Пазл 1. Молодожёны. У каждого человека по мере его шагания по жизненной тропе от её истока к устью обязательно накапливаются какие-то воспоминания, события, которые связывают нашу жизнь из разрозненных кусочков в одно целое, придают ей некий смысл и оправдывают наше бренное существование. Некоторые события мы пролистываем не оглядываясь, другие надолго нас выбивают из колеи, и мы, спотыкаясь, по инерции бредя вперёд, никак не можем поймать опять за хвост эту коварную штуку – незримую путеводную ниточку. Иные проходят сей путь степенно, с величественной осанкой, не делая ни шага в сторону, тихо и осторожно, и уходят незамеченными. Другие сгорают без остатка, проживают жизнь яркую, полную взрывов и безумств, но, Мерлин ты мой, кто скажет, что все эти безумства того не стоили!
Обо всём об этом думала Молли, сидя в уютном кресле и вывязывая носочек для внучки. Что с ней такое? Почему всё чаще на неё накатывает грусть; может это и есть время, когда пора собирать камни? Она, не задумываясь, столько лет жила своей семьёй, отдавая всю себя без остатка, уставая, порой находящаяся на грани отчаяния, но всегда шедшая вперёд. Мысли о детях, постоянные заботы не позволяли задуматься о чём-то ещё, кроме как: «Что сварить на ужин? Где взять денег на новые мантии ребятам? Почему Артур опять прячет глаза и что он опять учудил?»
И вот теперь она была предоставлена сама себе и, хочешь не хочешь, её одолевали разные мысли. Молли догадывалась, что у неё так называемый кризис среднего возраста, ей было не комфортно от своего состояния и уныло. Вроде всё хорошо и замечательно, у неё крепкая дружная семья, дети все определены, устроены, весьма успешны, уважаемые люди в обществе, а что ещё нужно матери? Артур по-прежнему работал в министерстве, всё также был помешан на изобретении маглов, и с годами их отношения стали ещё нежнее. Казалось, супруги понимали друг друга с полувзгляда. Но приступы тоски и непонятного волнения накатывали на Молли в последнее время часто, и тогда она принималась листать альбомы с фотографиями, брала в руки свою заветную шкатулочку и уходила с головой в воспоминания.
Одним из ярких воспоминаний её собственного детства была вылазка втайне от мамы на рассвете. Молли часто слышала, как мама утром, смеясь, раздвигала занавески в её комнате и говорила: «Поднимайся, соня! Солнышко уже давно встало!» И девочке очень хотелось посмотреть, как это встаёт солнышко? Где, вообще, дом у солнышка, и кто его будит? На все её вопросы мама только смеялась, ласково трепала Молли по рыжим кудрям и приговаривала, что подрастёшь, узнаешь. И вот маленькая исследовательница решила непременно узнать, как встаёт солнышко. Она специально не сходила в туалет вечером, так как прекрасно знала, что если этого не сделать, то придётся сонной брести в предрассветной тишине куда следует. Всё получилось по её плану. Молли проснулась по надобности, сначала никак не могла очнуться, потом вспомнила о своём задуманном, и сон как рукой сняло. Выбравшись из кровати, путаясь в длинной ночнушке, Молли на цыпочках вышла из дома, прошла через сад и, осторожно прикрыв калитку, которая тут же предательски открылась, побежала по тропинке к речке, протекавшей буквально в двух шагах от дома Пруэттов. Взобравшись на косогор, Молли села, обняла колени руками, натянув ночную рубашку, и стала ждать. В какой-то момент она чуть было не заснула, тогда стала изо всех сил таращить глаза и щипать себя за руку. Было даже немного больно, но терпения Молли было не занимать! И вот, наконец, край неба над линией берега, где в дымке сказочно и туманно, сливаясь, вода переходила в другую синеву, показался свет, словно кто-то включил фонарик. Свет разгорался всё стремительнее, скоро глазам стало больно смотреть, и Молли прикрыла глаза ладошками, стараясь смотреть сквозь пальцы. Еще миг, и вдруг из-за линии горизонта выскочил краешек солнышка, стал прибавляться и стремительно выплывать наверх. Это было такое непередаваемое зрелище, что в душе Молли запели фениксы. Она в восхищении вскочила на ноги, раскинула руки в стороны и, казалось, готова вот-вот сорваться навстречу солнечным лучам. Весь мир вокруг преобразился, заливая серую предрассветную загадочность волшебным ослепительным светом жизни.
Молли никогда не узнала, что почувствовала мать, когда ранним утром зашла в комнату и не увидела дочки в кроватке. Лишь открытая калитка указывала путь беглянки. Бедная женщина в панике бросилась к реке, в голове ужас не давал вразумительно построить ни одной картины. Мать выбежала на косогор и остановилась как вкопанная. Над самой кромкой берега, раскинув в стороны руки, на высоте в нескольких дюймах от воды, парила её дочь. Молли ничего не слышала, не замечала вокруг. Её рыжие волосы, разметавшиеся по плечам, были пронизаны лучами солнца. Как будто бы маленький ангел слетел с небес. Когда мама обняла Молли, та никак не могла понять, почему она плачет и почему её совсем не ругает. Девочка, зарывшись носом в родные мамины волосы, прошептала: «Мамочка, теперь я знаю, как встаёт солнышко!»
С детства Молли отличалась упрямством. Когда она много лет спустя смотрела на Джинни, скрестившую на груди руки и поджавшую губы в решительном неподчинении обстоятельствам, ей это так живо напоминало её саму, что она, по инерции закусив удила и разнося в пух и прах кого-то за очередную провинность, смягчалась и остывала. Наличие братьев, пожалуй, сыграло не последнюю роль в её характере. Выросшая с мальчишками, научившись рано не показывать свои слёзы, Молли иногда проявляла прямо таки железную волю. Однажды, когда между максималистами подростками гриффиндорцами зашёл спор о настоящей доблести, Молли решила доказать всем, что уж она этими качествами обладает в полной мере. Укрывшись от глаз преподавателей в пустой классной комнате, мальчишки начали экзамен на доблесть. Надо сказать, что среди девчонок желающих больше не было, но всему Хогвартсу был известен темперамент и безудержная смелость, порой граничащая с безрассудством, этой рыжей девчонки, происходящей из благородного старинного рода и всячески не поддерживающей репутацию степенности отпрысков таких родов. Вся школа уже привыкла к фразе: «Пруэтт! Минус двадцать очков Гриффиндору!» Это значило, что Молли опять устроила где-то небольшой взрыв, тайно летала на метле по коридорам третьего этажа, гоняя Пивза, или строила козни против Апполиона Прингла, завхоза, напакостить которому было пределом мечтаний всех учеников, начиная от робких первокурсников и заканчивая матёрыми старшеклассниками. Молли села на стул, подставила руку и прикусила губу, чтобы не издать ни звука. Эдгар Боунс, рослый пуффендуец, пристально посмотрел на Молли:
– Ты уверена? Может не стоит?
Молли упрямо вздёрнула подбородком, решительно закатала рукав и направила себе на кисть левой руки палочку, к основанию большого пальца.
– Инсендио! – прозвенел в напряжённой тишине её звонкий голос.
Из конца палочки вырвался огненный лучик и, метнувшись, уткнулся в руку Молли. То место, куда указывал лучик, покраснело, стал заметен ожог, но Молли палочку не убирала, а только сильнее прикусила губу, так как боль была дикая. Мальчишки выглядели ошарашенными и даже напуганными. Через несколько мгновений Эдгар решительно перехватил Молли за запястье:
– Ну, всё, хватит, Пруэтт, ты выиграла – ты настоящая гриффиндорка.
Молли выглядела бледнее обычного, её веснушки ещё сильнее проступили на носу. Об этом экзамене по молчаливому согласию никто из участников не сказал ни слова посторонним. На вопросы подружек, что у неё с рукой, Молли ответила, что пролила нечаянно зелье. Это были годы становления Волан де Морта, молодёжь чувствовала витающие в воздухе перемены и угрозы, молодые люди рвались доказать всем, что они способны на подвиги. Спустя годы Молли метала гром и молнии на выходки несносных близнецов, но в глубине души знала, что сорви-головами её сыны стали явно не в Артура, который, кстати, о её выходке так и не узнал.
Конечно, никто из детей Молли и Артура и помыслить не мог себя вне стен доблестного Гриффиндора, но мало кто знал, что сама Молли в тот момент, когда распределяющая шляпа едва коснувшись её рыжей шевелюры, определила её на факультет прославленного Годрика, произвела немалый фурор среди своей аристократичной родни. Все Пруэтты, как и состоявшие в ближайшем родстве Блэки, были выходцами Слизерина, и никто и тени сомнения не допускал, где должны обучаться представители столь важных и видных фамилий. Синтия Пруэтт была просто ошарашена, когда получила письмо в кляксах от своей дочери, радостно извещавшей, что отныне она – гриффиндорка. Надо сказать, что распределяющая шляпа, в какой бы невменяемости не обвиняли её гордые и надменные Пруэтты, через два года повторила своей вердикт, отправив на доблестный факультет теперь уже близнецов Гидеона и Фабиана.
Итак, Молли оказалась в Гриффиндоре, чему была несказанно рада, так как вечные разговоры родителей, что они высшая каста, и порядочные девочки так или иначе себя не ведут, порядком ей поднадоели. Что касается её одноклассников, то их мнение Молли не интересовало, да и познакомиться со всеми она ещё не успела. Как-то вечером, сидя в уютной гостиной перед камином и покусывая от усердия кончик пера, Молли пыталась сделать задание для строгой профессора трансфигурации МакГонагалл. Учёба давалась Молли легко, поскольку от природы она была наделена пытливым умом, быстро всё схватывала на лету, но вот усидчивости и аккуратности ей всё время не хватало. Вот уже битый час девочка пыталась нарисовать немыслимую схему, заданную на дом, схема никак не хотела рисоваться ровно, и Молли всё время что-то вычёркивала и исправляла. Вдруг она услышала рядом тихий голос:
– Знаешь, у тебя грязь на носу, вот держи!
Молли с трудом оторвалась от своей битвы с рисунками и удивлённо поглядела на говорившего. Это был худенький мальчик, потрясающе рыжий, с очками на носу и отчаянно красными ушами. Он протягивал ей чистенький носовой платок. Молли знала, что это её однокурсник, только не запомнила пока, как его зовут, да это было сейчас и не важно! Каков нахал, какое ему дело до её носа! Молли уже хотела разразиться гневной тирадой, как вдруг мальчик улыбнулся, и все слова просто застряли у мятежницы в горле. Улыбка была такая обезоруживающая, искренняя, а голубые глаза смотрели так преданно и чисто, что весь боевой дух испарился мгновенно. Молли взяла платок, неловко стала вытирать нос, измазанный, конечно же, чернилами, украдкой посматривая на своего нового знакомого. Мальчик помедлил секунду, потом сказал, всё так же стеснительно улыбаясь:
– Меня зовут Артур. Артур Уизли.
Молли посмотрела на него и вдруг, неожиданно для себя самой, тоже улыбнулась в ответ:
– Молли. Молли Пруэтт.
С этого дня Молли не представляла своей школьной жизни без своего верного телохранителя, рыцаря и друга Артура. Он помогал ей с уроками, когда она не успевала сделать их из-за очередного наказания, мог всегда выслушать в трудную минуту. Ему она доверяла все свои самые сокровенные секреты. Артур первым узнавал о её тайнах, ему она могла доверить абсолютно всё. Он был её лучший друг и многие годы таким и оставался. На старших курсах, когда все подростки испытывают муки первой любви, именно Артур успокаивал распухшую от слёз Молли, рыдающую из-за несостоявшегося там какого-то романа с семикурсником. Молли никогда не воспринимала Артура как своего парня, он был просто её другом и все, казалось, привыкли видеть их вместе.
Всё изменилось на последнем их году обучения. Гриффиндорцы выиграли финальный матч по квиддичу в упорной борьбе со Слизерином, чему немало способствовала и сама Молли, несколько лет игравшая за свою сборную загонщицей. Молли просто обожала летать и всегда смеялась над Артуром, который просто панически боялся за неё каждый раз перед игрой. Летала Молли потрясающе, в воздухе она чувствовала себя как кальмар в воде, постоянно выписывая рискованные пируэты, чем повергала болельщиков в немыслимый восторг. Весь её непокорный буйный нрав находил выход в полётах, и Молли была просто счастлива, оседлав очередной раз метлу. Так вот, в тот памятный матч именно Молли была героиней игры, её потрясающая реакция, безудержная отчаянная смелость помогли команде выиграть у хорошо подготовленной сборной Слизерина, которые просто позеленели от злости, когда львы победили. Ребята принесли в гостиную тайком много сливочного пива, и где-то раздобытого огненного виски, которое Молли попробовала первый раз в своей жизни. Праздновали до глубокой ночи, благо никто из преподавателей не появился. Артур, страстно увлекавшийся магловскими изобретениями, давно уже сыскавший себе славу чудика на этом поприще, смастерил радио, под которое разухабистые подростки лихо отплясывали, празднуя свою победу. Потихоньку ряды празднующих редели, некоторые выглядели прямо таки не очень, перебрав пива. Из приёмника полились волнующие звуки медленного танца, и несколько пар стали двигаться в центре гостиной, причудливо отражаясь на гобеленах отсветом камина. Молли танцевала с Артуром. Хмель победы, выпитое пиво и первый раз попробованное огневиски странно перемешались, давая букет новых ощущений. Непонятное волнение охватило девушку, она вдруг почувствовала странное желание прижаться к Артуру ещё сильнее. Танец ушёл на второй план, были только он и она и эти непонятные ощущения волнения, смутных желаний. Артур, обнимавший Молли теперь уже не за талию, а гораздо ниже, одной рукой отстранил её голову от своей груди и вдруг впился в Молли страстным поцелуем. Молли даже и не думала сопротивляться. Краешком сознания удавалась понять, что они здесь не одни, хотя на танцующих в полутёмной гостиной мало кто обращал внимания.
Утром кружилась немного голова, ну ещё бы, столько вчера выдули пива. На перемене Артур утащил Молли в пустой класс. Выглядел он очень серьёзным. Глядя прямо в её такие родные карие глаза, он сказал:
– Молли! Выходи за меня замуж!
Молли испуганно дёрнулась, посмотрела на Артура, и буквально утонула в омуте его голубых глаз. Так же истинно, как то, что она Молли Пруэтт, она вдруг ясно осознала, что кроме Артура ей никто никогда не будет нужен, что это тот человек, которому она доверит и свою жизнь, и всю свою судьбу. Артур словно прочитал в её глазах ответ, потому что облегчённо вздохнул:
– Иди ко мне.
Пьянящее счастье накатило на двух влюблённых, ничто, казалось, в мире не способно помешать этим двоим быть вместе. Ни война, о которой с тревогой перешёптывались в стенах Хогвартса, ни серьёзный разговор с надменной матерью, которая категорически запретила дочери встречаться с потомком нищего рода, как она обозвала Артура. Синтия пыталась втолковать в бесшабашную голову своей упрямой дочери, что не пристало потомкам Пруэтт, знатному роду, якшаться пусть и с чистокровными, но давно уже выпавшими из элиты представителями Уизли. Было пролито немало слёз, сказано множество жарких слов, но убедить Молли в своей правоте матери так и не удалось. Молли не представляла своей жизни без Артура и только удивлялась, как это она раньше не поняла, что так сильно его любит. Дружба, крепкая и чистая, переросла в любовь, такую же чистую и преданную. Артур признался Молли, что влюбился в неё ещё тогда, на первом курсе, и все годы мучительно страдал от сознания того, что Молли видит в нём только друга. Пока не закончился последний год обучения, весь май и жаркий июнь Молли и Артур летали на крыльях дурманящего доселе неведомого чувства. Казалось, весь мир преобразился: и трава с барвинками на лугах вокруг замка растёт по-новому, и луна подмигивает только им двоим. Незадолго до последнего экзамена Молли и Артур прогуляли всю ночь в окрестностях замка. Сидя на берегу озера, мерцающего под луной причудливыми бликами, Артур и Молли решили тайно пожениться сразу после школы, попросту проигнорировав все запреты Моллиной родни. Артур не хотел идти против воли миссис Пруэтт, но Молли убедила его, что ничьё мнение ей не важно, а важно, что они любят друг друга и готовы пройти вместе через любые преграды. Потом, резонно замечала Молли, родственникам уже некуда будет деваться, брачные волшебные узы нельзя разорвать, придётся им с этим смириться. В конце концов, это моя, наша жизнь, убеждала она Артура. Артур с болью смотрел на свою родную Молли и не представлял, что кто-то способен её у него отобрать. Возвращаясь под утро в замок, неслышно поднимаясь по гулким лестницам и держась за руки, незадачливые влюблённые столкнулись с Апполионом Принглом, брыли которого радостно затряслись от предвкушения предстоящей расправы.
– Пруэтт! Где ты шлялась, развратница?
Молли вспыхнула, но ничего не успела ответить, мимо тенью пронёсся Артур и со всего маху заехал завхозу кулаком в нос:
– Заткнись, старый козёл!
Прингл схватился за разбитый нос, из которого фонтаном брызнула кровь, глаза его вылезли из орбит. Брызгая слюной, он завопил:
– Ах ты, грязный ублюдок! Ты на кого руку поднял? Да я тебя сгноблю, я тебя заставлю ответить!
Артур побледнел, онемелыми губами, не разжимая рта, он бросил через плечо Молли:
– Молли, иди в гостиную.
Молли, не отличавшаяся покорностью, вдруг почувствовала в голосе Артура такую силу и властность, что просто не посмела поступить по-другому. Она металась по гостиной, тихой в предрассветной тишине, и сходила с ума от безызвестности. Что там с Артуром? Какую пытку придумал для него мерзкий ополоумевший старик? Артур ввалился в гостиную уже перед самым подъёмом, он был страшно бледен, а губы искусаны в кровь. Руки любимого напоминали месиво – просто сырой фарш. Озлобленный Прингл хлестал по рукам Артура, посмевшего поднять их на него, до тех пор, пока кожа не слезла живьём. Так и не дождавшись от Артура извинений, завхоз вынужден был отпустить парня. Шрамы от экзекуций остались у Артура на всю жизнь, а Молли, каждый раз перецеловывая рубечик, думала, какой у неё смелый и отважный защитник.
Сразу после окончания школы Молли с Артуром тайно обвенчались в тихой, словно сошедшей с открытки, старенькой деревенской церквушке. Когда влюблённые стояли перед священником, и их руки были овиты трёхкратной волшебной нитью, с чистого девственно голубого неба пролился тёплый летний дождик. Капельки падали с неба, переливаясь на солнышке, и блестели в воздухе мириадом алмазиков, весь мир лучился праздничным серебром.
– Это хороший знак! – улыбнулся старый пастор. – Вы будете жить долго и счастливо, солнечный путь будет озарять ваш путь, а все слёзы будут благостными. Берегите друг друга.
А влюблённые стояли на залитом солнцем дворе деревенской церквушки и держались за руки.
Артур устроился на работу в Министерство Магии, куда был приглашён ещё во время обучения в Хогвартсе. Ему прочили удачную карьеру – исполнительный и дисциплинированный, толковый и эрудированный, он мог бы быстро продвигаться по служебной лестнице, если бы не одно «но». Артур напрочь был лишён духа карьеризма, всё чего он хотел, это получить возможность с головой окунуться в работу, связанную с изучением магов и их изобретений. Пока он работал в отделе магического правопорядка мелким служащим, но для молодого человека, только что окончившего Хогвартс, это было уже большим достижением. Надо сказать, что с помощью с работой в Министерстве, так сказать, в роли протеже, выступила, как ни странно, Минерва МакГонагалл, которая выдала Артуру отличнейшую характеристику и даже воспользовалась своими связями. Почему строгая профессор встала на их сторону и помогает им, Молли не знала, но с годами, когда Минерва стала её лучшей подругой, несмотря на большую разницу в возрасте, Молли ближе узнала эту изумительную женщину и раскусила, что на самом деле кроется за строгими квадратными очками этой дамы. Артур имел сбережения за публикации в журналах «Юный техник Англии», Молли продала все свои украшения, включая красивое ожерелье гоблинской работы, подаренное ей на совершеннолетие. Вырученных денег хватило на покупку ветхого неказистого домишки в сельской глуши подальше от любопытных глаз и в меру удалённого от соседей, чтобы поддерживать с ними добрые отношения. Молли с головой окунулась в роль домашней хозяйки, стараясь придать домику более менее уютный вид. Их семейное пристанище называлось «Нора», и с годами Артур прилеплял к первоначальному строению всё новые этажи, пристройки и мансарды; со стороны казалось, что вся эта хаотично настроенная конструкция, слепленная без всяких законов архитектуры, держится исключительно посредством волшебства, что на деле недалеко разнилось с истиной. Первые месяцы молодожёны Уизли просто наслаждались обществом друг друга и своим новым статусом супругов. Много лет спустя, убираясь в комнате близнецов Фреда и Джорджа, Молли наткнулась под матрасом на магловский журнальчик весьма фривольного содержания. Конечно, она вспыхнула до корней волос, поняв, что её пятнадцатилетние балбесы изучают на досуге, но только усмехнулась, полистав его и вдруг поняв, что этим создателям неподвижных картинок ещё учиться и учиться у Артура! Журнал был изъят и благополучно уничтожен, а Молли не переставала удивляться фантазии и неистовству Артура, с годами совершенно не утратившего страсти их отношений.
Артур летал как на крыльях, а глаза Молли лучились счастьем. Ни громовещатели матери, ни едкие письма с проклятиями родственников не омрачали их существования. Единственное, что тревожило Молли, это отголоски войны, страшные обрывки которой доходили до Норы в виде новостей волшебного радио или рассказов Артура, приносящего вести с работы. Обстановка накалялась. Люди боялись выходить на улицу, никто не знал, где затаился враг, и кому можно верить, а кому нет. Детство осталось далеко позади, молодые люди враз взрослели и становились суровее.
В таких тревогах и волнениях, не лишённых пьянящего счастья близости друг друга, прошли первые полгода новой самостоятельной жизни Молли и Артура. Артур всё также ходил на работу, а Молли хозяйничала в Норе. Как-то вечером, уже почти в конце зимы одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года, Артур вернулся домой позже обычного подавленный и печальный. Приняв из рук Молли чашку горячего ароматного чая с лимоном после ужина, сидя в любимом кресле у камина, он, помедлив, отставил чашку на столик, снял очки, протёр их Моллиным фартуком, лежащем на ручке кресла, и только после того как водрузил их на нос, заговорил. Молли хорошо изучила своего мужа и знала, что весь этот ритуал говорит о серьёзности разговора.
– Знаешь, дорогая, – начал Артур виноватым, как показалось Молли, голосом. – Мне нужно с тобой поговорить.
Молли ждала, зная, что перебивать мужа не стоит. Артур собрался с духом и продолжил:
– Сегодня меня вызывали к начальству. Знаешь, в отделе противозаконного использования изобретений магов освободилось место. Мне предложили, ну, в общем, я согласился.
Молли легонько дотронулась до руки Артура:
– Ах, Артур! Какой же ты смешной! Ну конечно правильно, что ты согласился!
Артур метнул на жену быстрый неуверенный взгляд:
– Но Моллипусенька, ты же понимаешь, что это не перспективно, я не смогу продвигаться вверх и моя зарплата останется такой же! А у меня ведь есть ты, семья!
Молли продолжала улыбаться Артуру:
– Я же тебя знаю! Для тебя всегда было мечтой возиться с такими же чудиками, как ты сам, и я люблю тебя не за твою зарплату! – она игриво потянула Артура, обвив его своим же фартуком:
– Иди ко мне!
Через несколько недель, однако, этот разговор всплыл опять. Артур ужасно мучился, что ради своих прихотей поставил крест на карьере в отделе по борьбе с магическим правопорядком, так как сотрудники этого отдела получали на порядок выше. Однажды вечером он отчаянно заявил Молли, целуя её мозолистые нежные руки, что он её не достоин, что она готовилась к лучшей жизни, и что им, наверное, надо расстаться, он, Артур, не сможет дать Молли того, чего она заслуживает. Слёзы стояли в глазах несчастного незадачливого супруга, когда он звенящим голосом всё это выдал ошарашенной Молли. Молли вдруг улыбнулась, подняла лицо Артура и заставила посмотреть его в свои глаза.
– Ну уж нет, Артур Уизли, никуда ты теперь от нас не денешься!
Она взяла руку Артура и положила себе на живот. С минуту у Артура был просто потрясённый вид, он никак не мог сквозь свою боль понять, что же ему сказала Молли. Постепенно смысл всё же пробился сквозь затуманенное сознание, Артур с недоверием и потрясением посмотрел на жену:
– Ты... у нас... я стану отцом?
Молли счастливо улыбнулась:
– Ну, если ты от нас не сбежишь, то да, скорее всего, станешь!
Артур замер на секунду, затем схватил жену, буквально подкинул её и начал кружить по кухне в безумном танце.
– Дурачок, поставь меня на место, – Молли хохотала и била кулачком Артура по спине. – Поставь сейчас же!
Артур бережно повалил Молли на диван и, целуя её в живот, прошептал:
– Я люблю тебя, Молли.
Осенью, в конце ноября, в семье Уизли появился первенец, гордость и счастье молодых родителей, крепенький мальчик, с чудесными рыжими волосами. Сына назвали Уильямом, или как потом его называли все домашние – Билл. Через два года Молли подарила мужу ещё одного сына, Чарльза. Молодые родители не могли нарадоваться на своих мальчишек, останавливаться на достигнутом не собирались и просто наслаждались друг другом и каждой минутой, дарованной им судьбой.
Так прошло несколько лет в заботах и стараниях, в маленьких радостях и больших победах. Однажды, когда Биллу уже было пять лет, а Чарли три года, семью Уизли пригласили на банкет в поместье Малфоев. Все чистокровные семьи в родстве друг с другом, таких семей не так и много в волшебном сообществе, для Молли и Артура это был хороший шанс помириться с роднёй, с которой все годы оставались натянутые отношения. Единственными, кому Молли всегда была рада на пороге своего дома, были её братья Гидеон и Фабиан, которые целиком и полностью поддерживали решение сестры связать свою судьбу с Артуром Уизли. Так вот, в тот знаменательный день в поместье Мэнер праздновался чей-то юбилей, и, конечно, на такое пышное помпезное мероприятие был приглашён весь свет общества, включая министров и прессу. Молли и особенно Артур ужасно нервничали, представляя свою встречу с семьями Блэк, Малфой и Пруэтт. Поначалу всё шло не так уж и плохо. Билл и Чарли присутствовали здесь же и вели себя на редкость тихо и воспитанно. Когда гости пропустили не по одному стаканчику изысканного бренди, к Артуру подошёл Люциус Малфой, спесь и надменность которого были полной противоположностью бесхитростности и отсутствия амбиций Артура. Сузив глаза, Малфой, недавно взявший в жёны одну из сестёр Блэк Нарциссу, посмотрел на Молли, которая была весьма, ну, в общем, весьма кругленькой, поскольку супруги Уизли ожидали прибавления в семействе, и процедил сквозь зубы:
– Мерлин мой! Артур! Я тоже очень люблю, например, выкурить сигару, но я хоть иногда её изо рта вынимаю!
Выдав столь убийственную фразу в звенящей тишине, Малфой хотел было удалиться, но кулак Артура просто не дал ему развернуться. Артур заехал Малфою в нос самым примитивным магловским способом, под визг переполошённых дам он чётко произнёс:
– Ещё одно слово и я засуну твою сигару тебе в твой аристократический зад!
В общем, вечер удался. Молли спешно собрала разинувших в восхищении рты сыновей (Папа дерётся!), быстро извинилась перед окружающими, и семейство Уизли удалилось с празднества раньше, чем обрадованные репортёры поскакали в свои издательства с изумительными новостями – такой скандал на светском рауте! Газеты повеселились вовсю. Заголовки пестрели нелепыми лозунгами, среди которых «Что засовывает Артур Уизли в зад Люциусу Малфою?» был самым безобидным. Труднее всего приходилось Артуру, которому проходу не давали на работе, а Молли, раздосадованная всей этой ситуацией, в глубине души понимала, что её Артур никогда и ни при каких обстоятельствах не позволит ни одному смертному, да и мёртвому тоже, покуситься на её честь, такой он уж неё был рыцарь!
Так на свет появился Перси Игнатиус, третий сын Молли и Артура, который целиком и полностью унаследовал всю спесь рода Пруэтт, который с самого рождения отличался удивительной ранимостью по отношению к своему положению.
В апреле одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, а именно в день юмора, первого числа, на свет появились удивительные создания, одинаковые до мельчайших веснушек на носу, огненно рыжие и непозволительно шумные близнецы. Когда Гидеон и Фабиан увидели первый раз малышей, они просто расхохотались:
– Молли, ты посмотри только на них, как они похожи на нас!
Новых отпрысков Уизли назвали в честь Гидеона и Фабиана по первым буквам их имён – Джорджем (G) и Фредом (F). Близнецы не доставляли матери никаких хлопот по части обычных детских проблем, они быстро росли, отличались отменным аппетитом и, вообще, выглядели счастливыми и довольными. Проблема заключалась в другом. Буквально с самых первых своих осмысленных шагов эта парочка зарекомендовала себя как добрый запас доктора Фейрверкуса, выпущенный у вас за спиной. Эти двое вечно что-то выдумывали, подстраивали, организовывали, утаскивали, разрисовывали и вообще сеяли хаос везде, где только его ещё не было. Молли валилась с ног от усталости к вечеру, ликвидируя результаты проделок своих шалунов близнецов. Билл и Чарли доставляли гораздо меньше хлопот, а уж Перси и вовсе весь день мог просидеть где-нибудь в уголке с книжкой. Гидеон и Фабиан частенько наведывались теперь к сестре, так как души не чаяли в своих таких похожих на них самих племянниках. Они беспрестанно шутили, от них исходил такой заряд, что Молли после их ухода всегда чувствовала себя лучше. Братья Пруэтт очень любили свою сестру, которая с детства буквально заменила им мать. Конечно, Синтия достаточно уделяла внимания своим детям, но Молли так трогательно о них заботилась, будучи сама ещё крохой, что у матери это вызывало всегда умиление. С годами их привязанность стала просто ощутимой, Молли тосковала по братьям, если они не появлялись хотя бы несколько дней. Артур тоже любил Моллиных братьев, только отчаянно краснел всякий раз от их шуточек. Когда Молли ходила беременная близнецами, братья прохаживались на счёт отношений сестры и мужа, гогоча во весь голос всякий раз, когда уши Артура приобретали оттенок утренней зари. Спрашивают, например:
– Молли, а что вы по вечерам совсем заклинанием Люмос не пользуетесь?
Молли, не чуя подвоха, наивно удивляется:
– Почему?
Гидеон, едва сохраняя серьёзную мину, отвечает:
– Да вот, смотрим, нечем заняться было вам.
И, довольные, уворачиваются от Моллиного полотенца, как ненормальные хохоча, ещё больше подвергая уши Артура к смене окраски.
Молли до мельчайших подробностей помнит тот день, когда Гидеон и Фабиан уходили по пыльной дороге, ведущей от Норы к холмам. Фабиан долго играл с Фредом, который заинтересовался часами на его руке, потом отстегнул их со своего запястья и протянул малышу.
– Что ты, братец, зачем ты ему дал часы, он их сломает, да и потом, это же твои счастливые часы, ты сам всегда так говоришь.
Молли с некоторой долей ужаса смотрела, как Фред радостно откручивает у часов крышку.
– Да пусть осчастливят ещё кого-нибудь, – беззаботно рассмеялся Фабиан. – Потом заберу, в следующий раз.
И братья, обнявшись, пошли по дороге к месту, где можно было трансгрессировать, а Молли стояла и смотрела им вслед, чувствуя тоску. Вечером Артур пришёл домой пьяный. Это было заметно по покосившимся очкам, криво сидящих на носу, по пятнам на мантии, как будто Артур только что встал из какой- нибудь канавы. Молли даже не успела рассердиться или выразить своё отношение к такому появлению мужа. Артур поднял на Молли затуманенный взгляд, и Молли внезапно поняла, что что-то случилось. В глазах Артура стояла такая нестерпимая боль, что коленки у Молли подогнулись, и она осела в кресло, около которого стояла. Взгляд Артура метнулся к кроватке близнецов, на спинке которой были повешены часы, он странно сглотнул, и Молли пронзил холодок ужаса. Артур перевёл взгляд на Молли, и она всё прочитала в его глазах.
– Кто?
– Оба.
Молли выла раненым зверем, а Артур, как мог, утешал свою девочку, такую сильную, редко плачущую, он гладил её и убаюкивал как ребёнка, а Молли выла волчицей, у которой злые люди отобрали волчат. Её любимые братья, такие до боли родные ушли туда, откуда уже не возвращаются. Пожиратели смерти впятером сражались с храбрыми Пруэттами, Антонин Долохов лично руководил головорезами. Молли не пережила бы всего этого ужаса, если бы не Артур и близнецы, при взгляде на которых у неё наворачивались слёзы. А ещё Молли помирилась с матерью. Синтия пришла в Нору, предварительно прислав письмо дочери. Сначала обе женщины натянуто молчали, а потом не поняли, как оказались в объятиях друг друга. Синтия плакала, просила у Молли прощения, та в ответ тоже рыдала у матери на плече, испытывая муки раскаяния. Потом мать и дочь, успокоившись, пили чай с принесённым Синтией тортом, бабушка умилялась внукам, много с ними играла и занималась, а напоследок сказала Молли:
– Не думала, что когда-нибудь тебе это скажу, но береги Артура. Ты правильно сделала свой выбор, и будьте счастливы.
Долгое время Молли не могла брать в руки часы Фабиана, прятала их в своей шкатулке, не давала играть ими близнецам, а спустя много много лет вдруг подарила их Гарри на совершеннолетие, в его семнадцатый День Рождения. Она вспомнила, как мудрый Дамблдор вещал, что есть особая связь между нашими поступками и дальнейшими событиями, и есть незримая нить, которая связывает эти поступки неделимой судьбоносной жизнью. Когда Гарри обнял миссис Уизли, вложив в свои объятия всю свою признательность и любовь к этой необыкновенной женщине, перед глазами Молли всплыло вдруг лицо Фабиана, улыбающееся и такое родное, так явно, что казалось, открой она глаза, увидит его в двух шагах от себя. Фабиан приветливо помахал своей шляпой, похожей на сомбреро, и ускакал в заоблачную дымку, а на душу Молли опустилась успокоенность и умиротворение.
