Пощади, Брат!Ты братом мне был,
И тебя я всегда защищал, прикрывал.
Когда верным другом ты быть перестал?
За что в спину вонзил мне холодный кинжал?
За обдумыванием поступков Локи, Тор и сам не заметил, как слепая ярость застила глаза. Пришла злость на всех: и на свою мать, что просила смягчить брату приговор, и на Одина, который поддался уговорам Фригги. Но больше всего Громовержец разъярился на брата. Ведь Локи украл Тессеракт! Снес полгорода в Мидгарде! Обрек стольких людей на гибель! И после всего этого Всеотец вынес ему такой мягкий приговор?! Ну, разумеется, ведь его любимая умоляла не быть жестоким, по отношению к младшему сыну.
«Интересно, а за меня она бы так просила? — невольно подумалось Тору, — За что она всегда так любила и жалела этого приемыша, что и сыном то ей не являлся?»
Почему-то, Тор искренне начал полагать, что Локи в его семье любят больше. Злость и ненависть завладели Громовержцем полностью, и, если бы сейчас кто-нибудь взглянул на Бога Грома, то не узнал бы из-за жуткой, жестокой ухмылки, что расползлась по лицу.
Отхлебнув большой глоток вина, и с грохотом поставив кружку на стол, Тор подумал, что Локи должен ответить за свои проступки по всей строгости, и, раз уж никто, кроме него, не в состоянии судить справедливо, то Громовержец сам сделает это. Но не посвящая в аферу никого, ибо они, приверженцы либеральных идей, явно будут против «радикальных методов прошлого».
Теперь, остаётся лишь подобрать удобный случай, для воздаяния по делам.
* * *
Шанс представился через неделю после суда. Поздно вечером, Один отбыл на какие-то переговоры, а Фригга уже давно отошла ко сну.
* * *
Локи, сидя на полу, читал, а точнее пытался читать, книгу, принесенную матерью, чтобы хоть немного скрасить его пребывание в тюрьме. С самого утра его не покидало предчувствие чего-то ужасного. Оно тяготило его плечи уже целый день, но трикстер так и не смог понять, что же могло произойти.
Вдруг, силовой барьер замерцал и в камеру вошел Тор. Заметим, очень пьяный Тор. Прошипев что-то, про мягкотелость приговора по отношению к Локи и, наденув на того наручники, Громовержец поволок младшего брата прочь из камеры.
Его притащили на тренировочный корт, что находился в удалении от дворца и был накрыт магическим барьером, чтобы из замка не было ни слышно, ни видно, что происходит на поляне.
Локи увидел, что в две шеренги выстроилась почти тысяча инхериев и, каждый держал в руке по длинной гибкой палке.
Стараясь сохранить сарказм и иронию в голосе, трикстер спросил Тора, что тот задумал и, ответ не заставил себя ждать.
-Ооо…— протянул Одинсон, ухмыляясь хмельной улыбкой, — Тебя прогонят через этот строй… думаю раза три. Это будет кара, достойная твоего поступка. Раздевайся! — вдруг рявкнул он.
— Интересно, а твой дражайший папочка знает об этом? — Локи, разве что не дрожащий от страха, все еще пытался язвить.
— Или… О, Тор, ты таки начал проявлять самостоятельность? Какое дости…—, но договорить он не успел, ибо Громовержец со всей силы ударил трикстера по лицу. Локи все-таки не удержался на ногах и упал, держась за скулу, наливающуюся синевой.
Двое инхериев раздели Локи и, сняв наручники, привязали его руки к длинному копью.
Тут, на спину Бога Обмана посыпались удары.
Кто-то бил сильнее, кто-то слабее, но тело трикстера дергалось с каждым ударом, ибо их количество с лихвой окупало немногие слабые тумаки. Всеми силами Локи старался молчать, закусывая губу и стараясь отвлечься на какие-нибудь мелочи, но инхерии били, не жалея, четко выполняя приказ командира. Сам же виновник избиения тихо злился, ибо, даже после пяти десятков ударов, Локи держался твердо, молча снося удары, хотя в глазах уже темнело от боли.
На какой-то момент, Бог Обмана понял, что губа прокусана насквозь, по его подбородку струится теплая кровь, а сам он уже тихо скулит и стонет, радуя беспощадного брата.
Вдруг, Тор заговорил. Слова набатом отдавались в, ничего не понимающей и трещащей по швам, голове.
— Может ты попросишь пощады, братец? Хорошо так попросишь, возможно, тогда я прекращу все это.
Локи же молча, но с неописуемой ненавистью посмотрел на Громовержца, мысленно обещая устроить ему все муки ада, лишь бы только выбраться из оков. Но, через несчетное количество ударов, от этих мыслей не осталось и следа. Хотелось лишь, чтобы шеренга воинов, калечащих ему спину, наконец, закончилась. Хотелось избавиться от боли, забыться. Хотелось умереть.
Сам того не замечая, Локи начал кричать. Он надрывал горло, от унижения, чувства беспомощности и всепоглощающей боли. Когда его, в конце концов, довели до конца строя, сознание трикстера начало уплывать.
Но, взбесившийся, Тор тут же влил в него какое-то зелье, со словами:
— Никуда ты от меня не сбежишь, гадёныш. — Когда Локи открыл глаза, Громовержец, с ехидными нотками в голосе, пояснил, что это зелье для того, чтобы Бог Лжи не терял сознание, пытаясь избежать справедливой кары.
Тут, один из солдат робко спросил:
— Мой вождь, может, хватит с него? Посмотрите на него, командир, на нём уже живого места нет, помрет ведь под палками.
Но Тор лишь рявкнул:
— Продолжать! Или же ты сам хочешь оказаться на его месте? Этот мерзавец заслужил, то, что получил, но ты можешь разделить с ним наказание.
Инхерий, после этой тирады смиренно встал в строй.
Локи смотрел на сводного брата, будто увидел того впервые в жизни. Что с ним произошло? Почему из пусть немного вспыльчивого, но гуманного и любящего брата, Тор превратился в это жестокое, холодное чудовище?
Чувствуя, как по лицу бегут слезы, а по телу струится кровь, трикстер уже был согласен, крича, молить Тора о милосердии, но сорванный еще в середине экзекуции голос выдавал лишь жалкие хрипы. Мутными от боли и слез глазами Локи посмотрел на брата, и, поймав взгляд его надменных и суровых очей, Бог обмана одними губами прошелестел:
— Пощади, брат, молю!
Но Громовержец лишь равнодушно встретил просящий взор зеленых, утонувших в боли, глаз, и приказал солдатам не останавливаться.
Когда ужасная пытка подошла к концу, на Локи было страшно смотреть. Вид его был ужасен: От шеи, до конца икр, красное, еще свежее мясо, временами брызжущее кровью, кожа свисала рваными лохмотьями, а ступни и голени бросались в глаза голубоватой белизною, сравнимой с мрамором, с голубоватым отливом. То зелье, что Тор дал брату, не давало уйти в спасительное забытье, но сам Локи уже мало что осознавал. Не способный стоять на до ужаса затёкших ногах, трикстер упал, как только инхерии отвязали его руки, камнем рухнул на пол.
Солдаты, выполнившие отвратительный приказ, кажется, ставшего безумным командира, стали расходиться, оставив на кафельной плитке двора израненное, сломанное тело. Громовержец же, грубо схватя Локи, за цепь вновь одетых наручников, волоком потащил того в подземелье. Но не в обычную камеру трикстера, а в маленький темный острог, на самом нижнем уровне тюрьмы.
Никто так и не заметил, подошедшего к концу пытки, Фандрала, желающего потренироваться пораньше. Остолбеневший от ужаса увиденного, воин сначала усомнился в реальности происходящего. Возможно ли, что это морок, накинутый Локи? Но, подождав, пока все разойдутся и подойдя по ближе, Фандрал увидел, что настоящая кровь так и осталась на полу. Не развеялась по воздуху и не исчезла, с присущим магии зеленым цветом.
Давний друг Тора никогда не считал того жестоким. Возможно, если бы Громовержец решил казнить Локи, рыцарь бы его поддержал, но на такие зверства никогда бы не пошел.
* * *
Локи, которого почти что за шкирку притащил сюда Тор, наконец осмотревшись, понял, что находятся в каком-то каменном мешке. Вокруг было не только темно и грязно, но и холодно, потому что ослабленное тело трикстера не позволяло тому перевоплотиться.
Попробовав пошевелиться, Локи застонал от боли, что пронзила всё тело, но, переборов себя, он попытался встать на колени и доползти до рубашки, которую Тор швырнул сюда вместе с ним.
Ткань, соприкасающаяся с горящим телом, вызывала еще большую боль, хотя, казалось бы, ужаснее уже некуда.
Бог Обмана чувствовал, что с такими ранами долго не проживет, и, одевая искромсанную вещь, не хотел, чтобы в последние моменты существования его видели нагого, истекающего кровью и запоротого насмерть, собственным братом…
Хотя к этому все и шло…