовой помощью безотказной, черт бы все это побрал, младшей сестры.
* * *
Миллиссент догнала меня, когда я шла с ужина в самом мрачном расположении духа – вафлей с шоколадом я сегодня так и не дождалась, - и, еле отдышавшись, очень содержательно высказалась:
- Панси, ты это… ладно, чего там... Да?
- Конечно, Миллиссент, все так и есть. Так, как ты сказала, подруга, - я похлопала ее по плотному могучему плечу. Миллиссент облегченно улыбнулась.
- Что там с Малфоем? – она многозначительно подмигнула и выудила из кармана мантии булочку. Оголодала, бедная.
- Где – там? – вздохнула я, заскрежетав зубами. Ненавижу. Как же я все это ненавижу… Ну неужели домовикам так сложно приготовить вафли в шоколаде? Если бы я получила свою дозу шоколада, я определенно была бы гораздо добрей.
- Ну, вы же в Хогсмид завтра идете! – Миллиссент поиграла бровями. Я едва удержалась от того, чтобы не расхохотаться ей в лицо – так потешно она поднимает и опускает брови, вы бы видели! Две толстенькие мохнатые гусеницы, по очереди встающие на дыбы.
- Ну, идем. И что?
- Вы того... встречаетесь, да? – с придыханием молвила Булстроуд и затаила дыхание в ожидании ответа.
- Миллиссент, это ты «того»! – вскипела я. – Не суй свой нос не в свое дело, ясно?
- Ясно, - довольно кивнула Миллиссент и одним махом откусила треть булки. А я с запозданием сообразила, что, обладая таким складом ума (или что там у нее), как у Миллиссент, мою последнюю фразу можно расценить как почти чистосердечное признание.
- А что там с Ноттом? – поспешила я сменить тему. В разговоре с Миллиссент надо по возможности не использовать сложных предложений. Чем фраза короче и емче, тем быстрей она будет усвоена мозгом нашей милой Миллиссент.
Булстроуд зарумянилась и страстно стиснула пальцами многострадальную булку.
- Он сегодня первый со мной поздоровался, - с тихой гордостью произнесла она. У нее даже живот втянулся от торжественности момента, и осанка сразу стала благородной такой, что я тоже невольно расправила усталые плечи, - и за ужином предложил свою булочку, у него что-то аппетита не было, - она помахала у меня перед носом огрызком несчастного хлебобулочного.
- Поздравляю, - сказала я, покосившись на бренные останки ноттова подарка, - глядишь, на таких космических скоростях, к выпускному он даже первым схватит тебя за задницу. То-то счастья привалит, а?
Миллиссент зарделась и больше на мои провокации не поддавалась. А я подумала, что вряд ли Нотт к выпускному отрастит ладони необходимого размера – такого, чтобы в них поместилась хотя бы половина филейной части Булстроуд.
А вы говорите – примирение это тяжело.
* * *
И все-таки, несмотря ни на что, я не мизантроп. Я ведь люблю людей, то есть, люблю за ними наблюдать – это бывает до крайности забавно. Если мне некого будет презирать, если мне над кем будет глумиться, если мне не при ком и не о ком будет ронять саркастичные комментарии, я тронусь от нехватки самовыражения, превращусь в желчную, неудовлетворенную жизнью и вообще, девицу. Так что, если человечество вдруг резко вымрет, поголовно поумнеет, перестанет беременеть от заезжих репетиторов и научится адекватно себя оценивать, я умру.
Но, судя по нашей школе, я буду жить вечно…
- О чем задумалась, Паркинсон? Что беспокоит юный ум?
- Шел бы ты отсюда, Нотт, - поморщилась я. – Вы все почему-то так уверены, что я не буду снимать баллы со своих, если застукаю в коридорах после отбоя.
- О нет, ты не будешь. Ты предоставишь эту честь кому-нибудь рангом повыше. Тому же Снейпу, к примеру, - эта паскуда еще и улыбается.
- Ты куда-то торопился? – я решила проигнорировать столь изящный намек.
- Да не особо, - пожал Нотт плечами. – Тебя искал.
- Идиотизм. Это еще зачем?
- Миллиссент Булстроуд в тревоге и печали: ее любимая Панси куда-то запропастилась. Вот Миллиссент и беспокоится: а вдруг ее дражайшую Панси поймает какой-нибудь Филч и оштрафует по самое не могу? – подмигнул засранец.
- Мерлин, уже семестр прошел, а она все никак не запомнит, что я - староста… - простонала я. – А ты-то чего поперся меня искать?
- Булстроуд попросила, - осклабился Нотт, улыбаясь от уха до уха.
- А ты, виляя хвостом, ринулся исполнять просьбу… Не смеши, - я пару раз нервно щелкнула пальцами. – Скорее я заявлюсь на пары в пеньюаре.
- Ну ладно, ладно, - Нотт поднял руки вверх, словно сдаваясь, – мне было все равно, куда и к кому идти, лишь бы подальше от Булстроуд. Как-нибудь намекни ей, что у нее мерзкая развратная пижама, при взгляде на которую любой нормальный парень почувствует себя импотентом.
Я не выдержала и расхохоталась. В пустом коридоре мой смех троекратно усилило эхо.
- Ну уж нет, теперь я обязательно скажу ей, что она прекрасна именно в этой пижаме, - выдавила я. – И что тебе этот наряд очень понравился.
- Жестокая ты, Паркинсон, - скорбно произнес Нотт. – Когда там твой обход заканчивается?
- Да прямо сейчас, - я представила себе «сцену соблазнения Теодорчика» и снова захихикала. Все-таки Миллиссент очаровательна даже на расстоянии. – Идем… импотент.
- Поосторожней, Паркинсон, - подмигнул Нотт. – Я могу неправильно тебя понять.
Когда я поднялась в спальню, Миллиссент не спала. Она сидела на моей кровати в своей развратной персиковой пижаме с немыслимым декольте и ждала меня.
- Скажи, я гений! – громогласно прошептала она, так и не дождавшись каких-либо вопросов с моей стороны.
- Ты гений, Булстроуд, - покладисто признала я, стягивая колготки. – И что же такого гениального ты совершила, пока я браво патрулировала коридоры?
- Я сделала вид, будто потеряла тебя. Ну, и под этим предлогом подошла к Нотту. И он – ради меня, представляешь? – пошел тебя искать! Потому что я попросила! – Миллиссент просто светилась от счастья. – Он тебя нашел хоть?
- Нет, - сказала я и задернула полог. – Не нашел.
_________________________________
Миллиссент, Нотт и невнятная Панси на заднем плане: http://s61.radikal.ru/i171/0910/33/ff5adef4c362.jpg (или http://vkontakte.ru/photo32273470_140611163)
