Глава 1В больнице Литл-Уинтинга было холодно и пахло болезнью. Весь воздух был наполнен тяжёлым, невыносимым ожиданием. В маленькой одноместной палате на узкой койке лежал ребёнок, на вид лет шести, а на табурете у его постели сидела усталая светловолосая женщина. Что-то в этих двоих было похожим: в разрезе глаз, форме кистей рук или изгибе бровей… Они были родственниками, но никто не мог бы сказать, что они – мать и сын. Хотя болезненная худоба и слабость ребёнка вместе с тонкой кожей и тёмными кругами под глазами у женщины делали их родство более очевидным.
Ребёнок дрожал. Его маленькое тельце судорожно подёргивалось, а тонкие пальчики сжались на складках больничного одеяла. Мальчик спал, но даже во сне его не отпускала боль. Его лицо имело напряжённое выражение, на щеках горел лихорадочный румянец. Он тяжело дышал, широко открыв рот, словно заглатывая воздух.
Петуния нежно поглаживала его по руке. Она страдала вместе со своим племянником. Прежде она и представить себе не могла, что этот мальчик займёт так много места в её сердце, но это случилось, как бы она не сопротивлялась своим чувствам. Раньше, желая только избавиться от мальчика, она не понимала, насколько он для неё важен. День, когда ему поставили диагноз, стал для неё днём открытий. Она вдруг вспомнила, что мальчик (как она продолжала называть его по привычке, хотя теперь хотела использовать имя) был сыном её покойной сестры, которую она ужасно ревновала к магическому миру, но всё-таки любила. Что мальчик для неё не чужой.
Она тяжело выдохнула и попыталась поудобнее устроиться на табурете. По-правде говоря, она ужасно устала. За последние несколько суток ей удалось поспать совсем немного. Мальчику («Гарри», - мысленно поправилась она) пришлось многое пережить, да и сама она ещё не совсем оправилась от операции. Однако она обнаружила, что готова многим пожертвовать, чтобы у этого ребёнка был шанс. Она единственная могла быть донором костного мозга, и решила, что не будет жаловаться на неудобства и тем более не позволит о них узнать мальчику («Гарри»). Он и так достаточно расстроен всей ситуацией, чтобы ещё взваливать на него чувство вины за её боль, которая, тем более, уже проходила.
Она сама в последнее время удивлялась своим реакциям. Когда она стала заботиться о Гарри? Когда её стали волновать его чувства, желания, физическое и эмоциональное благополучие? Когда этот кошмар начался, пару месяцев тому назад, она беспокоилась только, что ребёнок может умереть у неё на руках (сын Лили!), а соседи будут сплетничать о её семье. Но потом, со временем, она увидела, как страдает мальчик, которого она приняла в семью, от одиночества и страха. В её сердце начали пробуждаться чувства, о существовании которых она успела благополучно позабыть. Сначала её одолевала жалость, потом – вина. Проводя дни и ночи рядом с мальчиком во время вынужденного ожидания, она постепенно осознавала, как много ошибалась на его счёт. Мальчик был ненормальным («Волшебником», - снова поправилась она, на этот раз с мрачной решимостью), но это не делало его плохим человеком. Она обращалась с ним как с грязью в прошлом, заставляла выполнять всю самую тяжёлую работу, никогда не хвалила, часто наказывала без причины, а Гарри, как ни в чём не бывало, смотрел на неё добрыми сестринскими глазищами и продолжал помогать ей по дому, надеясь на какую-то благодарность.
Сейчас, вспоминая то время, женщина качала головой – она должна была заметить, что мальчик пытался заботиться о ней, по-своему. Она должна была заботиться о нём лучше. Она жалела, что не воспользовалась шансом узнать этого ребёнка поближе, когда он был здоров. Может быть, она смогла бы заметить неладное гораздо раньше, если бы не обвиняла мальчика в симуляции, когда он жаловался на усталость. Может быть, тогда эта болезнь не зашла бы так далеко, и операция, последствия которой сейчас можно было увидеть невооружённым глазом, не стала бы необходима. Может быть, ребёнку не пришлось бы перенести столько страданий, пока он не стал достаточно сильным, чтобы пережить спасительную процедуру. И может быть, сегодня она сидела бы с ним за столом, помогая с первыми домашними заданиями, вместо того, чтобы наблюдать, как племянник отчаянно цепляется за жизнь. Может быть, она боялась бы, что он может подхватить простуду, а не того, что он может умереть от лейкемии, если не приживётся донорский костный мозг, или в ослабленный организм проникнет инфекция, или просто не выдержит сердце…
Петуния помотала головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей, и снова взяла мальчика за руку. Ей смертельно хотелось спать, но она не могла себе этого позволить. С минуты на минуту должен был прийти врач, чтобы рассказать о состоянии Гарри. Сейчас решалась вся его дальнейшая судьба. Петуния сидела вместе с мальчиком, ожидая доктора, пока тот не уснул, что было не удивительно: лихорадка выпила из него все силы. Хотя тот отчаянно хотел ждать до победного конца, женщина решила позволить ему спать. После операции Гарри было так плохо, что он больше бредил, чем именно спал, и она не собиралась отнимать у ребёнка эти несколько минут забвения. Хотя всё равно придётся будить его, когда врач, наконец, появится.
Дверь палаты тихо скрипнула, и в щель заглянула медсестра. Петуния кивнула ей, и та вошла, стараясь не шуметь. Её звали Джейн, и она недавно окончила медицинский институт, после чего нашла работу здесь, в больнице, хотя её мечтой было работать в стоматологической клинике. Она ухаживала за Гарри последние несколько месяцев, и они с Петунией часто пересекались.
- Уже что-нибудь известно? – спросила она шёпотом.
- Нет, - ответила Петуния, бросив на мальчика нервный взгляд. – Доктор должен скоро придти.
- Не понимаю, чем ребёнок может заслужить такие страдания? – грустно заметила Джейн, присаживаясь на шаткий табурет. – У меня ведь дочка того же возраста, веселая девочка… Не могу себе представить, что бы я делала, случись с ней такое.
- Не дай бог, - отрезала её собеседница и покачала головой. – И врагу не пожелаю.
Они посидели минуту в тишине, но напряжение было слишком велико.
- Вы хорошо держитесь, особенно после операции, - похвалила медсестра.
- О, пожалуйста, не упоминайте о ней, когда мальчик проснётся. Он такой сострадательный… Ему будет неприятно слышать, что для его выздоровления кому-то пришлось терпеть боль.
Джейн на секунду замялась, но всё-таки осмелилась:
- Петуния, могу я спросить, почему вы всегда зовёте его «мальчик»? Ведь он ваш племянник, и вы живёте вместе… Может быть, я чего-то не понимаю…
- Нет-нет, - прервала её петуния, её голос стал напряжённым. – Пожалуй, мне нужно хотя бы кому-то рассказать правду… А правда в том, Джейн, - она вздохнула, собираясь с духом, – что я не горжусь тем, как обращалась с Гарри до того, как узнала о его диагнозе.
Взгляд медсестры тут же стал твёрже. Она не раз встречала в своей работе понятие «насилие в семье», но прежде никогда не сталкивалась с чем-то подобным в жизни.
- Гарри попал в нашу семью, когда я была полностью увлечена своим сыном. Дадли на год старше, и поэтому когда Гарри ещё лежал в манеже, он уже ползал и бегал по дому. Конечно, всё моё внимание было сосредоточено на нём. Я никогда не ладила с сестрой, матерью Гарри, у нас были абсолютно противоположные взгляды на жизнь, и я была слишком упряма, чтобы даже попытаться её понять. Я вышла за Вернона, которому моя семья нравилась ещё меньше, и мы переехали сюда. А потом, когда я уже и думать забыла о сестре, на порог подбросили Гарри. Единственное, что хоть как-то объясняло ситуацию – письмо, которое лежало поверх пелёнки. Там говорилось, что Лили и её муж погибли, и я осталась единственной, кто может его принять. Конечно же, я не хотела чужого ребёнка. Сначала я думала сдать его в детдом… Но, к счастью, Вернон меня отговорил. Он сказал, что, когда мальчик подрастёт, из него может выйти неплохой помощник.
Мы обращались с ним, как с вещью, Джейн. Мы никогда не играли с ним, а Дадли наблюдал за нашими действиями и подражал нам. Мы никогда не могли отказать себе в удовольствии побаловать Дадли, но на Гарри мы жалели денег. Мне так стыдно за это! – призналась Петуния. Её щёки горели, а глаза слишком ярко блестели в свете слабой больничной лампы. – Я всё время его ругала. Он так похож на Лили! Та же тонкая фигурка, те же губы, те же глаза… Я держала зло на неё всё это время, и срывалась на её сына…
Миссис Дурсль закрыла лицо ладонью, пытаясь сдержать слёзы. Джейн смотрела на неё со смесью сочувствия и недоумения.
- Но я исправлюсь, Джейн, не беспокойся, обязательно исправлюсь. Я уже пообещала себе, что теперь всё будет по-другому. Мы с Верноном сделали ремонт в детской, и теперь у Гарри будет своя комната…
- Раньше мальчики спали в одной комнате? Но зачем же тогда расселять их, от этого может быть только хуже… - перебила смущённая медсестра.
- Нет, дорогая… Когда Гарри к нам попал, у нас была одна незаселённая комната, но она была заполнена хламом и старой мебелью. Сначала мы действительно укладывали мальчиков в одной спальне, но у Гарри были постоянные ночные кошмары. Он просыпался среди ночи и громко плакал, а его плач будил Дадли. Мы с мужем поняли, что нужно их разделить, хотя бы на время. Но на то, чтобы разобрать весь хлам во второй детской нужно было время… И я поставила кроватку Гарри в чулан под лестницей. Сначала мы пытались что-то сделать с мусором в той комнате, а потом… потом привыкли, что мой племянник спит в чулане. Почему-то там ему кошмары не снились. Вернон там всё оборудовал… Получилась маленькая детская. Гарри спал там всё это время. Иногда за какую-нибудь оплошность Вернон запирал его на несколько дней, выпускал только в туалет. А я… я ничего не сказала поперёк, ни разу… - женщина заплакала. Усталость и напряжение вырвались на свободу бурным потоком слёз. Она громко всхлипывала, и это разбудило спавшего на койке ребёнка.
Пока Петуния пыталась взять себя в руки, Гарри открыл глаза и сонно потёр веки кулачком. Потом он понял, что его тётя плачет. Тут же он потянулся к ней свободной рукой и подёргал за халат.
- Тётя Петти? – тихо прошептал он.
Женщина вытерла лицо рукавом и повернулась к ребёнку, натянуто улыбаясь.
- Ты проснулся? Хорошо. Доктор ещё не приходил, - сказала она, и потрепала его по волосам.
Гарри зажмурился. Он не привык к ласке, но в последнее время его тётя прикасалась к нему всё чаще, и он ещё не мог решить, нравится ему это или нет. На примере Дадли и других детей, он знал, что такие прикосновения – это способ выразить привязанность, поэтому терпел, чтобы не обидеть тётю.
В последнее время она была очень добра к нему. Гарри не мог вспомнить, чтобы раньше она ему улыбалась. Прежде он всегда был ненужным, лишним. Когда выяснилось, что он болен и может никогда не поправиться, Гарри испугался, что тётя откажется от него. Ведь кому нужен чужой больной ребёнок?
Но вместо этого тётя вдруг взглянула на него другими глазами, без пелены злости и раздражения. И стала проводить с ним больше времени, чем с мужем и сыном вместе взятыми, не отходила от его кровати в особенно тяжёлые дни, рассказывала ему (впервые в жизни!) сказки и легенды, когда он не мог уснуть. Сначала Гарри не мог в это поверить. Он каждый раз удивлялся, когда она снова приходила в больницу, как на работу, и задавался вопросами: почему она это делает? Почему она не остаётся дома, со своим любимым сыном? Зачем она уделяет ему внимание, хотя всегда говорила, что он его не стоит? Каждый раз он придумывал новое оправдание для её странного поведения: может, она любит больницы, или соседи плохое подумают, если она не придёт… В конце-концов, он сдался и спросил об этом её саму. Тётушка тогда расплакалась, а потом долго-долго, непонятно за что, просила прощения. Конечно, Гарри её за всё простил, он ещё не умел по-другому.
Рука Петунии, легонько гладившая волосы племянника, дрогнула, когда снова скрипнули дверные петли. Все взгляды устремились на вошедшего доктора. Мужчина улыбнулся обитателям палаты, и коротко кивнул медсестре.
- Добрый день, миссис Дурсль, - сказал он, садясь на краешек койки. – И вам добрый день, молодой человек. Как самочувствие? – спросил он у Гарри, но прежде, чем мальчик успел что-то ответить, заговорила его тётя.
- Температура никак не спадает. Может, вы ему что-нибудь дадите? – с надеждой поинтересовалась она.
- Мне очень жаль, но пока нельзя. В послеоперационный период желательно давать ему как можно меньше лекарств, чтобы восстановился иммунитет. Но не волнуйтесь, скоро жар спадёт сам. Судя по вашим показателям, можно сказать, что операция прошла успешно. Теперь осталось только пройти курс поддерживающей терапии. В других случаях, конечно, я рекомендовал бы химеотерапию, но так как у Гарри непереносимость некоторых препаратов, лучше не рисковать. Если не будет никаких осложнений, юный мистер Поттер сможет отправиться домой через две недели, - ответил доктор.
Медсестра Джейн радостно улыбнулась Гарри, который смущённо опустил глаза.
Петуния облегчённо выдохнула и украдкой вытерла уголки век. Скоро всё будет, как раньше. «Нет, - тут же возразила она себе, - теперь всё будет гораздо, гораздо лучше, чем раньше. Уж я об этом позабочусь, ради Гарри».
