Глава 1POV Гермионы
Я закрыла глаза и глубоко вдохнула, пытаясь успокоить роящиеся в голове мысли. Затем, уверенно повернув массивную ручку в форме головы тролля, толкнула дверь и вошла внутрь. Впустив меня, дверь громко захлопнулась, и я подскочила от неожиданности, еле сдержав чуть не слетевший с губ крик. Снаружи от очередного порыва ветра, недовольно поскрипывая, зашаталась со стороны в сторону ржавая вывеска с надписью «Дырявый котел».
Я неуверенно пошла в сторону барной стойки. Том стоял ко мне спиной, откупоривая очередную бочку сливочного пива. Я, немного потоптавшись на месте, подошла поближе, думая, как лучше к нему обратиться. Но в этот момент Том вздрогнул и резко обернулся. Почему-то меня это не очень удивило, учитывая теперешнюю обстановку в магическом мире. Но когда Том, прищурившись, узнал меня, на его лице не осталось и следа страха. Он тот час же расплылся в угодливой улыбке.
- А, мисс Грейнджер! – Ну, конечно же, его предупредили о моем приезде. Иначе и быть не могло. – Пройдемте за мной. – Том проворно заковылял мимо барной стойки в сторону узкого прохода, а дальше - вверх по лестнице, на второй этаж, туда, где размещался мини-отель. Я поспешила за Томом. Он остановился у комнаты с кривоватой, как, впрочем, и все вокруг, деревянной дверью с номером «3».
- Прошу, мисс, – Том протянул мне немного погнутый и почернелый от давности ключ, –
он распорядился, что бы вы жили именно в этой комнате.
Я благодарно улыбнулась и начала копаться в сумке в поисках нескольких галеонов, но мне, как назло, попадались лишь маггловские купюры. Я не без труда все-таки выудила из кучи всякого хлама в моей сумке, предусмотрительно увеличенной в объеме заклятием незримого расширения, четыре галеона. Но когда я подняла голову, то, к своему удивлению обнаружила, что стою в слабо освещенном коридоре совсем одна. Времени было в обрез, поэтому я поспешно открыла трясущимися от волнения руками ветхую дверь.
Комнатка оказалась простовато обустроенной, но достаточно уютной: в камине, предусмотрительно разведенном к моему приезду, шипел и мирно потрескивал сухими поленьями огонь, в комнате было тепло и сухо. Из мебели здесь были большой дубовый стол, стул с потертой мягкой обивкой, старое кресло, перекошенный платяной шкаф, кровать с железными спинками, на которых местами облупилась краска, большое старинное зеркало и поеденный молью пестрый ковер. Я уселась в кресло возле камина, устраиваясь поудобнее, и попыталась расслабиться, блаженно прикрыв глаза. Но тревожные мысли продолжали лезть в голову. Я не могла не думать об опасности, которой ежеминутно подвергались все мои самые дорогие люди. Ведь каждый из них сейчас мог быть совсем один, умирая или пребывая в смертельной опасности, и мое сердце болезненно сжалось. И больше всего сейчас меня волновало благополучие не членов Ордена, не Рона и даже не Гарри, а совсем другого человека… нет, я не думаю о таком, не думаю. Все будет хорошо, все живы, здоровы… все будет хорошо… В последнее время я слишком часто повторяла это про себя, как мантру, как молитву, стараясь избавиться от мучительных волнений. За их благополучие я молилась всем богам. Ведь каждый день умирали люди: магглы, магглорожденные волшебники вроде меня, полукровки и даже чистокровные волшебники. Списки убитых каждый день печатались в «Ежедневном Пророке». Без красноречивых статей-некрологов, даже без слов сожаления – просто имена, за каждым из которых стояла чудовищная трагедия, не вовремя оборванная жизнь. Я перечитывала эти списки ежедневно по пять-шесть раз, чтобы удостовериться, что там нет имен никого из моих близких. Чтобы успокоить сердце хоть на время. Но после недолгого облегчения опять наступало затяжное уныние – ведь это по сути ничего не значило, люди умирали каждую минуту. В это жуткое время нельзя терять бдительность ни на минуту. Уставшая и угнетенная тяжелыми мыслями, я больше не могла оставаться бездеятельной. Я встала с кресла, оглядываясь по сторонам и ища чем заняться. Мой чемодан стоял в углу, как раз возле кровати, и я с повышенным энтузиазмом принялась его разбирать.
Подчиняясь плавным взмахам волшебной палочки, вещи аккуратными стопками укладывались на предварительно почищенные очищающим заклятием полки платяного шкафа. Никакой путаницы: платьица к платьицам, маечки и шортики лежали порознь, книги – в другом отделении, надо признаться, занимавшем площадь гораздо большую, чем гардероб. Я закончила и с грустью окинула взглядом пустую комнату, еще пару минут назад казавшуюся такой уютной. Взглянув на часы, я помрачнела еще больше: было уже восемь часов вечера. Не надо обманывать себя, Гермиона, у него слишком много дел, сегодня он уже не придет. Я обессилено опустилась на край кровати, напряженно массируя виски. На меня нахлынула волна сильного уныния, и я не могла это контролировать. На миловидном личике появилась некрасивая складка между аккуратными бровями.
Я снова погрузилась в свои глубокие, тревожные раздумья. Все ровно волнение не спадет, пока я не увижу его. На этот раз почему-то вспомнились события того злосчастного вечера, когда был убит Дамблдор. Я снова и снова прокручивала в мыслях те события, восстанавливая до мельчайших подробностей рассказ Гарри. Не сосчитать, сколько раз за последнее время я думала об этом. И каждый раз меня охватывало странное чувство, как будто что-то скрылось от моего внимания, и тогда я чувствовала себя еще более обессиленной. В таких случаях я заставляла Гарри рассказывать мне все с самого начала. И раз за разом убеждалась в том, что я настолько хорошо осведомлена даже о мельчайших деталях, будто и сама там была. Из омута моих мыслей меня вырвал резкий звук, напоминающий стук. Я вскочила с кровати и растерянно осмотрелась по сторонам: не могла сообразить, откуда доносился этот звук и вообще, не послышалось ли мне. Дверь?.. Вряд ли кто-то мог меня здесь навестить, о моем приезде сюда пока никто не знал, ведь я только собиралась написать Гарри и Рону. Постучали еще раз, и я машинально повернула голову на звук. Мое сердечко радостно забилось, и я подбежала к окну и поспешно открыла одну створку, впуская мокрый комок перьев в комнату. Сова недовольно ухнула, отряхнулась, забрызгав меня каплями воды вперемешку с грязью, и протянула лапку, к которой была привязана аккуратно смотанная трубочкой записка. Я, не обращая внимания на недовольный взгляд совы, торопливо отвязала записку от ее чешуйчатой лапки и та, еще раз презрительно ухнув, улетела. Но сейчас я не могла думать о таких мелочах, ведь я узнала этот почти каллиграфический почерк, узнала эту манеру писать, наклоняя буквы немного влево, узнала запах полевых трав и подземельной сырости, которым пах пергамент… нет, я знала, от кого эта записка без подписи даже до того, как к ней прикоснулась. Я чувствовала. И не ошиблась.
"
В девять буду ждать тебя в баре внизу. Никуда не выходи, никому не пиши писем и не вздумай общаться с кем-либо через камин."
И я ожила. Волнение отступило, его сменила безудержная радость. Мои вяло висящие паклей волосы выровнялись и стали отливать золотом на свету. К бледным губам прилила кровь, и они сделались пухлыми и розовыми, глаза заблестели. На моем лице расцвела сияющая улыбка – я осталась довольна результатом. Отражение в зеркале изящно провело по талии руками и подмигнуло мне.
Я посмотрела на часы и, обнаружив, что у меня осталось всего десять минут, быстро переоделась в неприметную черную мантию вместо привычных джинсов и футболки: чем меньше внимания я буду привлекать, тем меньшим будет шанс на то, что нас заметят, узнают. В нашем положении это было бы, по меньшей мере, безрассудно.
Я выпорхнула из комнаты и, быстро сбежав вниз по узкой лестнице, вошла в битком набитый зал. Я, конечно, ожидала, что в субботний вечер этот местечко стает шибко популярным среди местных волшебников, но чтобы настолько… И я еще раз в уме восхитилась тем, насколько основательно он подошел к вопросу: в маленьком баре, где все теснятся, как селедки в банке, душном, провонялом алкоголем на любой вкус и кошелек, вряд ли кто-нибудь обратит на нас внимание. Да еще и вечером, когда добрая половина посетителей уже накачалась до отказа или еще лучше – видит седьмой сон в тарелке с салатом.
Задумавшись, я и не заметила, как оказалась у бароной стойки. Я стала пристально разглядывать всех посетителей, ища глазами одного-единственного человека. Задержав свой взгляд на дальнем углу бара, я наконец-то увидела его. Двое волшебников, - один худой и лысый, одетый в ярко-фиолетовую мантию, а второй бородатый и в теле, - заметив, что я остановила свой взгляд на них, прекратили свой оживленный спор и нелепо мне заулыбались. Но я смотрела не на них, а чуть дальше. Туда, где за самым дальним столиком, скрытом от посторонних глаз, сидел он, безразлично уставившись на стакан с огневиски, который он крутил в руке, переливая янтарного цвета жидкость со стороны в сторону. Сердце бешено заколотило о стенки грудной клетки, грозя вырваться из своих тесных оков. Он заметил меня. Когда бездонные черные глаза, в которые одновременно не возможно было смотреть, и от которых не было сил отвести взгляд, остановили свой взгляд на мне, я почувствовала, как меня трясет, будто в лихорадке. Я чувствовала, что он пристально за мной наблюдает. Я чувствовала, как он напряжен, чувствовала, как натянуты его мышцы, словно струны. Но его лицо, скрытое под безликой маской, не выражало никаких эмоций. Как всегда, в своей манере. Ничего не изменилось с нашей последней встречи. Но я жадно всматривалась в эту безжизненную маску, ловила каждый его вздох, старалась запомнить каждую малейшую черточку его лица, чтобы потом, когда снова наступит столетнее расставание, восстановить его образ в памяти до мельчайших подробностей. А я знала, оно обязательно наступит. И не могла ничего с этим сделать. На сто, а, может, и на все тысячу лет мы снова расстанемся, снова примерим безразличие друг к другу. Расстанемся без малейшей надежды увидеться еще хоть раз. Но в это мгновение я была безмерно счастлива, и все остальное отступало на задний план, а оставались только мы вдвоем. На этот короткий миг я смогла поверить, что у нас есть надежда.
- Ты кому-то говорила, что приехала сюда? – прозвучало вместо приветствия. В этом весь Северус.
- Нет, – тихо ответила я. Его лицо чуть просветлело, но он по-прежнему оставался напряженным. Один Мерлин знает, каких титанических усилий мне стояло удержаться и не поцеловать его прямо здесь. Я с трудом подавила этот порыв и покорно на него посмотрела. Кажется, он изучал меня, мой взгляд, то, как я себя веду. Можно было подумать, что он читает мои мысли, но этого не могло быть. Он бы этого никогда не сделал. Ведь это бы значило, что он мне не доверяет.
- Хорошо, – протянул он. – Тебе здесь нравиться?
- Да… - я удивленно на него посмотрела. Я думала, что он расскажет мне о своих планах, заберет с собой или… или что? Какая же я глупая! Ну зачем, зачем ему сдалась семнадцатилетняя дурочка, не знающая ровным счетом ничего о настоящей жизни? Не знающая ничего о войне. Зачем ему что-то мне рассказывать? Я же никогда не была романтичной глупышкой, почему же сейчас я вообразила себя героиней сказки с хэппи-эндом, а Снейпа – моим сказочным принцем? Откуда эта наивность? Черные глаза недоверчиво прищурились, и я похолодела. Я постаралась придать голосу уверенности, но тщетно. - Да, конечно. Здесь очень мило и… эмм… уютно, – получилось жалко и неубедительно, а вымученная невеселая улыбка, скорее всего, только добавила ему уверенности в том, что я солгала.
- Хорошо. – да что же он заладил «хорошо, хорошо»… Что здесь хорошего? Почему он ничего мне не рассказывает? Да он, скорее всего, и не планировал мне ничего рассказывать. По крайней мере, ничего конкретного, существенного. Тогда зачем он пришел? Что бы убедиться, что со мной все в порядке? Мог бы сову послать. Хотел меня увидеть? Тогда почему он так холоден, почему не пришел прямо ко мне в комнату, где мы могли бы побыть наедине…
- Ты должна быть осторожной, – его низкий властный голос вырвал меня из раздумий, – сейчас очень важно не терять бдительность. – ну зачем, зачем он мне это говорит? Я ведь и сама все понимаю. И этот тон… Тревожно как-то, не нравиться мне это все. – Ты пробудешь здесь до того, как авроры проводят тебя в Нору. Уизли пришлют тебе сову. До этого с «Дырявого котла» ни ногой, даже в Косой переулок. – я хотела возразить, но заметив, что он помрачнел еще больше, я промолчала. Сделав небольшую паузу, Северус продолжил: – Не волнуйся, этот случится скоро, долго скучать тебе не придется. – по его взгляду я поняла, что весь страх и отчаяние, которые я испытала в ту минуту, отразились на моем лице искаженной гримасой боли. Но он быстро взял себя в руки и, наколдовав стакан с водой, протянул его мне. Я судорожно сглотнула, дрожащей рукой взяла стакан и сделала несколько мелких глотков. Затем снова уставилась в безразличное лицо. В висках стучало, сердце колотилось о ребра так бешено, что темнело в глазах. Мне едва хватало воздуха, но я оставалась сидеть на месте. Я знала, что если я сейчас встану и уйду, наша встреча будет считаться оконченной. Не то что бы знала, скорее чувствовала.
- А как же ты? – собрав все оставшиеся свои силенки в кулак, я задала вопрос, который меня так мучил, вопрос, который не давал мне дышать. Настолько сложный, что, казалось, задать его равносильно смерти. Но если бы я не спросила, было бы еще хуже. А он не прекращал смотреть на меня неотрывно, и, казалось, ни разу не моргнул.
- Мне надо идти. – его резкий голос, словно ножом, резал мое хрупкое сердечко. Я задыхалась, судорожно хватая ртом воздух. – Ты же знаешь, я не могу остаться, – добавил Северус уже мягче. Мне показалось, или в его глазах промелькнуло беспокойство?
- Останься. Поговори со мной, просто побудь со мной, – тихо проговорила я, и отчаянно посмотрела на него, чувствуя, что я гасну. Гасну изнутри, как гаснет догорающая свеча. Но Северус был неумолим. Он отрицательно покачал головой. Ну на что, спрашивается, я рассчитывала? Он поднялся, небрежно кинув на стол рядом со стаканом с нетронутым огневиски пару галеонов. Я поднялась и выпрямилась, на автомате повторяя его движения, и посмотрела на него почти что безжизненным взглядом. Почти таким же, как у него самого. Одним широким шагом он преодолел расстояние между нами и, невесомо коснувшись холодными губами моего виска, поспешно вышел в ночь. А я так и стояла, бессильно вглядываясь в темноту, которая его у меня отняла. По щекам хлынули горячие слезы.
Я ничком упала на кровать, зарываясь лицом в большую мягкую подушку. Сил плакать больше не было, и я просто лежала на кровати, еще не мертвая, но уже не живая. Есть болезни, от которых нет лекарства.
